Граждане судьи! Я был руководителем величайших строек-каналов. Сейчас эти каналы являются украшением нашей эпохи. Я не смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы. Граждане судьи! Наши законы, наш суд резко отличаются от законов и суда всех буржуазных стран. Я вспоминаю, как министр юстиции Германии Фрик на одном из заседаний судей заявил: «Законы фашистских стран - это законы мщения, а не исправления». Наши законы построены на другом принципе, наш суд является другим судом. Советский суд отличается от буржуазных судов тем, что он, суд, рассматривая преступления, опирается на законы не как на догму, а руководствуется революционной целесообразностью. Страна наша могуча, сильна как никогда, очищена от шпионов, диверсантов, террористов и другой нечисти, и я прошу вас, граждане судьи, при вынесении мне приговора учесть, есть ли революционная целесообразность в моей казни теперь. Я бы не смел просить о пощаде, если бы не знал, что данный процесс является апофеозом разгрома контрреволюции, что страна уничтожила все очаги контрреволюции и Советская страна выиграла, разбила контрреволюцию наголову. То, что я и мои сопроцессники сидим здесь на скамье подсудимых и держим ответ, является триумфом, победой советского народа над контрреволюцией. Я обращаюсь к суду с просьбой - если можете, простите.
От редакции. И в последнем слове, как и его подельники, Ягода остался верен своей измене: он знал, что неразоблачёнными остаются ещё многие заговорщики, поэтому борьба с Советской властью будет продолжена. Ягода лишь стремился усыпить бдительность.
Всех, к сожалению, мы до сих пор не знаем. Вскоре разоблачили Н.И. Ежова и его группу. Сумел выполнить установку Троцкого на поражение Красной Армии в войне командующий войсками Западного Особого военного округа генерал армии Д.Г. Павлов, измена которого поставила страну в тяжелейшие условия и стоила миллионов жертв. Делом доказал свою невыявленную принадлежность к заговорщикам Н.С. Хрущёв.
Люди, будьте бдительны!
ЮРИДИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
НАСЛЕДНИКИ ПОДЖИГАТЕЛЕЙ РЕЙХСТАГА
(Продолжение. Начало в №№7,13,17)
Не завидуйте власть и деньги сегодня имущим: они платят за это свободой. Вынужденные сидеть за четырехметровыми заборами, боясь носа высунуть из подворотни, обреченные ездить под мигалками со спецконвоем, с замиранием сердца ожидая встречного тарана, они не могут просто заглянуть на огонёк в ресторан, тихо поужинать в компании друзей, прежде чем этот ресторан не обшарят на предмет взрывных устройств и не зачистят от посетителей. Театры, библиотеки, музеи, выставки – непозволительная роскошь для несчастных, постоянно ожидающих выстрела из-за кулис, кирпича с книжной полки, гибельных испарений ядов от экспонатов вернисажа... Их, осуждённых на пожизненную изоляцию, выгуливают охранники в обществе таких же богатеев, организуя VIP-концерты, VIP-ярмарки, VIP-пикники. Общение с нормальными людьми у власть с деньгами имущих невозможно, они не ходят по улицам, не ездят на городском транспорте. Дело не в терактах, просто общение с народом - это легко просчитываемый риск получить оплеуху или плевок, быть закиданным тухлыми яйцами или гнилыми помидорами, услышать горькое проклятие себе и своему потомству.
Поэтому, наверное, потерпевший Чубайс так долго не решался прийти в суд на слушания о покушении на самого себя. Хотя его с нетерпением ожидали, во-первых, присяжные, во-вторых, зрители, в-третьих, подсудимые.
Вопреки заведенному правилу ходить за свидетелем приставу, приглашать Чубайса в зал суда отправился сам прокурор. Он шёл за ним, ступая привычно твердо, а возвращался на цыпочках, бочком, пружинисто подпрыгивая, то ли от благоговения, то ли от страха перед высочайшей особой. За прокурором по пятам следовал представитель Чубайса Гозман, он двигался крадучись, пригнувшись, демонстрируя раболепие и восторг. Охранник Чубайса, человек с песьей головой, хватательные способности которого не мог замаскировать даже безупречный костюм, уже давно сидевший в зале, изучая степень агрессивности публики, грозно и тревожно зыркнул в сторону зрителей. И появился он – Чубайс. Чубайс шел неестественно прямо, свекольно-красный, напряженный весь, и шея, и макушка, и спина всё застыло в нём в ожидании чего-то. Чего он так напряжённо ждал: пинка? плевка? окрика? Ох, тяжело им даются встречи с народом. К трибуне Чубайс подошел, как к эшафоту, при полном безмолвии зала.
Судья медовым голосом попросила потерпевшего Чубайса перечислить свои анкетные данные, как того требуют судебные правила: домашний адрес, свободное владение русским языком и прочие личные мелочи. Но вот национальностью потерпевшего судья не поинтересовалась, хотя прежде этот процедурный вопрос фигурировал в протокольных расспросах всех потерпевших и свидетелей. О национальности Чубайса судью, очевидно, информировали заранее, и уточнений ей не потребовалось.
Прокурор вдохновенно приступил к допросу: «Скажите, пожалуйста, Анатолий Борисович, кем Вы работали в марте 2005 года?».
Чубайс, отчего-то наливаясь вдруг отечной синевой, ответствовал величественно: «Председателем правления компании РАО «ЕЭС России».
Прокурор елейно: «Скажите, пожалуйста, работали ли Вы в Правительстве Российской Федерации и в какой должности?»
Чубайс велеречиво: «С 1991 по 1998 год я работал на должностях министров, заместителя Председателя Правительства, главы администрации Президента».
Прокурор: «Расскажите, что произошло 17 марта 2005 года».
Чубайс приступил к воспоминаниям, всем своим обликом показывая, насколько горьки они: «17 марта я, как обычно, выехал на работу с помощником и водителем. Поехали по обычному маршруту, выехали на Митькинское шоссе. Раздался удар, взрыв, хлопок. Я в тот момент уткнулся в мобильный телефон и не смотрел на дорогу. Удар был настолько сильный, что машину приподняло, сильно отбросило, сверху посыпалась обшивка и части салона. Уши заложило. Переднее стекло покрылось трещинами. Но водитель, он очень опытный, удержал машину. Я не понял, что произошло, но понял, что это был удар – взрыв. Мой помощник Крыченко, он человек опытный, служил в ФСБ, понял, что произошло. Он сказал водителю: уходим, гоним. А я подумал, что при таком ударе у нас может быть что-то повреждено, и поэтому сказал: уходим, но не гоним. К счастью, машина могла двигаться. Благодаря Дорожкину мы продолжили движение. И в какой-то из этих моментов Сергей Крыченко сказал, что слышит звук пуль. Я не знал, что такое звук пуль, поэтому я и не очень понял, что это такое. Честно говоря, мне было трудно поверить, что посреди бела дня обстреливают из автомата… У меня в голове это не очень уложилось. Доехав до Минского шоссе, мы свернули налево. Машина двигалась дальше. Стало понятно, что это серьезное дело, это не авария. Это реальный обстрел, реальный взрыв, и мы вспомнили, что у нас же есть еще одна машина, которая за трассой следит. И я сказал: Сергей, звони сразу туда. Он стал звонить. Мы дозвонились как-то не сразу, спросили: «Что там?» - «Автоматные очереди, стрельба». – «Раненые есть?» - «Нет». – «Убитые есть?» - «Нет». Ну слава богу. Значит, все живы. Ну, я стал звонить к себе в РАО «ЕЭС», заместителю по безопасности. Дал команду немедленно подключиться к расследованию по горячим следам, помочь милиции. Тут обрушился такой страшный шквал звонков. Я успел жене позвонить, понимал, что когда узнает – будет паника, истерика. Она слышала взрыв: «Что случилось?» – «Ничего страшного. Все в порядке. Все живы, едем домой». Дочери успел позвонить, а сыну уже не успел позвонить. Друзья потом мне звонили, буквально десятки, сотни звонков были. Мы продолжали движение, не на полной скорости, но километров 60-70 машина шла. Когда мы доехали до МКАД, там видно стало, что из-под колеса справа густой черный дым идет. Да, где-то по дороге Крыченко резервную машину вызвал на смену. И мы доехали до съезда на Ленинский проспект, остановились у поста ГАИ, и я пересел в другую машину. И на этой машине я доехал до работы».