- А так, - спокойно ответил Сибирцев. - Пришла пора - и отменили. Будет теперь продналог. Сдал что положено, а остальное твое. Хочешь - на базар вези, хочешь - свинью корми. Что хочешь, то и делай. Твое.

- Не, врешь, ваше благородие. Как же так отменили? нерешительно протянул сосед в лаптях.

- Не веришь - твое дело. Ваши тамбовские мужики, сказывают, в Москве были. Они и привезли весть. Не сегодня-завтра декрет на каждом столбе висеть будет.

- Врет он! - вскинулся рыжий мужик. - Ничего не отменяли. Вот и Митька…

- Дерьмо ваш Митька, и вы дерьмо, - угрюмо сказал Сибирцев. - Сами подумайте, на кой ляд России теперь продразверстка? Белых, считай, поколотили. Чего ж дальше-то мужику страдать? На нем, на мужике, ведь вся земля держится. Так я говорю?

- Так-то оно так, - буркнул кто-то. - Да только мужику-то все боком выходит.

- А вот чтоб не выходило боком, и вводят продналог.

- А ты сам, ваше благородие, из каких же будешь? - с издевкой спросил рыжий.

- Из тех, которые людям жизнь дают. Вот как нынче, - Сибирцев кивнул в сторону землянки. - А у меня у самого вот, кроме этого полушубка да сапог, нет ничего. Все богатство.

- Ну, есть ли, нет, это еще поглядеть надо. С нами-то чего калякать, ты с Митькой нашим покалякай. Он тебе враз все разобъяснит.

Остальные мужики помалкивали, пряча глаза. И Сибирцев понял, что этот рыжий у них сейчас главный. С ним и будет разговор.

- С Митькой я говорить не стану. Не о чем нам с ним беседовать. Я свое дело сделал, пойду восвояси. Это вы тут сидите, ждите, чтоб слухи какие доползли сюда. Шиш они станут сюда ползти. Нынче слухи не ползают, по воздуху летают. Как шрапнель. А главный слух такой, что каюк приходит Александру-то Степанычу. Мол, пожаловались мужики те в Москве на разбой, что творится в губернии, и теперь идет сюда регулярная армия. А что это такое, вы все должны знать. Воевали, поди.

- Не слушай его, мужики, - рыжий вскочил, заорал, размахивая кулаками, - гад он большевистский! Комиссар! Я их за ребра вешал и всегда резать буду!… Ах ты старая паскуда! - он вдруг увидел Стрельцова. - Ах ты змея! Вот ты кого привел! Ну погоди, сволочь! Дай Митеньке вернуться, он и тебя, и сучонку твою, и этого комиссара за ноги раздернет!

Мужики глухо зароптали.

- Брось, Степак, чего глотку рвешь?…

- Добро ведь человек сделал…

- Сядь, не скачи, дай с человеком поговорить. От вас и слова нового не услышишь…

- Истинно как волки в логове…

Выждав паузу, Сибирцев стремительно поднялся, навис над костром.

- Цыц! - рявкнул он рыжему. - Как стоишь, сволочь? Порядок забыл?! Смирно! Волю ему, сукину сыну, дали! За ноги вешать научился. Я тебя, - Сибирцев над костром протянул крепкий свой кулак, - вот этим враз научу. Сядь и молчи, когда умные люди говорят.

Рыжий, злобно озираясь и тяжело дыша, снова сел на свое бревно. Сел и Сибирцев, запахнул полушубок. Сказал спокойно:

- Угадал этот болван, мужики. Комиссар я. И нет в этом ничего плохого. Ежели кто грамотный, тот знает, что всегда были комиссары, лет триста уже. Только тех власть назначала, чтоб народ смирять и давить, а нас - сам народ, чтоб давить вот так контру, как ваш рыжий Степак. И продразверстку самый главный комиссар лично отменил - Лениным его зовут. И к вам я по своей воле пришел, не шпионить, а помочь. Марье вон его помочь, вам. Не хотите - не надо. Только знайте, не вечно быть большой воде. Лето придет, и выкурят вас отсюда, как злое комарье. Всех начисто выкурят - и не пикнете.

Сибирцев взглянул на старика и увидел, как тот делает ему из темноты какие-то знаки.

- Ты чего, Иван Аристархович? Подойди поближе.

- Да я, ваше благородие, господин…

- Брось ты свои благородия. Кончились они… Руки! - снова рявкнул он, мгновенно выхватив наган. - Руки, Степак!

Тот медленно потянул руки из карманов шинели.

- Кто там поближе, мужики, заберите у него пушку. А то начнет палить сдуру, новорожденную перепугает.

Один из мужиков достал из шинели Степака револьвер и сунул себе в карман. Сибирцев тоже спрятал наган.

- И последнее, что я вам скажу, мужики, а потом уйду. Дала вам Советская власть неделю на раздумье. Решайте, тут ли гнить, либо хозяйство поднимать. Указ о том уже есть. Вот он, указ, - он вытащил давешний листок, протянул соседу. - Сами прочитаете. Обсудите. Знайте одно: наша с вами власть еще никого не обманула. Она теперь говорит, что те, кто не участвовал в зверствах против населения, должны в течение недели выйти из леса. Они будут прощены. И никаких санкций к ним применено не будет. Дезертир ты там или мужик, запутавшийся в обстановке, обманутый врагами. Кто виновен, получит свое, но Советская власть смертью карать не станет. Убийцам же и тем, кто будет продолжать борьбу, - тем конец один. И главное, Митьку Безобразова-то не бойтесь. Он за свои поместья мстит семьям вашим, а у вас какая месть? Вам дали землю. Ваша она навечно. И мы не позволим ее у вас отнять всяким Безобразовым. Соображайте, мужики. Нате вам махорки, покурите, подумайте. Неделя еще есть. Больше не будет… Пойдем, Иван Аристархович, проводи меня. Все одно без твоей помощи не выйти, а дорогу в этих болотах разве запомнишь?

Сибирцев встал, надел полушубок, застегнулся, поднял шапку и саквояж.

- Прощайте, мужики. И не бойтесь комиссаров. Я ведь и сам не сразу к ним пришел. Умные люди подсказали, научили. А мы с вами наверняка больше не встретимся. Проездом я тут. Случай свел.

Вместе с ним поднялось трое мужиков.

- Проводим, - сказал один.

- Ну тогда пошли, - улыбнулся Сибирцев.

Он еще раз заглянул в Марьину землянку. Свечи оплыли, мигали огоньками, но он разглядел, что и мать и дочь спят. Вздохнул. Будут жить теперь.

На поляне гомонили мужики. Сбочь посмотрели вслед уходящим, а Сибирцев уже не обращал на них внимания. Будут стрелять или не будут, сверлила мысль. Нет, не будут, не должны. Вроде сломилось в них что-то…

8

Старик шел быстро, будто торопился поскорее покинуть опасное место. Уже рассветало, и тропинка различалась хорошо. Сопели сзади провожатые, слышал Сибирцев шорох их шагов, приглушенные голоса.

Быстрым шагом вышли к болоту, на последний сухой бугор. Сибирцев обернулся. Троица, шедшая позади, отстала и теперь что-то горячо обсуждала. Наконец, увидев глядящего на них Сибирцева, они подошли ближе. Один из них, тот самый сосед в лаптях, крепкий и вроде бы самый молодой, другие-то постарше, сказал:

- Ты уж прости, не знаю, как и звать-то, не то ваш бродь, не то гражданин комиссар…

- Там, за болотами, я тебе товарищ. А тут как сам захочешь.

- Ты нам скажи, гражданин доктор, - вывернулся мужик. - Только как на духу… Бумажкам-то мы уж отвыкли верить… Правда, что ты говорил?

- Правда.

- Перекрестись.

- Хоть и не верую, нате, мужики. Вот вам крест святой.

- И ничего нам не будет?

- Ежели крови на вас нет, не будет.

- Да-а, - протянул бородатый, постарше. - Ну дак как, а, братцы?

- Знаешь что, - снова сказал молодой, - пойдем мы с тобой. Барахла там все едино не было, а винтарь - хрен с ним, пусть сгниет. Возвращаться - пути не будет.

- Вот молодцы, - обрадовался Сибирдев. - Самые что ни есть молодцы. Ну, тогда вперед. Двигай, Иван Аристархович…

Путь назад хоть и не легче, но кажется короче. Шли быстро, помогая друг другу, поддерживали в гнилых, топких местах. Вышло так, что Сибирцев ни разу не зачерпнул голенищами. Опять же светло. Запомнить такую дорогу - гиблое дело. Тут под ноги смотри, вовремя скакни с кочки на кочку, не жди, пока она уйдет под воду - сразу дальше. И откуда только силы взялись, удивлялся Сибирцев. Будто и ночи жестокой не было. Он поймал себя на том, что ему даже петь хочется, что-нибудь вроде «без сюртука, в одном халате…».- И сапоги высохли на ногах, и не зябко было, хотя временами над болотами проносился пронизывающий, моросящий ветер.