Ладников резко сбавил скорость. Он отдал управление автомату и повернулся к Мосенину.

— И я, признаться, тоже не все понимаю, — сказал Ладников жестко. — Вы боитесь или… или…

Он нарочно не кончил фразу и замолчал.

— Что «или»? Договаривайте!

Ладников не ответил, заставил себя улыбнуться и, как будто разговора с Мосениным не было, продолжил:

— Так вот. В одной программе была и без того комичная ситуация. А тут еще «Шеппардиев стрелок». Ввели для экзотики. И этот экземпляр «Шеппардии» выстрелил. И чем? Не догадаетесь — штопором. Вслед бегущему герою.

Ладников почувствовал, что говорит впустую. Если его и слушали, то просто так. Люди думали о другом.

Еще один красный столб быстро надвигался справа. И Мосенин, и Гурген, и Риль провожали его взглядом, пока столб был виден. Все молчали.

— Пошленькая была программка, — вдруг сказал Риль, — настоящий юморист так бы не написал.

— Отчасти согласен, — Ладников покосился на экранчик обзора, — но ведь здесь не требуется ничего. Ни воспитания, ни эстетики, ни выводов. Ровным счетом ничего.

— Просто противно, — снова повторил Риль, — кто только пропустил эту программу.

— Наши программы — это не искусство, это защита.

— Пошлость — не защита!

— Черт побери, да какая же разница, если она спасает!

— Она может не спасти. Например, человека, который понимает…

Ладников молчал. «Может быть, я совсем напрасно говорил им о столбах, — думал он, — наверное, было бы лучше молчать до самого Знака. Но инструкцию нарушать нельзя. Да и рассчитана она на людей, которые приезжают работать сюда, в этот необычный мир. Этих людей не берут прямо из земной уличной толпы…»

Когда машина проскочила четвертый столб, стали видны и Знак и обелиски, о которых говорил Ладников. Две большие иглы стояли почти рядом неподалеку от «Большой борозды». Из гигантского каньона поднимались причудливые кружева испарений.

— А эта щелка точно сработает? — спросил Гурген и сунул палец в щель, откуда через несколько минут должен появиться футляр с программой.

— Сработает или не сработает? — подхватил Мосенин. — Скажите, вы сами уверены, что сработает?

— Успокойтесь, геолог. — Ладников на этот раз не повернулся. — Я уверен на все тысячу и даже на тысячу один процент. — И, уже обращаясь к Гургену, тихо и мягко сказал: — Вы не очень внимательно меня слушали. Машина не продвинется ни на сантиметр, если не включится программа. В Знак вмонтирован специальный излучатель.

— Мы тут что-то говорили о других дорогах, — вдруг сказал молчавший Риль, — а почему все-таки нельзя лететь в Атлантис ракетой?

Ладников схватил рукоятку мгновенного торможения.

— Ребята, я бы мог с вами не ехать. Я добрался бы в Атлантис один через два дня, то есть послезавтра! Без пассажиров, без приключений. Вас повез бы кто-то другой. Что ж, я разверну «турбик»…

Молчали все. И Гурген, и Риль, и Мосенин. Никто не шевельнулся. Наступила напряженная, неспокойная тишина, как перед большой ссорой. Ладников громко щелкнул каким-то тумблером. Потом возвратил его в прежнее состояние — снова щелчок.

— Все. Хватит, — решительно сказал Риль, — кто как, а я перегорел. Бывает, видимо. Включай турбину… и жми вперед.

— Что ты нервничаешь? Что ты нервничаешь? Зачем разворачивать, — бодро заговорил Гурген, обращаясь к Ладникову. — Ну, один не поверил технике, другой маму родную вспомнил, а у третьего, понимаешь, застарелый ревматизм в коленках. Трогай!

Ладников усмехнулся. «Хороши, черти, — подумал он. — Застарелый ревматизм… Оказывается, он, Ладников, нервничает!»

Вдруг Мосенин выскочил из машины. Он сделал это в тот самый момент, когда «турбик» хрюкнул вновь запущенным двигателем.

— Сумасшедший, он пошел обратно! — крикнул Гурген и растерянно посмотрел на Ладникова и Риля.

— Он расклеился в самом деле, — сказал Риль.

— Этого типа надо ловить, — встал Ладников со своего места, — теперь я буду считать, что в гималайской десятке было только девять человек…

— Не суди его по здешним законам, — Риль тоже приготовился вылезать, — там все-таки была Земля.

— Тогда какой идиот толкнул его сюда?

Мосенин успел отойти на сотню шагов. Бежать за ним? Вдруг он начнет удирать? Устраивать погоню, когда еще пять, минут — и были бы на той стороне! Ладников погнал турбомобиль задним ходом. Мосенин не обратил никакого внимания на обогнавшую его машину и продолжал идти уверенной походкой человека, решившего все раз и навсегда. Навстречу Мосенину вышел Риль.

— Выслушайте меня… — начал он и взял геолога за локоть, — у всех нас тоже были минутные слабости, раздумья, я понимаю…

Мосенин освободил руку и пошел дальше.

— Вы все время интересовались бронтами! — крикнул ему вслед Ладников. — Вы их видели? Если нет, то такой шанс у вас может быть перед наступлением темноты.

Мосенин вздрогнул и остановился.

— Я не отговариваю вас от затеи пройти пешком эти длинные километры, — продолжал Ладников, — но возьмите хотя бы лучемет. И питья на дорогу.

Мосенин стоял не оборачиваясь. Ладников стал что-то вытаскивать из-за своего сиденья и добавил равнодушно, будто обращался к маленькому мальчику, которому дали в первый раз включить простой электрический фонарик:

— Да не балуйте с лучами, берегите разрядник…

— Я… Вы… Да как вы… Вам известно, что я… Мне не четыре года… Вы позволяете себе…

Мосенин подскочил к машине и, тыча ладонями в грудь Ладникова, говорил, глотая слова. Упоминание о бронтах, а может быть, последнее напутствие Ладникова подорвали его решимость. Может быть, он просто «перегорел», поборов свои минутные колебания. Казалось, какал-то замкнувшаяся в глубинах мозга цепь разорвалась…

— Я! Мы-ы! Вы-ы! — передразнил Ладников, — Ну, садитесь! Глупости разрешаю только на той стороне. Ясно?

Мосенин что-то хотел возразить. Он все так же стоял перед Ладниковым, глядя на него зло и ошалело.

— Вы знаете Закон Чужого Неба? — снова спросил Ладников, но уже спокойно и холодно. — Знаете? Это старая и нехитрая штука. Если безопасность большинства под угрозой…

— Знаю, — буркнул Мосенин и угрюмо полез в машину.

«Ничего ты не знаешь!» — подумал Ладников, пиная пятнистое колесо «турбика».

В Знаке не было ничего странного и необычного. Толстый столб с круглым красным щитом — такие ставились на улицах городов и ограничивали движение транспорта. В центре щита белели две крутые дуги, составленные из четких, аккуратно нарисованных квадратиков, прямоугольников и треугольников. Дуги располагались вогнутостью к вогнутости и чуть соприкасались концами. Это изображение на щите могло означать только одно — белозубый рот, широко раскрытый в неистовом хохоте.

Обелиски — две просвечивающие в ребрах стрелы — стояли поодаль. Один увековечил память трех первопроходцев, второй — целого отряда свайщиков. После этого второго случая была найдена защита, и все «турбики» стали снабжать программами.

Машина тихо ползла к границе. Ладников смотрел на Знак. Он отдал управление автомату и стал ждать, когда сработает пускатель программы. Никто, кроме него, не знает, что узенькая желтая полоска на столбе — это тот самый излучатель, который приведет в действие защиту. «Ничего больше не скажу» — думал Ладников, — я и так им слишком много рассказал, На свою шею. Надо было три слова из инструкции, и точка. Даже Риль струхнул. Как он спросил? «Нельзя ли лететь ракетой?» А сам ты, между прочим, когда ехал здесь впервые, оставался немым и глухим? Ну, конечно, ты герой, камень, столб, кибер. Ты ведь тоже, Ладников, тогда закидывал вопросы насчет других дорожек или что-то в этом роде… Грешник-праведник…» Ладников глянул в окошечко перед собой. Риль, наморщив лоб, с интересом разглядывал Знак. Мосенин часто глотал слюну и нервно шевелил пальцами, держась обеими руками за противоаварийную скобу.

«Как он мог отключиться, не представляю, — подумал Ладников, — что же он там, в Гималаях, притворялся, что ли? Ведь так, нарочно, смелым не станешь. Мосенина надо успокоить, а то он программу мимо ушей и глаз пропустит. А Гурген? — Ладников скосил глаза на соседа, который будто бы не обращал особого внимания на то, что было за стеклом. Вот Гурген, деловито порывшись в кармане, достал и сунул в рот маленький тюбик с чем-то вкусным и стал сосредоточенно жевать. — А вдруг этот сейчас плюнет изжеванную оболочку, заорет: «Пошли вы ко всем чертям!» — и побежит, как Мосенин?»