— Вздор! Мне уже не раз грозили. Каждая тюремная крыса визжит: «Я тебе припомню!», но не осмеливается мстить.

— А я посмею, — заявил Деннетт.

— Хватит с меня! — вскочил Беррэдж. — Хватит этих штучек! Еще раз спрашиваю: вы убили Эстер Хексли?

— Нет.

…Деннетт лежал на полу, изо рта струилась кровь. Потом с трудом поднялся на ноги.

— Отвечайте! Вы убили ее?

— Нет… Осторожно, капитан, вы сломаете мне руку!..

— Я развяжу твой язык! — выл Беррэдж. — Я буду вывертывать тебе руки, пока ты не скажешь «да»!

Деннетт стонал, кричал, но не произносил «да». Беррэдж швырнул его об стенку и нажал кнопку звонка. Вошли два детектива с мрачными лицами.

— Карсон! Раф! Тащите сюда резиновый шланг! Слышите, Деннетт? Резиновый шланг, тот самый!

— Слышу, — пробормотал Деннетт. — Что же, бейте, я готов.

— Признавайтесь! Вы убили ее?

— Нет.

От удара кулаком Деннетт снова упал. Беррэдж стоял над ним:

— Говорите «да».

— Нет.

Тяжелая подошва Беррэджа опустилась на пальцы учителя. Тот вскочил и бросился на своего мучителя, но его перехватили вернувшиеся детективы. Один схватил его за руки, другой сильно вытянул шлангом вдоль спины. Деннетт вскрикнул.

— Теперь каленое железо, Карсон! — скомандовал Беррэдж.

— Бесполезно, капитан, — возразил Карсон, — он без сознания. Сегодня он не сознается. Лучше помаять его несколько дней без сна, ослабнет парень…

— Приходит в себя, — сказал Раф, наклоняясь над лежащим. — Губы шевелятся. Что-то хочет сказать.

— Что он там шепчет?

— Не разберу. Что-то насчет четвертой степени… Что это значит?

— Не знаю, — буркнул Беррэдж. — Заберите его. Держите всю ночь без сна и скажите, что завтра утром, ровно в десять, он снова получит такую же порцию.

Джон Деннетт пришел в себя.

— Спасибо, капитан, — произнес он. — Рад узнать, что меня ожидает.

Наутро, ровно в десять, Деннетта доставили к Беррэджу.

— Готовы сознаться? — встретил его капитан.

— Нет.

С первого же удара Деннетт потерял сознание.

— Пожалуй, надо дать ему передышку, — посоветовал Карсон. — Не следует оставлять на его теле много следов. Это производит на суд неважное впечатление, знаете…

Деннетта снесли обратно в камеру. Он тщетно пытался заснуть: специально приставленный полисмен тряс его и будил, когда в камеру вошел тюремный надзиратель.

— Деннетт!

— Да?

— Уматывайте отсюда, — усмехнулся тюремщик.

— Куда?

— Куда хотите. Вы свободны.

— Свободен?

— Я же вам говорю: свободны, — повторил тюремщик и усмехнулся, вспомнив услышанные забавные новости. — Н-да, сэр, вам здорово повезло! Они бы вас совсем захлопали, как вдруг им удалось вырвать признание у парня, ну, который действительно убил. Он батрак из округа Лаграижвилль, Джэк Тарвер, по-моему, немного того… не в себе… Его два дня продержали в одиночке, потом капитан с двумя ребятами мило побеседовал с ним в конторе, и он через полчаса сломался и подписал признание. Так что вы свободны… Вы, понятно, обижаетесь… Только они бы с вами так не обращались, если не думали бы, что вы и есть преступник. Все мы делаем ошибки в жизни, я вам скажу, но капитан Беррэдж еще гуманный парень, а вот есть другие…

— Да, — задумчиво согласился Деннетт, — он очень гуманный.

— Вот сюда, пожалуйста, — показывал дорогу тюремщик.

— Я бы хотел повидать капитана, — сказал Деннетт, выходя из камеры.

— Невозможно, — быстро ответил тюремщик.

— Почему?

— Занят.

— Он велел вам так сказать?

— Да.

— Вы передадите капитану Беррэджу то, что я скажу?

— Ладно. Говорите.

— Всего два слова: «четвертая степень».

Капитан Беррэдж одиноко позавтракал в своем домике (он жил холостяком) на Кэннон-стрит и твердыми шагами спустился с кирпичных ступенек. Он шел, весело посвистывая, потом стал всматриваться в какие-то знаки, начертанные мелом на тротуаре. Несколько надписей он стер подошвой, потом остановился, нахмурился: надписи были сделаны не от руки, а как будто оттиснуты штемпелем. Это были слова:

Издав рычанье, капитан принялся затирать надписи. Дальше он шел, уже не насвистывая.

Возвращаясь домой поздно вечером, он снова увидел надписи на тротуаре: то ли их подновили, то ли они сами выступили снова.

Кроме того, появились надписи на ступеньках крыльца. В эту ночь капитан не спал: он сидел у окошка, караулил…

Утром он шел, стараясь не смотреть под ноги. На углу Кэннон-стрит он замер, как солдат по команде «смирно!». На угловой плите было четким шрифтом выведено:

Он нервно стал топтать надпись, пока не растер ее в неразборчивое пятно. Войдя в служебный кабинет, он вызвал дежурного.

— Парселл! — приказал он. — Даю вам особое задание: наблюдать за Кэннон-стрит. Когда увидите человека, который пишет мелом на тротуаре, хватайте его! Если что-нибудь подобное случится в этом районе, какая-нибудь надпись, например, вы мне ответите своей башкой! И поворачивайтесь живее!

Уходя, полисмен Парселл сказал дежурному:

— Сегодня капитан бросается на людей. Держитесь подальше!

К концу смены Парселлу не о чем было доложить: ничего не заметил, никого не задержал.

— Кто вас сменяет? Шмидт? Поручите ему тот же участок на ночь.

— Это не шутки! — наставлял Парселл Шмидта. — Будьте начеку!

Когда вечером капитан Беррэдж вернулся домой, на ступеньках лежал свежий номер «Вечерней трибуны», как обычно, небрежно брошенный разносчиком газет. Просматривая ее за ужином, Беррэдж увидел, что на первой странице была отчеркнута заметка об аресте Тарвера, признавшегося в убийстве студентки. Но не от этого у капитана дрогнула рука. Поверх страницы мягким красным карандашом печатными буквами было написано:

Прошло восемь дней. И каждый день капитана Беррэджа преследовали эти слова:

То они были написаны на счете из лавочки, то на ярлыке бутылки с молоком, то на почтовой открытке, то на дверце его автомобиля, который он буквально на две минуты оставил без присмотра на людной улице. На девятый день он вызвал детектива Карсона. Детектив застал его склонившимся над открыткой, лежащей на столе.

— Хватит с меня! — зарычал Беррэдж.

— Что, капитан?

Беррэдж кивнул на открытку.

— Еще одна? — спросил Карсон.

— Эта бледнолицая крыса думает, что прошибет меня, — сказал капитан. — Жалею, что я его выпустил.

— Да плюньте вы на это, капитан, — посоветовал Карсон. — Пускай валяет дурака, если ему правится. На большее у него силенок не хватает. Не обращайте внимания. Хорошо еще, что он не поднял шум насчет того, знаете… Забудьте о нем, капитан. Со временем и он забудет. Такие всегда грозятся, потом остывают. Все обойдется.

— Другие — может быть, но этот… Нет, я его прихлопну! Я ему покажу, почем фунт лиха! Велите подать мою машину!

— Мне ехать с вами, капитан?

— Не надо. Это мое личное дело.

— Когда вас ждать обратно?

— Не знаю.

На следующее утро Карсон застал своего начальника в отличном настроении, какого не бывало уже давно.

— Сцапали его? — спросил детектив.

— Нет.

— Значит, нагнали на него страху божьего?

— Нет.

— Тогда как же?

— Я его и не видел…

Карсон удивленно поднял брови.

— Удрал, — объяснил Беррэдж. — Даже духа его не осталось.

— И хорошо. Больше вы о нем не услышите.

— Вы думаете? — прищурился Беррэдж. — Почему вы так уверены?

— Да уж поверьте моему опыту! — усмехнулся детектив.

Предсказание Карсона сбывалось. Прошел день, другой, третий с тех пор, как капитан перестал получать напоминания о «четвертой степени».