Там сразу взял наушники, решил связаться со всеми точками.

— Слушай, вольный сын эфира, — повернулся к радисту. — Неужели нельзя отстроиться от этого треска?

В наушниках шипело, щелкало, трещало.

— Облако, начальник, — сказал радист. — Слишком наэлектризованное. Средние волны вовсе не проходят. Перехожу на УКВ.

— А аэростат? — тревожно осведомился Сулаквелидзе.

— Уже спустили, сейчас застропливают на стартовой площадке.

Сулаквелидзе связался со всеми точками по УКВ: «Обстановка? Приборы? Люди?»

…Он не стал откладывать до утра и забрал в свой домик все показания ловушек. Разложил по столу отпечатки капель, монтируя их во времени и пространстве. А ну, капелька, развяжи-ка язычок, расскажи о себе! Но капелька, сказав несколько слов, умолкла. Неполным оказался весь ее ответ: с паузами, долгими пропусками. А ведь осадки из облака выпадали обильные, они же видели их! Но ловушка не показала такой водности в облаке. Не поспевает, что ли, пленка за каплями, отстает в этом забеге с облаком по узенькой целлулоидной дорожке прибора?

Дело, значит, в ловушке! Сулаквелидзе вышел, пошаркал несколько минут по гравию возле одного из домиков и решительно постучал в темное окно.

…Они долго толковали. Благодушный умница Левин — физик, теоретик, расчетчик — и всегда озабоченный, подстриженный по-солдатски под нулевку, скуластый, в сильных очках Чудайкин — приборист, зимовщик ледника Федченко, знаток всех форелевых мест на здешних реках. Решили: мастерим новую ловушку. Начали с модернизации на большую водность заборной щели. Кончили принципиально новой схемой. Теперь-то попробуй только не ответь, капелька, на поставленные новой ловушкой вопросы!

День уже подходил к концу, когда репродуктор сдержанно забулькал и распорядился: «Никому из группы физики облаков не покидать территорию. Метеорологи обещают рабочую облачность».

Чудайкин паяльной лампой приваривал последние планки к ловушке, вслушиваясь в доносившийся с разных концов терскольской усадьбы чуть осипший, с резко перекатывающимся «эр» голос Сулаквелидзе.

Снова забулькало радио: «Серия назначается на семнадцать ноль-ноль. Машине подниматься на Терскольский склон. Микрофизикам брать пробы каждые десять минут. На точках «пик Чегет» и «пик Терскол» проводить метеонаблюдения над облачностью. Ввиду грозовой обстановки аэростата поднимать не будем. Подготовиться к сбросу ловушки с шара-зонда».

Облако чуть коснулось бокового ущелья Волчьих Ворот, но, словно поняв, что его ждут, приблизилось и нависло над терскольскими соснами. Ближе к турбазе раздувалась серебристым пузырем оболочка шар-пилота. Сейчас скажут о полном развитии облака. Скажут высоту верхней границы. Чудайкин протер очки: облако не больше чем метрах в двухстах над ними, И штиль. Поглядел на последние сосны на склоне. Разве что чуток шевелятся ветви. И там вроде тихо. Значит, не унесет черт те куда ловушку. Хорошо — одна ведь такая!

«Даем данные: высота верхней границы облачности одна тысяча двести метров».

— Установить сброс ловушки на тысячу триста ровно!

И шар светло поблескивает сначала на фоне леса, потом выходов базальта, потом на светлом вечернем небе.

На юге темнеет быстро. В загороженном хребтами Терсколе особенно. Чудайкин поднес к близоруким глазам часы. Только семь минут после запуска. А казалось… Тут яркая вспышка прочертила линию в сторону Ирикского ущелья. Это выпущенной в момент приземления ракетой давала знать о себе ловушка.

— Искать пойдем с утра. Темно.

Утром они вынули пленку. То, что надо, — все облако!

— Это не просто модификация известного до нас прибора, — веско сказал Сулаквелидзе. — Теперь мы сможем увидеть всю картину распределения водности в облаках.

И ему, нетерпеливому, горластому фантазеру, показалось, что он уже нашел контакт с облаками.

Правы ли те французы? Нет, ему больше по душе слова Дмитрия Ивановича Менделеева: «Настанет время не только точного предсказания погоды, но и полного ее ведения, мыслимая в будущем даже борьба с погодой».

Еще одна серия наблюдений подходит к концу.

Шумно топая, что-то кому-то на ходу внушая, вваливается Сулаквелидзе.

— Включили сегодня все новые и старые ловушки, следим за температурой, ветром — всеми, словом, параметрами облака. Меня радует, ребята, что забираемся мы в него со всей аппаратурой, оседаем, так сказать, в облаке!

Уселся на табуретку, взялся за ручку настройки. Благодушно мурлыкал, когда понимал, что он видит, сердито жевал папиросу, размышляя над непонятным сигналом. На экране были перед ним только иероглифы, знаки, символы. Не облако, форма которого всегда башня. Не очаг, форма которого скопление, сгущенность, вроде рождающихся галактик. Не падение града, форма которого косая полоса. Ничего этого! Только иероглифы, И ему труднее, чем египтологу или специалисту по клинописи, ибо их ошибка — ну, самое большее не та датировка чьей-то гробницы. Его — почти равна ошибке на пограничной заставе: проморгал приближение, пропустил врага — ущерб полям и садам.

— А ведь разобравшись с тем, как поднимается поток в облаке, мы сможем подобраться и к тому, чтобы найти меру оценки градоносности, а значит, и меру воздействия, — сказал Сулаквелидзе.

Как идет заполнение водой плывущей по небу бочки? Где в ней больше и где меньше влаги? Равномерно растекается она или образует еще одно озеро внутри главного? И каковы размеры капель, из которых состоит вся система? И когда и как вырастают они в облаке до таких размеров, чтобы сначала уравновесить силу поднявших их течений, дрейфовать над ними, а затем, набрав веса, пересилить их и, пробив воздух, возвращаться на землю?

Когда эльбрусцы подступались к этой теме, многим казалось, что одного летнего сезона хватит, чтобы подвести нужную численную основу под все известное науке об облаках. Как спокойно жилось и думалось тогда! Облако, где, как было известно, слева поднимаются в нарастающем с постоянной скоростью потоке капли, а справа выливаются дожди или грады, это облако представлялось элементарным, вроде покачивающегося над Землей коромысла. Слева — приток. Справа — отток. Качайся себе коромысло на плече у планеты! А теперь…

Каждый день приносил новые данные, и они, эти данные, расшатывали устоявшиеся, традиционные представления.

Не о таком ли сказал французский физик Бион: «В науке самое простое — найденное вчера и самое сложное то, что будет найдено завтра».

ВОСХОЖДЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

— Отсчет, — бросает Бибилашвили, не отрываясь от экрана.

Отразившись от поднимающегося в облаке шара, радиоэхо возвращается на экран. За полетом шара следят и по теодолиту.

— Дальность пять километров сто пятьдесят метров. Угол — сорок. Азимут — двести пятьдесят.

Такой отсчет проводится каждую минуту. Меняются цифры. Их записывают, прослеживая движение шара: пространственные координаты, дальность, угол наклона, словом, его место в небе. Теперь достаточно простых расчетов, чтобы знать скорость восходящего в облаке потока: десять метров в секунду… двенадцать… двенадцать три четверти — все нарастает. За шестнадцать уже… Да, так и должно быть по утвердившемуся в науке представлению — нарастать ей до той неосязаемой линии, где, собственно, кончается облако.

Но Сулаквелидзе одолевают сомнения. Так ли распределяются воздушные течения внутри облака, как показывают столбцы цифр?

— Ведь мы решаем с вами, — говорит он, — не какую-нибудь стационарную задачу. Мы не можем даже исходить из каких-то безразмерных величин. Должны получить все данные для решения из самого облака, а беру я наши графики и задумываюсь над одной простой вещью: по теории ускорение восходящих потоков в облаке — величина постоянная. Но тогда для созревания града нужно много времени, а это значит огромные облака. А что имеем мы? Находит совсем даже небольшое облачко, а град шпарит из него вовсю.

Кирюхин, физик из Ленинграда, дал справку: