К власти призваны не честолюбивые: с честолюбия и тщеславия начинается первая, часто неуловимая продажность человека, ибо его личный успех всегда может оказаться для него важнее и дороже Дела. К власти призваны люди, излучающие силу внутреннего веления, направленного на служение Делу.

Проталкивающийся вперед всегда подозрителен, но это совсем не значит, что искусно держащийся в задних рядах тем самым заслуживает доверия.

Люди, легко уязвляющиеся, затаивающие свои обиды и накапливающие подпольные чувства – не заслуживают доверия и всегда «чреваты» сюрпризами. Впрочем, большая обидчивость и мстительность часто скрывают за собою ограниченность и даже глупость.

Всегда спрашивай о человеке: «от чего он приходит в состояние волнения или аффекта?» – и в этом направлении ищи его главную движущую страсть. Страстный игрок и пьяница – всегда подлежит отводу при обслуживании важных поручений. Не суди о человеке окончательно, пока не узнаешь и не оценишь характера его жены (или возлюбленной).

12. И еще одно: не верь в окончательность и безошибочность твоих собственных суждений о людях. Всегда утончай и углубляй свои наблюдения. Всегда проверяй свои суждения – чужими. Будь всегда готов признать свою ошибку, во всяком случае, терпеливо выслушивай противоположные мнения и возражения. Не позволяй подкупать себя похвалою, лестью, вкрадчивой угодливостью и женским кокетством. Блюди нужную меру недоверчивости, но не позволяй своей подозрительности стать чрезмерною и увести тебя в манию преследования.

13. Всякая борьба связана с риском. В наше время политическая борьба есть как бы сплошной риск. Тем осторожнее должен быть действующий. Тем более оснований имеет он, для соблюдения конспиративных тайн. Сообщить всей вселенной, что я, вот, действую конспиративно, что я возглавляю большую конспиративную организацию, подготовляющую «революцию» или «переворот» – есть безумие, свидетельствующее о полном непонимании конспиративной работы и о безнадежности всего начинания.

Когда же возродится великая русская поэзия?

Тот, кто просматривает наши русские зарубежные журналы, журнальчики и газеты, наверное, не раз замечал, до какой степени русские люди изголодались по словесной гармонии, по поющему ритму стиха. Этот голод естествен и понятен. Вот уже скоро сорок лет, как русская поэзия, задавленная террором и поруганная циничными авантюристами вроде Демьяна Бедного, Маяковского и других им подобных, прекратила свое пение в подъяремной России. Допевали еще поэты предшествующего декадентски-эротического поколения, пока их терпела советская цензура или пока эмиграция спасала им жизнь. Но новых больших ясновидцев и певцов не появлялось ни в России, ни в эмиграции. Почему?

Казалось бы, теперь как никогда, потрясенные и раненые сердца русских людей должны быть открыты для новых вещих слов и песен, для этой поэзии большого созерцания и глубокого замысла, для настоящей поэзии. Именно эта поэзия и такая поэзия призвана совершить для грядущей России то самое, что совершили для дореволюционной России Державин, Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Баратынский, Языков, Тютчев, А.К. Толстой и другие. Казалось бы, именно теперь, когда скудные, декадентски-эротические содержания предреволюционной поэзии отжили свой век и русским людям дан новый опыт подлинного зла, подлинного страдания и предчувствия грядущего величия, следовало бы ждать от русской поэзии настоящих песен и пророчеств… Где же это все? Почему современные русские поэты молчат о великом и сокровенном и поют старые перепетые перепевы?

Чтобы ответить на этот вопрос надо обозреть пути и судьбы русского народа за последние десятилетия.

Если пересмотреть всю историю человечества, то обнаружится, что коммунистическая революция в России есть единственное в своем роде крушение и бедствие. Бывали времена тяжкие, мучительные, как Пелопоннесская война в Греции, гражданская война в Риме, правление жестоких и развратных Цезарей, эпоха Инквизиции, эпоха итальянского Возрождения, тридцатилетняя война, первая французская революция… Изучая эти эпохи, читая первоисточники и показания очевидцев, содрогаешься и ужасаешься; а порою кажется, что хуже этого не могло бы быть нигде и никогда. Но когда обращаешься к коммунистической революции наших дней, которую мы вживе и въяве переживаем вот уже 37 лет и притом на собственном опыте, быстро приходишь к убеждению, что ничего подобного человеческая история еще не видала.

В прежние времена люди хотели власти и богатства – и из-за этого впадали в преступления и злодеяния. В наше время коммунисты, добившись власти и богатства, заняты истреблением лучших людей страны: самая власть их есть злодеяние для всего мира; самое богатство их означает всеобщую опасность и нищету. Но им этого мало: они поставили себе задачу – уничтожить всех, кто мыслит не по-коммунистически, кто верует религиозно, кто любит родину; и оставить только своих рабов. Для этого они выдрессировали (и продолжают дрессировать) целый кадр, целое поколение палачей, садистов и садисток, которые и наслаждаются замучиванием невинных людей. И все это – во имя противоестественной химеры, во имя нелепой утопии, во имя величайшей пошлости, которая ничего не сулит людям кроме обмана, разочарования и атомной войны.

О русском народе надо оказать словами Тютчева: «невыносимое он днесь выносит»… И справляется он с этим потому, что идет по своим исконным путям, проведшим его через все его климатические суровости, через все его хозяйственные трудности и лишения и через все его военные и исторические испытания. Эти средства, эти пути суть: молитва, терпение, юмор и пение. Все вместе они создавали и сообщали ему ту особенную русскую выносливость, ту способность приспособляться, не уступая, гнуться без слома, блюсти верность себе и Богу и среди врагов и в порабощении, сохранять легкость в умирании, накапливать ту силу сопротивления в веках из поколения в поколение, которая и спасала его в дальнейшем. Так и в современной революции, бесчеловечнейшей из всего исторически известного, русский народ обновляет это свое душевно-духовное умение, как бы унося свои святыни в таинственную глубину своего духовного озера.

Не подлежит никакому сомнению, что революция была срывом в духовную пропасть, религиозным оскудением, патриотическим и нравственным помрачнением русской народной души. Не будь этого оскудения и помрачения русская пятнадцати-миллионная армия не разбежалась бы, ее верные и доблестные офицеры не подверглись бы растерзанию; совесть и честь не допустили бы до захватного передела имущества; Ленин и его шайка не нашли бы себе того кадра шпионов и палачей, без которого их террор не мог бы осуществиться; народ не допустил бы до избиения своего духовенства и до сноса своих храмов; и белая армия быстро очистила бы центр России. Это была эпоха окаянства, когда коммунисты выбирали окаянных людей для совершения окаянного дела, а народ, вместо того, чтобы молитвенно примкнуть к московскому Церковному Собору и внять отлучению и заклятию Святейшего Патриарха Тихона, разучился молиться и внимать совести, помышляя только о кровавой мести и темном прибытке.

Но вот, революции суждено было не удовлетворить вожделения русских масс, а разочаровать и образумить их. Это разочарование пришло к ним в жесточайшем виде – в виде трехлетней гражданской войны с ее грабежами, эпидемиями, ожесточением; в виде массового расстрела лучших людей, искусственно организованного голода, доходившего до вымирания и людоедства, в виде террора, свирепой коллективизации и концентрационных лагерей. На открытое сопротивление решались только вернейшие и храбрейшие. Народные же массы предались безбожному ожесточению, и лишь медленно, очень медленно, после распыления, разоружения и изъятия земли, начали понимать, что главный поход идет на них, что они сами обречены на небывалое рабство, на нищету и голод, или просто на смерть. Но возможность сопротивления была уже упущена: народ был уже обезоружен, а кадры партии, комсомола, бесчисленных доносчиков и политической полиции (Чека, Гепеу, НКВД, МВД) были уже сплочены и вели повальный террор, сами находясь под вечным страхом. «Гулаг» открыл свои необъятные недра; и русскому народу оставалось одно: уйти в себя, развернуть столь же необъятные недра своего терпения, научиться узнавать «своих» молча, организовываться полумолча, перетирать коммунистические цепи энергией своей выносливости и ждать исторической «конъюнктуры» для освобождения.