Собака на цепочке

Машка вдруг исчезла с горизонта. Вечером Стелла ей позвонила: «Она спит». На следующий день: «Маши нет дома». Но едва они с Ваней и Ниной уселись смотреть «Утреннюю почту», телефон вдруг разродился таким грохотом, словно на той стороне сидел по меньшей мере мамонт. Так умела только Машка — с её нетерпением.

Но голос в трубке оказался другой — не звонкий, а обстоятельный, мягкий… И вроде бы мальчишкин голос:

— Алё. Попросите Стеллу.

Секунда на размышление. Нет, совершенно неизвестный голос!

— Стелла, спустись, пожалуйста, во двор. Я тебе должен передать одну вещь.

Она растерянно молчала. В ухо, не прижатое к трубке, летела чечётка венгерской телезвезды.

— И оденься как-нибудь… Ну… что ты зайдёшь в гости.

— А-а?.. — собственно, она не знала, что спросить.

— Ты спустись и всё узнаешь.

Говорил он очень уверенно. Но не резко уверенно, а так, как говорят добрые.

— Ну… хорошо, — и быстро повесила трубку. Ей тоже надо было как-то себя показать. Хоть этой решительностью.

Пошла в свою комнату. Нина повернулась от экрана, на лице был вопрос.

— Я ухожу. На минутку… — Да и что она могла объяснить!

Надела свитерок, брюки — всё в самый раз под куртку, под погоду «облачно с прояснениями, плюс шесть — восемь».

И тут наконец сообразила… а как она его узнает? Вызванный лифт уже полз к ней, тяжеловесно гудя и пощёлкивая. Стелла, не дожидаясь его, пошла по лестнице. Хоть что-то надо было понять.

Не понимала! Мысли подпрыгивали в такт её шагам. Тогда она остановилась, причём уже довольно низко — на площадке второго или третьего этажа… посмотрела в окно… До чего же просто! В их доме на лестничных площадках были огромные окна, от потолка и почти до пола. И теперь Стелла, опершись руками о толстое стекло, заглянула вниз.

Так она и думала сразу, либо это Лёня, либо это отец, больше некому… чтобы с такой таинственностью. А странно всё-таки, странно, что она именно так подумала, соединила отца и Лёню. Неужели в них есть сходство?.. Стало неспокойно.

Мальчишка стоял прямо напротив двери, и Стелла, как вышла, сразу попала взглядом в его взгляд — словно ударилась.

Да, точно: это был мальчишка из леса, «пришелец». Стелла, которая уже видела его из окна, могла быстро принять спокойный и независимый вид. Мальчишке это далось труднее. Наконец он вынул из кармана конверт, протянул его Стелле. И продолжал с интересом, пожалуй с уважением, на неё смотреть.

Конверт был самый простой, почтовый, с нарисованной крупной снежинкой и вертящейся фигуристкой. Незапечатанный. Стелла взяла его и почувствовала, что он необычно тяжеловат. Что-то там внутри было твёрдое… Ключ на цепочке… Ключ тот самый! Который Стелла швырнула, а он ещё так кратко и жалобно брякнул.

К другой стороне цепочки была прикована костяная якутская лайка, величиною с треть мизинца. И Стелла невольно её взяла на ладонь, такую гладкую.

— Там… на ключе ещё! — поспешно сказал мальчишка. И тут Стелла поняла, что он младше. Причём, наверно, года на два.

На ключе мельчайшими буквами было выгравировано: «Стелле Игоревне Страховой от Игоря Страхова». Какой только Левша согласился делать такую работу…

И вдруг подумалось ей: «А зачем это вообще надо было? Нельзя, что ли, по-человечески? «Стелла Страхова», «Игоревна»… Какая я тебе «Игоревна»!

— Он ещё на словах просил передать… Если ты можешь, то приди. Он сегодня уезжает.

«Он уже уезжал один раз», — подумала Стелла.

— А это для чего тогда? — Стелла покачала в воздухе ключом на цепочке.

— А это если бы ты не пошла.

Кстати, она и не говорила ещё, что пойдёт! Не говорила, а мальчишка понял. Значит, и он был не простым человеком. Стелла улыбнулась: ну что ж, мол, идём.

— А если он уезжает, зачем мне ключ?

— Извини. Я забыл тебе сказать. Меня зовут Володя Наконечников.

Это простое имя очень подходило к его плотной фигуре, большой голове, светлым волосам, видневшимся из-под вязаного картуза.

— Ключ от нашего дома. Игорь Леонидович хотел сказать, что здесь есть люди, которые тебе всегда помогут.

Сам не помог, так пусть «люди» помогут… Нет, стоп. Или уж идти туда или злиться.

— А он кто тебе?

— Игорь Леонидович?.. Я его друг!

Вместе?

Теперь шкаф совсем разгородил огромную комнату на две. Как бы на две. И в комнате за шкафами, крохотной комнатуле с четвертинкой окна, стояла раскладная кровать, большой, готовый в дорогу чемодан и стул с отцовской замшевой курткой.

— Здесь живу вторую неделю, — сказал отец, — тесню Володю.

Для них было облегчением, что здесь присутствовал Володя Наконечников.

— Приглядись-приглядись, — продолжал отец. — Замечаешь? Хозяева всё переставили… Хозяева!

Володя улыбнулся. И Стелле пришлось улыбнуться. Хотя было ей, надо сказать, не до улыбок этих «хорошо воспитанных».

Володя посмотрел на Стеллу:

— Мне мама в магазин… сказала…

Отец кивнул:

— Спасибо!

— Она твоя хорошая знакомая? — спросила Стелла, когда дверь за Володей захлопнулась.

— Да, очень хорошая!

Они сидели друг против друга за пустым столом.

— А почему ты сказал, что здесь живёт художник?

— Она и есть художница.

— А сказал: художник.

— Ну, догадывался… что тебе это не совсем понравится.

— Мне как раз совершенно всё равно! — и сама заметила, что очень уж поспешно она это сказала. — А что же ты? Сказал уезжаю, а сам не уехал.

— Хотел уехать, чтобы с ней не видеться. А теперь мы решили… видеться. А когда я в Москву приехал, она нарочно уехала.

— А потом не выдержала? — и поняла, какой странный и почти непозволительный вопрос задала.

— Ну да, — отец кивнул.

— А ты-то запросто выдерживал. Даже ни разу её не вспоминал.

Тут отец засмеялся:

— Какое твоё дело!

— А где же этот жил… Володя?

— У деда… Она часто уезжает… Согласна, что ты в лесу неправильно поступила?

И, не дожидаясь ответа, протянул руку, дотронулся до Стеллиных пальцев… как тогда…

Он был удивительно как-то серьёзен. И спокоен. Такой успокоившийся…

— А где эта женщина?

— Ну, ушла, чтоб мы поговорили. Её, между прочим, зовут Людмила Георгиевна.

— А она придёт?

— Ну да, позвонит… Стеллочка! — тут он что-то вспомнил: — Я узнал, что тебя мать очень хорошо зовёт — Стрелка. Можно, я тебя тоже так буду звать?

— Нет! — потому что это Гора придумал. Они переглянулись, и отец понял.

— Стеллочка! Я прошу, чтоб ты приходила сюда. Я прошу, чтобы ты меня любила.

«А я тебя и люблю!» — хотела ответить Стелла. Но как-то язык не поворачивался это говорить.

— Я скоро на ней женюсь… чтобы уж нам больше не ссориться!

Стелла и сама понимала, что это, наверно, так будет. А всё-таки услышала, и сердце сжалось. И чтобы хоть как-то пройти этот момент, спросила:

— А сколько ей лет?

— Тридцать два…

Моложе Нины!

— А где же их отец?

— Да есть где-то, — он усмехнулся. Но без всякого веселья: — Вроде меня… Пойди ко мне, Стельчик!

Но вместо этого сам подошёл к ней. Присел на корточки перед её стулом:

— Давай-ка я тебя поцелую раз двадцать.

Сейчас он был совсем не похож на себя, того прежнего. И не похож на Лёню! Стелла стеснялась целоваться с ним. И каждый раз, когда он прикасался к её губам, или к её щеке, или к её носу, она закрывала глаза. И однажды, как бы прячась, она уткнулась в его грудь и так сидела.

И когда она очнулась, и когда очнулся отец, Стелла увидела, что в дверях стоят Володя и эта женщина, Людмила Георгиевна.

— Наконец-то мы все вместе, — сказала она.