Главный распорядитель обеда — обер-церемониймейстер, по происхождению бургундец, последний раз окинул взглядом пиршественный зал и буфетную. 'Младшие командиры': мажордом (главный официант и дегустатор), буфетчик, шеф-повар, резчик мяса и виночерпий поочередно подтвердили полную готовность. К этому времени первая перемена блюд находилась на сервировочных столах, и была последний раз перед подачей попробована шеф-поваром и виночерпием. После этого в залу были приглашены сначала хозяева, потом гости.
Почетные места в центре занимали Джанфранко и Аурелла Фальконе, Никколо и Виолетта Сфорца. По правую руку занимал место неофициальный совладелец города и соучредитель турнира Алессандро Альфиери. Симметричное место по левую руку досталось епископу. На правах родственников крайние места на левой стороне стола занимали Витторио Саньтальберти с сыном. Степень родства у него была весьма отдаленная, но другой родни у графа не было. Крайние места на правой стороне занимали герольдмейстер Рудольф Амати и рыцарь чести Габриэль Морской Кот.
К главному столу примыкали два длинных ряда столов, образуя букву 'П'. За ними восседали гости по порядку в зависимости от социального статуса. Распорядитель рассадил на разные стороны Бастарда Бранденбургского и Грегуара Бурмайера. Макс и Шарлотта де Круа попали на одну сторону с Бурмайером, но, благодаря титулу Шарлотты, ближе к столу хозяев. Шарль-Луи де Круа, будучи графского рода, но не графом и не наследником, получил место на другой стороне ближе к середине. Де Креси волей случая оказался там же, но на пару столов почетнее — распорядитель успел отследить только основные конфликты. Ближайшими соседями четы де Круа стали итальянские рыцари — наследники графских титулов.
Пиры начался на бургундский манер, с дегустации. Двадцать четыре официанта-бютилье, ответственных только за подачу вина, вошли в залу и встали по своим местам у столов, готовые по мановению руки своего начальника налить гостям вина. Вино символизировало кровь Христову, а потому вносилось в пиршественный зал первым. Премьер-бютилье встал на колено и вручил первый кубок с вином графу Джанфранко. Кубок он держал высоко над головой, 'дабы не задеть его своим дыханием', как гласила инструкция. Граф Джанфранко при всеобщем молчании поднес кубок к губам, отпил немного, поднял кубок и посмотрел, как вино стекает по стенкам. Выдержал паузу и одобрительно кивнул. Премьер-бютилье подал знак подчиненным, и вино полилось в кубки гостей. Гости, как по сигналу, заговорили. Музыканты на галерее заиграли что-то медленное и ни к чему не обязывающее.
Одновременно с подачей вина полагалось подавать первую перемену блюд. Процессию возглавил лично обер-церемониймейстер с обнаженным мечом в поднятой руке. Первые семь блюд были внесены в сопровождении восьми трубачей, вторые восемь и третьи девять — без эскорта. Трубачи и 'оруженосцы ножа' выглядели не хуже многих гостей и отличались только однообразной одеждой и отсутствием головных уборов. На каждый стол в зале подавали различную еду, причем на главные столы — больше, чем на все остальные.
Сверх того, под барабанный бой был внесен целый кабан, зажаренный на вертеле, и принялся за работу резчик мяса, вооруженный длинным тонким ножом. Для каждого животного существовали свои правила разделки, поэтому этой сложной работой занимались специалисты. Резчик раскладывал ровные ломтики мяса по тарелкам, которые подавали ему официанты.
Только теперь, когда почтенное собрание утолило первый голод и слегка отвлеклось от тарелок, наблюдая за аккуратными и быстрыми движениями резчика, пришло время для застольной беседы.
— Как скажете, дорогие мои, понравился вам штурм? — с ходу начал Джанфранко Фальконе.
Ответом ему были многоголосые одобрительные возгласы.
— Может быть, надо было еще из пушек пострелять? Алессандро, кто там две пушки приволок? Одну поставить на башню, другую снаружи, бахнули бы какой-нибудь репой.
Здесь мнения разделились. Кто-то, не переставая жевать, согласился, многие гневно высказались против.
— Лучше свеклой, — ответил Альфиери, — сразу бы было и убитых видно.
— По детям из пушек! Да где это видано! — возразила какая-то полная дама из-за французского стола.
— Да у этих детей уже свои дети есть, — ответил ей герцог Урбино.
— Дети! — фыркнул хозяин, — тут по кому-то из них тараном попало, и то не убило.
— Это по мне, — сказал Макс, — я маршалом был.
— Ну-ка, встаньте, мессир! — оживился граф, — какой Вы большой! У Вас весь род такой или просто в детстве хорошо кушали? Есть тут для сравнения кто-нибудь еще из де Круа?
С другой стороны стола поднялся один гость среднерыцарского телосложения, совершенно не похожий на Макса.
— Шарль-Луи де Круа к Вашим услугам.
Джанфранко не успел прокомментировать очевидные отличия, как Шарль-Луи его опередил.
— Сей самозванец не является моим родственником. Он всего лишь женат на не выдержавшей траур вдове моего дяди.
Макс пригляделся и шепнул Шарлотте:
— Это тот самый рыцарь, который заслужил пощечину.
Шарлотта сразу же использовала эту информацию.
— Это не Вы ли сказали вчера, что назвать прекраснейшей нашу хозяйку можно только из вежливости?
Почтенное собрание отвлеклось от тарелок и кубков и осмотрело Шарля-Луи. Слышали про этот инцидент почти все, но никто не знал имени второго участника.
— Фи, как некуртуазно! — вырвалось у какой-то дамы.
Шарль-Луи смутился и сделал куртуазный поступок.
— Я считаю, что прекраснейшая дама на белом свете — мадемуазель Розалинда де Бонневиль!
— А Вы, надо понимать, так не считаете? — ехидно спросил Джанфранко у Макса, — что же Вы не бросили ему перчатку?
— Сначала он не представился, а потом я не успел, — простодушно ответил Макс.
— Он выбросил того рыцаря в окно, — шепнула мужу Аурелла Фальконе.
— Ха! Забавно! В окно! — рассмеялся Джанфранко, — Вы слышали, он не успел вызвать рыцаря на поединок, потому что сам же выбросил его в окно!
Примерно половина гостей посчитали шутку действительно смешной, остальные ограничились протокольными улыбками.
— И все из-за моей старушки! — не унимался Джанфранко.
Аурелла прикусила губу. Тяжело быть благородной дамой. Жена какого-нибудь торговца или ремесленника за 'старушку' могла бы прилюдно разбить об мужа две-три тарелки с едой и никто бы ей слова не сказал.
— Да, не видели вы ее в лучшие годы… Было время… Я встретил ее в церкви и влюбился. Такая чистая, юная, стройненькая. Не прошло и неделю, как я ее… хм… в общем, она стала моей.
Аурелла молча поднялась и вышла из зала. Муж проводил ее взглядом и продолжил рассказ.
— Ее отец был очень недоволен. Хотел мне эти оторвать, которые внизу болтаются… ноги. И руки! — граф демонстративно бросил взгляд на епископа.
Епископ поморщился, но промолчал. Граф продолжил, как ни в чем не бывало.
— Но он, как говорится, не успел, ха-ха. Пока он собирал своих родственников, я выкрал Ауреллу из запертой комнаты и увез к Алессандро.
Альфиери поднял голову от тарелки, давая понять, что речь идет о нем.
— Мы с Алессандро друзья с ранних лет. Мы все делали вместе: и пили, и сражались, и болели, и выздоравливали. В осаде делили на двоих последнюю собаку. Вы не пробовали собаку? И не пробуйте. Нам даже дамы нравились одни и те же. Между нами всего-то и разницы, что у меня есть свой город, а у него пока нет.
Альфиери скривился, но промолчал.
— Да, о чем это я? — продолжил Джанфранко, — Его тогда рядом не было. Представляете, приезжаю к ним в гости со своей красавицей, а моего Алессандро куда-то черти унесли. Он вернулся на следующий день, а в первый же вечер нас уже обвенчал вот этот скромный деревенский священник, — граф указал полуобглоданной костью на епископа.
Епископ снова поморщился. Ему не нравилась эта история.
— Она не сразу согласилась, но ее не очень-то и спрашивали. А когда приехал ее отец и с ним банда в полсотни человек, они попали как раз на свадьбу. Он для приличия повозмущался, но деваться уже было некуда. Зато на приданом хорошо сэкономил.