— Ты сделаешь лучше, если замолчишь. Уж больно ты речист не кстати, возразил с надменностью боярин.

— Молчать я не желаю, — с запальчивостью сказал Соковнин.

Тут подошел к спорящим монах и боярин увидя его, сказал:

— Ба! Да в вашей комнате и монах! Как ты очутился между ними, честный отец?

— Из Смоленска пристал к ним, чтобы безопаснее добраться до Москвы, — смиренно отвечал монах. — До сегодняшней ночи не могу нахвалиться этими добрыми людьми. Что же касается до уговора с хозяином, то воистину он обещал никого более не впускать в свою избу. Разумеется, мы не знали, что стучится боярин, а то сами вышли бы к тебе навстречу.

"Эти слова монаха успокоили боярина и он обратись к своим слугам, сказал:

— Что же вы стоите здесь и забыли, что княгиня с Машей в кибитке, под дождем. Ступайте, ведите их сюда поскорее, а ты, хозяин, разведи огоньку, чтобы обсушиться.

Потом, обратись к Соковнину, он прибавил:

— А ты, бойкая башка, поищи себе ночлега с своими товарищами в других избах, да убирайся поскорее.

— Не беспокойся, боярин, они сейчас уйдут, — отвечал тот, низко кланяясь боярину и сделав знак Соковнину и Грише.

А ты, честный отец, оставайся побеседовать со мною, я уважаю духовных лиц, — сказал боярин, обращаясь к монаху.

С видимым неудовольствием Соковнин и Гриша стали собираться выйти из избы, как в нее вошли княгиня и Маша. Помолясь на образа и, поклонясь на все стороны, старшая сняла свою фату, открыв приятное, полное, но уже не молодое лицо. Бархатный, пунцовый кокошник и такого же цвета сарафан обнаруживали знатность рода и богатство приезжей дамы. Она села в передний угол и приказала позвать для своего вечернего туалета двух девок из ближней повозки и велела также Маше снять ее фату, что последняя беспрекословно исполнила. Увидав Машу, Гриша, находившийся еще в избе, остолбенел. Он еще ни разу не видал девушки знатного рода, так как в те времена считалось не позволительным являться пред мужчинами с открытым лицом. Вид Маши произвел на него необычайное впечатление. Ей было шестнадцать лет, рост её был величественный, а красивое лицо выражало ангельскую доброту. Она заметила, как Гриша вперил в нее свои жгучие глава, вспыхнула от стыда, потупила глаза и отвернулась вполоборота. Гриша опомнился не ранее, как дядя дернул его и приказал идти за Соковниным, что и было исполнено. Монах уже радовался в душе, что все обошлось благополучно, как вдруг вбежал боярский слуга и объявил, что прислуга, хотевшая поместиться в соседней избе, выгнана оттуда,

— Это верно опять купцы! Ну, на этот раз, я с ними не буду церемониться, — вскричал боярин, намереваясь выйти из избы.

Но монах остановил его и стал убеждать, что его милости не пристойно вмешиваться в дрязги челядинцев, быть может пьяных и просил дозволить ему уладить дело. Боярин и на этот раз согласился с монахом, как вдруг снова вбежал окровавленный боярский слуга и сообщил, что эти мнимые купцы не иное что, как разбойники, которые, вынув из повозок мушкеты и сабли, рубят без пощады боярскую прислугу. Это известие встревожило женщин и они бросились к боярину с мольбами о защите их.

— Не бойтесь ничего! Быть не может, чтобы это были разбойники. Больше ничего, как простая драка. Вот я их сейчас уйму, — вскричал боярин, заткнув за пояс пистолеты, схватив саблю и выбегая из избы.

На дворе была схватка в полном pasrapt. Стрельцы действительно пустили в ход оружие. Гриша бегал по двору, стараясь, насколько было возможно, защищать приезжих от разъяренных стрельцов.

— Боярин вмешался в толпу. Тем временем Соковнин и еще два стрельца ворвались в избу, где княгиня и Маша, стоя на коленях, со слезами молились о спасении.

В это время в избу вбежал Гриша и стал защищать княгиню с дочерью её, на которых набросился Соковнин, говоря:

— Стыдно, братцы, обижать беззащитных женщин!

— Прочь отсюда, молокосос! — вскричал Соковнин, налетая на Гришу с обнаженною саблею.

В это время вбежал в избу монах и видя, что жизнь Гриши в опасности, хотел выбить из рук Соковнина саблю тяжеловесною палкою, но удар пришелся по голове Соковнина и последний упал без чувств.

— Дело сделано. Молчи, сюда идут. В избу вбежали стрельцы и с ужасом увидели Соковнина мертвым. Монах объявил им, что убитый пал под ударами слуг князя, которых он уже успел выгнать. Сказав это он приказал собираться в дорогу. Вскоре вошел раненый боярин, опираясь на руки своих слуг. В изнеможении он цодал руку монаху, благодаря его за то, что он вырвал его из рук стрельцов; а княгиня указала своему супругу на Гришу, как на спасителя Маши. Причем боярин сказал, обратясь к Грише.

— Спасибо тебе, молодец. Постараюсь не остаться при случае в долгу.

ГЛАВА VIII.

Прибывшие в Москву с монахом стрельцы поступили в распоряжение Щегловитого, который всеми силами старался поддерживать власть правительницы Софии, у которой постоянно собирались её единомышленники и придумывали меры к утверждению за нею единодержавной власти. Но все их планы разлетались вдребезги. В одном из таких ночных собраний участвовал и Гриша вместе со своим дядею, который по речам своим казался сторонником Софии. Но Гриша не сочувствовал ни речам дяди, ни говору бояр и стрелецких начальников? участвовавших в этих собраниях. Намерения собеседников он считал противозаконными, преступными и только железная воля над ним дяди, сдерживала его от окончательная намерения высвободиться из преступной партии злоумышленников. Возвращаясь из этого собрания, он неоднократно обращался с вопросами к монаху, но тот сурово отвечал ему:

— Молчи!..

Когда они вышли за Боровицкие ворота и миновали Лебединый пруд, монах пошел тише и обратись к Грише сказал:

— Теперь говори и спрашивай. Здесь никто не подслушает.

— Что уж здесь за разговоры… В другой раз… — раздражительно возразил Гриша.

Монах понял мысль Гриши, улыбнулся и сказал:

— Ребенок, и ты начинаешь умничать и с кем же? взгляни на этот пруд, на эти стены и вспомни, как 14 лет тому назад я вел тебя по этим местам к дому Хованского и оставил у ворот его. Ты думал, что я тебя подкинул, бросил… Нет! я с самой колыбели до сегодняшней ночи не терял тебя из виду и пекся о твоем счастии. Все, что ты, быть может, считал игрою случая, заготовил я многолетними трудами. Ты молод, не опытен и должен слепо повиноваться до поры до времени моей воле. Это огорчает твое детское самолюбие? Но берегись, за минутное удовлетворение пустого любопытства ты можешь заплатить своею жизнью и счастьем всех тебе близких!

— Мне близких? Где они, кто они? Я даже и этого не знаю, так как ты все скрыл от меня, — возразил Гриша.

— Знаю я, что тебе не по душе мои действия, но я не могу по многим причинам действовать иначе, — отвечал монах раздражительным тоном.

Мрачно и безмолвно шел Гриша рядом с монахом, перебирая в уме своем загадочные слова дяди и стараясь проникнуть в их смысл и значение. Наконец они дошли до стрелецкой слободы. Гриша, войдя в свою квартиру улегся спать, но не мог долго уснуть, благодаря волновавшим его мыслям, который мало-помалу становились тише, воображение стало успокаиваться и в прояснившейся дали появилось тихое, светлое видение, разом охватившее все чувства Гриши — это был образ, недавно спасенной им княжны Трубецкой. С выражением неизъяснимого восторга прошептал засыпающий Гриша имя Марии, прижал руку к сильно бьющемуся сердцу и погрузился в сладостное забвение.

Прошло три недели в горячей, но безуспешной преступной деятельности Софии и Гриша каждый раз радовался в душе этой неуспешности. Накануне 9-го августа дня, назначенного злоумышленниками для решительных действий, Гриша вышел после обеда погулять по опустелым улицам Москвы, ибо наши предки имели обычай отдыхать после обеда до самых вечерен. Долго бродил он без всякой цели, наконец вошел в Кремль и, подойдя к дому Хованского остановился у стены на том самом месте, где 14 лет тому назад был оставлен своим дядей и погрузился в воспоминания, который были прерваны звуками балалайки и голосом юноши, который тихо пел песню любви. С минуту слушал онне трогаясь с места: и звуки и даже самый голос напоминали ему что то знакомое, родное. Оставив свое место, он тихо приблизился к певцу и стал всматриваться в него. Дома через два от тех ворот, около которых был Гриша, стоял в задумчивом положении юноша, прислонясь под одним из окон, сквозь занавески коего выглядывало изредка девичье личико. В одежде юноши видна была простота и бедность, по Повязке же девушки, слушавшей у окна песенку, видно было, что она боярская дочь, Гриша вспомнил о княжне Трубецкой, вздохнул, остановился и не смел нарушить видим ого согласия душ двух существ. Впрочем, девушка вскоре заметила Гришу и исчезла за занавесками; а бедный певец все еще продолжал трепетною рукою водить по струнам и жадно впивался взором в окно. Долго продолжалось это немое зрелище, наконец, потеряв надежду и терпение певец опустил свою балалайку и замолк.