- Рад и я видеть Вас во здравии, милорд. В прошлый раз камзол был на Вас похуже, а?

Забавное дело - слова, которые у французов и бургундов могут сойти за предлог для поединка или уж точно приведут к затаенной обиде, с англичанами проходят как крепкая дружеская шутка. Карл знал об этом и добродушное "га-га-га" Брюса его не удивило.

- Да, милорд, здесь Вы свинье в самое рыло вмазали. Но в прошлый раз и дела-то шли похуже, милорд. Но теперь с Вашей помощью нечестию Ланкастеров положен предел. Потому-то я и прислан сюда. Сам я говорю нескладно, но со мною письмо от моего господина. Там всё рассказано как след.

Этого Карл не ожидал. Эдвард, бестия, вернул себе престол?

Письмо было составлено по-французски и притом весьма недурно. Чувствовалась холеная рука наемного французского секретаря.

"Приветствую тебя, мой друг, соратник и спаситель!"

Крепко: друг, да ещё и соратник, да ещё и спаситель.

"Вкратце история моя такова: пришел, увидел, победил. Но не смею опускать подробностей, которые тебе, конечно, интереснее всего.

Как ты помнишь, я готовил войско в Кале до поздней осени и, признаться, уже не был уверен в том, что поспею до зимних штормов переправиться через Канал. Конечно, десять-пятнадцать лье - не расстояние, но и предприятие задумывалось слишком серьезное, чтобы рисковать всем из-за погоды. В конце концов, я не стал дожидаться подхода кондотьеров, заказанных в Вероне моими агентами..."

Карл покраснел. Этих самых кондотьеров, четыре сотни, перекупили бургундские вербовщики и д'Эмбекур присовокупил их к войску, которое по приказу Карла выступало на Амьен.

"...И, погрузив полторы тысячи набранных отовсюду воинов на любезно предоставленные тобою корабли, при ясном небе и спокойном море высадился в устье Темзы. Шаг этот был очень рискованным, потому что меня сразу же могли атаковать солдаты Уорика, но, хвала Геометрии, я это предусмотрел. Брюс из Гэллоуэя, мой лучший капитан, за месяц до этого был тайно переправлен мною в Шотландию, к своим родственникам. Он поднял семь танов против Уорика и самозваный король по необходимости отбыл на север с большей частью войска.

Итак, мы высадились и сразу же пошли на Лондон. Случилось так, что войска Уорика продвигались на север очень медленно, и как только его достигла весть о моей высадке, он повернул обратно. Когда я подошел к Лондону, сердце мое трепетало: откроет ли мой город ворота перед Законом Англии или почтет за лучшее сладкий яд лжеучений врага моего? Оставаться в чистом поле было опасно - со дня на день мог подойти Уорик и тогда моих храбрых, но немногочисленных соратников ждала бы погибель под копытами несчетной конницы Ланкастеров.

Какова же была моя радость, когда ворота распахнулись, сладчайшим песнопением прозвенели цепи подъёмного моста и лорд-мэр Лондона, плача от счастья, вышел мне навстречу с еловой ветвью!

Я не стал спрашивать с него и со своего несчастного народа, где же были они, безгласные и жалкие лизоблюды, кровавые собаки, иудина блевота, когда их господина, понося вавилонской блудницей, гнали взашей из родного дома коварные схизматики. Я лишь любезно осведомился у лорд-мэра, как здоровье его супруги и, узнав, что позавчера она счастливо разрешилась от бремени, вознес хвалу Зодиаку. В первый день я также навестил много знатных фамилий и немало купцов из Сити. Что же, мои расчеты оправдались.

Говоря по правде, в своё время я имел очень близкие и короткие отношения со многими знатными женщинами и богатыми горожанками Лондона. С другой стороны, во время своего многолетнего борения с Ланкастерами я не раз и не два обращался за поддержкой к торговому сословию, и долги мои вместе с процентами ко дню моей высадки в Англии непомерно разрослись. Поэтому не было у меня в Лондоне лучших союзников, чем все хорошенькие жены и дщери влиятельных граждан, а равно и все владетели тугих кошельков. И первые, и вторые склоняли лорд-мэра (в чём немало пособляла и его супруга, и две его очаровательные племянницы) отложиться от Уорика, что и случилось. В Лондоне я захватил двурушника Кларенса и пожелал знать, волею какого темного делания он пришел к союзу с Уориком и что скажет в своё оправдание. Но Ричард, мой младший и невоздержанный брат, пылал такой ненавистью к предателю, что утром Кларенса нашли удавившимся от раскаяния в темнице, а потому оправданий мы так и не дождались.

Итак, Лондон стал моим, а следующий восход уже кровавился пылью из-под копыт и сапог ланкастерских полчищ.

На твои деньги, мой друг, соратник и спаситель, я вооружил немалое войско и, не дожидаясь, пока пыл среди волонтеров угаснет, а наемники протрезвеют, вывел солдат навстречу Уорику.

Мы сошлись в долине близ городка Барнет. Снега всё не было, стояла холодная и сухая осень, в ночь перед битвой на лунном лике обе армии могли зреть очертания розы. После прогремел устрашающий гром, роза надломилась и, словно бы это были её опавшие лепестки, на землю повалил снег - большими алыми хлопьями. Да, снег был алым.

На рассвете случилось жесточайшее сражение в истории королей Англии со времен Гарольда II Годвинсона. Мы с братом Ричардом дрались спешенными в первых рядах. Клянусь Иалтабаофом, снег кипел под нашими стопами и три солнца Тоусона сияли на наших знаменах свинцовым огнем подобно гибельным зракам василиска. Наконец, схизматики дрогнули и бежали. Но семь шотландских танов во главе с Брюсом вовремя подошли к Барнету с севера и из всех наших врагов спасение в бегстве нашли едва ли десятеро от каждой сотни.

Раненый Уорик выпал из седла. Его нога застряла в стремени и ошалевшая лошадь долго волокла его тело каменистым руслом ручья, так что опознать самозванца удалось только по нательному кресту. Схизматик носил золоченое распятие, оплетенное розой с рубиновыми лепестками. Впрочем, многие рубины от тряски осыпались, так что их осталось меньше половины.

Тогда же стал ясен смысл знамения: роза на лунном диске и алый снег повествовали о гибели Дома Ланкастеров.

Но на этом наши труды и тревоги не окончились, ибо с запада, стремясь отрезать нас от Лондона, надвигался принц Уэльсский..."

Нет, это бахвальство невыносимо. В письме оставались ещё три полных нечитанных листа, а Брюс, на которого украдкой покосился Карл, уже совсем доходил от скуки.

Прикрыв глаза и месмерически погоняя коров по изумрудным гэльским лугам, Брюс тихонько мычал душераздирающий шотландский мотивчик. И без слов было ясно, что Кавдорнский тан пал до последнего бойца, укрывая от сладкоежек англов вересковый мед.

Жалея и Брюса (который рисковал окончательно раствориться в легендарном шотландском прошлом), и свой немузыкальный слух, Карл заглянул сразу в последнюю страницу.

"...показалось мне необычным. Откровенно признаться, Азенкур навсегда оставил в моей душе жгучую печать..."

Как-как? Карл старательно моргнул, но "Азенкур" не упорхнул с листа пугливой стрекозой и его завитки не расползлись прытким мотылем по текстуальному пространству, миметируя под лишние вензеля-закорючки близ "J", "I", "L". Хорошо, здесь "Азенкур", а что же у нас раньше?

"Ещё в Кале я получил письмо от Маргариты, где она желала мне скорой победы и, между прочим, сообщала о твоём намерении посетить окрестности Азенкура. Это показалось мне необычным."

Тихонько выдохнув сквозь сцепленные зубы, Карл забежал дальше, за "жгучую печать".

"Я подумал, не ради встречи ли с феей азенкурского леса и её присными ты решил предпринять своё путешествие? Если это правда, напиши мне ради нашей дружбы, чем окончилось твое предприятие. Возможно, ты мог бы устроить так, чтобы наша с ней встреча повторилась?

И последнее. Парламент Англии единодушным мнением всех нобилей поддержал меня в намерении наградить тебя орденом Подвязки за неоценимые заслуги перед Законом королевства. Каковой орден высылаю тебе с Брюсом. Лучше ведь получить его сразу, чем дожидаться торжественной церемонии, которая по нашему несовершенному уставу обязательно должна проходить в Лондоне.