— Иногда вот здесь рисуют чёрточку. Она как бы разделяет, и получается вот так —

Один знак — отражение другого. Словно отражение в воде. Или в зеркале, если оно снизу. Имя моего деда Аххан на танумане означает «бессмертный». А — это отрицание, после начального [а] звук часто удваивается, хан — это «смерть». Может быть, нижний знак

- [х], а верхний

- [г]? Возможно.

— начальный знак слова гин «жизнь»!

— Возможно, — согласился Саннид, внимательно глядя на возбуждённое, разрумянившееся лицо Гинты.

— Скорее всего, так и есть… Учитель, а откуда там, на Санте, знаки древнего письма? Это тоже работа стихийных духов?

— Наверное. Ведь часть саннэфов — это те, что когда-то жили на Эрсе, только они не были людьми. В их памяти много земных впечатлений. И они творят у себя мир, внешне похожий на наш. Их нум ещё не оформился окончательно, но творить, подражая, не так уж и сложно. Они создают из имеющегося у них материала некое подобие того, что есть на Эрсе. В том числе и что-то вроде наших построек. И наносят на них узоры и надписи, которые видели здесь.

— Значит, там могли сохраниться древние письмена! На Санте их никто не уничтожал. Там столько всяких странных изображений. Только как в них разобраться? Многое похоже просто на узоры, но ведь мы не всегда можем понять, где просто узор, а где…

— … а где символ или, к примеру, запись о каком-нибудь событии, — договорил за ученицу Саннид. — Каждая линия что-то означает. У нас в Сантаре знания передаются из уст в уста, но для деловых нужд, для забавы или для записи семейных преданий выдумали новое письмо. Письмо-рисунок, письмо-узор. У нас не только в каждом мине, у нас чуть ли не в каждой семье своё собственное письмо. Но иногда мы угадываем, что хотел сказать своими рисунками даже совершенно незнакомый нам человек. Бывает, мы угадываем, даже если он постарался затемнить смысл изображённого, сделать его непонятным для большинства. Именно поэтому все древние записи были уничтожены. Всегда может найтись человек, который сумеет в них разобраться. Например, тот, кто в детстве отличался в игре лин-лам. Я никогда не был в ней удачлив. Одно время я пытался разобраться в рисунках и знаках, которые видел на Санте. Ничего не вышло. Не помогла даже память о прошлых жизнях. Ни в одной из них я не знал древнего письма… А может, и знал, просто не могу вспомнить. А вот ты… Сотни людей видят странный знак на воротах кладбищ, но, насколько мне известно, ещё никого не осеняла такая догадка.

— Мне помогло отражение в озере.

— Озеро появилось недавно, — Саннид нахмурился и немного помолчал. — А рисунок на скале и того позже. Три тигма назад, когда образовалось озеро, его ещё не было.

— Учитель, а твоя нафф ничего не помнит из тех жизней, что ты прожил до Великой Войны?

— Почти ничего. И смутно. Как сон младенца. После Великой Войны боги многое стёрли в людской памяти. Наверное, знаки древнего письма не похожи на рисунки. Ты видела, как пишут валлоны? Знаки их письма просты и лаконичны, они легко запоминаются, но уловить связь между изображением и смыслом очень трудно. Валлоны называют свои знаки буквами. Каждый знак — буква.

— Буква, — повторила Гинта. — Значит, несколько букв мне уже известно… Видимо, придумывая буквы, наши предки использовали принцип зеркального отражения.

— Похоже, что так, — кивнул Саннид. — Насколько я знаю, в древности каждое понятие и каждая вещь на письме обозначались и словом, и символом. Символ — это либо первая буква слова, либо сокращённое слово. Знаки, которые ты увидела на скале и на статуе, — или буквы, или сокращённые слова. Возможно, иногда сперва возникал символ, а потом слово.

— Мне кажется, это буквы, — задумчиво произнесла Гинта. — Выходит, если надо изобразить на письме какие-то две совершенно противоположные вещи… ну, как, например, свет и тьма, то можно сделать так… Чтобы обозначить что-то противоположное, можно взять тот же знак, только в перевёрнутом виде. Свет и тьма, жизнь и смерть… А потом знак становится первой буквой слова, которое называет это понятие! Да-да, сначала появились символы, а потом слова. У меня такое чувство, что я это знала, но забыла. А связь между древним знаком и его смыслом уловить можно. Мне кажется, вот этот знак, вернее, эта буква

, которая передаёт звук [с], какая-то светлая. Она как распустившийся цветок… Или факел! Или фонарь с двумя головками — такие обычно на дорогах ставят. Буква выглядит мрачнее, поникшая какая-то, словно растение без света. А вот этот знак, с которого начинается слово смерть —.

Правда, он похож на перевёрнутого верх ногами человечка? А этот… — человек, стоящий на земле, живой. Гин — «жизнь», гинн — «живой, живое, живая плоть, тело». И всё это от ги «жить».

— А ты уверена, что всё истолковала верно?

— Почти. Не знаю, учитель, но мне почему-то кажется, что всё именно так и есть. Дедушка считает, что древние письмена вполне могли сохраниться и здесь, на Эрсе. Может, в тех разрушенных городах западной пустыни. Ведь спустя тысячу лет после Великой Войны один человек всё же умудрился узнать заклинание, которое заключает душу в камень. Кажется, этот Кинвар был родом из Улламарны…

— Да. Он считал себя потомком одного могущественного клана белых колдунов, некогда живших в древней Уллатаме. Так назывался самый дальний западный город. Самый дальний отсюда и самый ближний к царству Маррона. Белые колдуны ещё задолго до Великой Войны внушали страх и детям воды, и детям земли. Известно, что Кинвар ходил на запад. Он побывал на руинах Уллатамы. Говорят, он нашёл там какие-то полуобгоревшие записи, но, выучив заклинание, он их уничтожил. Кинвар хотел быть единственным обладателем этой страшной тайны. Он мечтал о могуществе, но стал лишь жертвой своего тщеславия. Вроде бы, он сумел сделать одного маррунга, но справиться с ним не сумел, а как освободить нафф из камня, не знал. Говорят, этот маррунг и убил его.

— А куда он потом делся, этот маррунг?

— Не знаю. Заключённая в нём нафф уснула, так что, где бы ни находилась эта статуя, она больше не опасна. А некоторые считают, что всё это выдумки, что Кинвару так и не удалось сделать маррунга.

— А древняя Уллатама… Я слышала, с этим городом связано одно пророчество. Над родом правителей Улламарны издавна тяготеет проклятие. Кто-то из потомков Уллавина ранил любимого сингала Гинтры. Потомки Уллавина до сих пор правят в Улламарне. Акамин — последний из них, если, конечно, Диннара нет в живых… Пророчество гласит: конец проклятию будет положен, когда зверь богини разрушит Белый город и сотрёт его с лица земли, а между Уллатамой и Сингатамой проступят кровавые следы. Раненый зверь бежал там, истекая кровью. Потом он лишился сил и упал, а один молодой охотник нашёл его и вылечил. Богиня Санта явилась к юноше поблагодарить его за заботу об её любимце и… В общем, она родила ему сына, которого назвали Саннар. Он основал город Сингатама и был первым сантарийским царём. Этот Саннар — мой дальний-дальний родич. Последним сантарийским царём был потомок Саннара Таункар, а основатель нашей династии Диннувир приходился ему побочным сыном. Учитель, я не понимаю… Древняя Уллатама разрушена во время Великой Войны, а проклятие по-прежнему тяготеет над родом Уллавина. На Белый замок вечно обрушиваются всякие несчастья, а то, что случилось с Диннарой, просто ужас. Это потому, что город был разрушен людьми, а не зверем богини? Значит, конца этому проклятию не будет, пока род Уллавина не прекратит своё существование?

— Белый город разрушен, но он ещё не стёрт с лица земли, — заметил Саннид. — Во время войны он пострадал гораздо меньше, чем Сингатама и другие западные города.

— Остаётся только ждать, когда явится зверь богини и доведёт дело до конца, — засмеялась Гинта.

— Но он может явиться слишком поздно, — добавила она уже серьёзно. — Род Уллавина угасает.

— Я думаю, он явится, когда нужно, — внимательно глядя на Гинту, промолвил Саннид. — Всему своё время. Кстати, вторая часть пророчества, которую мало кто знает, гласит: зверь богини придёт не раньше, чем в пустыне вырастут любимые цветы богини. Дитя моё, почему тебя так интересуют древние письмена?