«Ничего, — думала Гинта. — Я ещё слишком мала, чтобы ко мне ревновать. И я далеко не красавица. Бог в такую не влюбится…»

Нельзя сказать, чтобы эта мысль была ей приятна, и она спешила отогнать её прочь.

Отремонтированное и чисто вымытое святилище действительно выглядело красиво, но свой истинный облик оно обрело лишь тогда, когда алтарное озеро наполнили водой. Солнечный свет, проникающий сюда сквозь диуриновый потолок, словно зажигал воду, заливая помещение серебристым сиянием. На голубых хальционовых стенах трепетали отражения и блики. Здесь свет пронизывал воду, а вода насыщала воздух светом и как бы растворялась в нём.

— Ой! — воскликнула Мина. — Здесь так странно! Будто… Как в воде. И дышишь водой…

Она замолчала, пытаясь подобрать нужные слова, но её и так поняли.

Очаровательные линны загадочно улыбались сквозь зыбкий, прозрачный водяной полог. Их огромные глаза сияли глубоким и мягким светом, даже когда солнце скрывалось и в святилище воцарялся голубоватый сумрак. Богиня Лилла в лёгких, струящихся одеждах парила над озером, и казалось, что прекрасные птицы только-только опустились на воду и ещё не успели сложить крылья. Они принесли богиню из далёкой страны горных озёр, где она живёт…

Страна горных озёр… Гинта видела её. Не всю, конечно, но видела. Лилла живёт в озере Эйрин-Сан, которое никогда не замерзает. Хель не пролетал над ним. Интересно, птицы ллир могут летать так же высоко, как и ханги? Ллир возят на себе богиню Лиллу, а ханги катают её детей — юных ханнов. Тот мальчик, наверное, тоже прилетал на ханге. Тот мальчик… Кто он?

Прекрасный линн смотрел на неё со дна озера огромными сияющими глазами и улыбался. По водной глади шли круги — от тоненькой струйки, которая лилась из диуриновой хаммели в руках богини. Вода слегка волновалась, и линны казались живыми, а тот, что был в центре, смотрел прямо на Гинту. Так, словно хотел что-то сказать.

— Если хаммели зажечь, будет очень красиво, — негромко заметил Тимхан.

— Ага, — согласилась Мина. — И ту можно зажечь, в руках Лиллы… Но это вечером, когда темно.

— Да уж, сейчас их зажигать ни к чему. Лучше поставить в них настоящие хаммели — ведь это вазы для цветов. Надо в каждую налить воды. А вообще… Кто-то ведь должен постоянно менять цветы. И воду в бассейне. За святилищем надо следить. У здешней богини пока нет служителей, но кто согласится здесь служить?

— Я, — прозвучал в наступившей тишине голос маленькой аттаны. — Я буду тиумидой в этом святилище.

— Ну вот, — огорчилась Мина. — А я-то думала, мы обе пойдём в храм Санты.

— У Санты всегда хватает служительниц, — сказала Гинта. — А водяные храмы иногда пустуют. Разве это правильно?

Именины Гинты справляли во второй день новолуния Камы. Утром юная аттана в сопровождении родных и близких отправилась в маленький храм на берегу Наугинзы, где над ней совершили обряд посвящения. Девочка была одета как подобает водяной тиумиде. Служительницы Лиллы носили одеяния из канхама — полупрозрачного серебристо-белого с голубоватым оттенком материала, который изготовляли из волокон болотного растения канхи. На Гинте была длинная юбка с разрезами по бокам и широким расшитым серебром поясом. Он охватывал бёдра, оставляя открытым почти весь живот. Старшие тиумиды иногда надевали короткий жилет из такой же ткани, младшие как правило ограничивались юбкой и украшениями. Гинта надела серебряные браслеты и вирилловые бусы. Пышные чёрные волосы свободно спускались по спине и плечам. Головку Гинты украшал лишь тонкий серебряный обруч с вирилловой звёздочкой во лбу. Ещё она повесила на шею камешек-глаз, но он совершенно терялся среди крупных ярко-голубых вириллов. Впрочем, Гинте было всё равно, видно его или нет. Она просто решила носить его всегда. Как амулет. Водяной богине понравится, что её служительница хранит у себя символ небесного глаза. В конце концов, Лилла, как мать Эйрина, тоже имеет какое-то право на обладание этим сокровищем.

В древности служителем того или иного божества обычно становился тот, кто хорошо владел стихией, с которой данное божество связано. Теперь эта способность не имела решающего значения, хотя многие тиумиды были неплохими колдунами и колуньями. Сейчас больше ценилось умение сочинять священные гимны. И конечно же, учитывались внешние данные. Дети тоже служили при святилищах. Младшие тиумиды помогали поддерживать в храмах и священных рощах порядок, участвовали в некоторых обрядах и во всех праздничных процессиях. И одеты были не менее роскошно, чем взрослые. Жили младшие тиумиды в родительских домах. Как и все остальные дети, они посещали школу, играли и резвились. Просто в определённые дни приходили в святилище исполнять свои обязанности. Это считалось почётным, поэтому тиумидами часто становились отпрыски из знатных семей, но вообще-то в храмах служили дети всех сословий. Одни служили полтора-два года, другие дольше. А иные так и оставались тиумидами.

Никто никого не принуждал служить тому или иному богу. Человек всегда мог покинуть храм и заняться чем-нибудь другим. В маленьких святилищах нередко бывало только по одному служителю. Сагаран давно уже хозяйничал в храме Саггана один. Он, конечно, мог найти какого-нибудь мальчишку, который помогал бы ему убирать помещение, но Сагаран не хотел этого. Он любил одиночество. Гинта тоже не нуждалась в помощниках. Ей хотелось чувствовать себя в святилище на берегу Наугинзы полновластной хозяйкой. Впрочем, никто и не горел желанием постоянно бывать в этом странном месте, овеянном какими-то зловещими тайнами, и к тому же служить богам воды. Их, конечно, все почитали, возносили им благодарственные молитвы, но храмов воды в Сантаре было меньше, чем, к примеру, храмов Гины и Санты. И как правило это были небольшие святилища, с одним, реже двумя служителями. Но чтобы единственной тиумидой в святилище была девятилетняя девочка — такого в Ингамарне не помнили.

— Оно понятно, — говорили некоторые, — это наша будущая минаттана, но всё же дед ей слишком много позволяет. Она ещё совсем ребёнок…

— Ребёнок-то ребёнок, — возражали другие, — а кто из взрослых осмелился туда войти? И потом, она не только будущая минаттана. Она будущая нумада. Эта девочка со всеми стихиями сумеет поладить, в том числе и с водой. Непонятно только, почему её так тянет к воде…

— А я-то надеялась, что ты в этом цикле придёшь ко мне, — сказала Гинте тиумида Майма. — Ведь ты танцуешь лучше всех своих подружек. Мне всегда казалось, что твоё место здесь, в храме Санты.

Самыми лучшими танцовщицами в Сантаре всегда были тиумиды Санты. Их так и звали — лунные танцовщицы.

Майма начала служить в храме яркой луны в восемь лет, а в пятнадцать решила остаться там навсегда. Теперь ей было почти сорок, хотя никто ей и тридцати не давал. Гинта любила этот храм, который находился в роще акав между замком и ближайшей деревней. Он был построен из белого турма, а зиннуритовая кровля сверкала в солнечные дни, как начищенное серебро. Диуриновые рельефы на боковых стенах периодически обновлялись, фасад же оставался неизменным. Зимой, когда акавы стояли голые, можно было ещё издали рассмотреть изображение над центральным входом — голубой хель, словно замерший во время прыжка, с юной богиней на спине. Дивный зверь, уносящий прекрасную Санту к Эйрину.

Гинта не была здесь с зимы. Может быть, потому, что не хотела видеть этот рельеф. Она пришла в храм Санты только после того, как стала водяной тиумидой. Теперь уж Майма не будет её отговаривать, раз дело сделано.

— Не огорчайся, — сказала Гинта. — Я же всё равно буду часто сюда приходить.

— Ты слишком рано захотела остаться одна, — покачала головой Майма. — Я уже привыкла к тому, что ты всё делаешь по-своему, и не особенно удивилась твоему решению, но… Знаешь, многие твои подданные до сих пор не могут прийти в себя от изумления. Говорят: наша аттана предпочла яркой луне бледную.

— При чём тут Кама? Я же собираюсь служить Лилле… Ну и её детям.