Об этих разных подходах, об этих спорах много говорили, о них ходили разные легенды. Если под эгидой Бабко расчет делали полно и основательно, шеф говорил: «Комарь носа не подточит». Если же Анатолия Кирилловича очень уж доводила критика из Харькова, он в сердцах говорил: «Комарь и его комарилья». А Николай Петрович Комарь называл Бабко, а также академика И. П. Алимарина и многих других химиков-аналитиков адептами «рецептурной» аналитической химии, что надо было понимать как «кухонной», «ползучей», эмпирической и т. п.

Самое хорошее здание из химических институтов Российской академии наук имеет Институт биоорганической химии им. М. М. Шемякина и Ю. А. Овчинникова. Это великолепное и очень большое здание включает несколько прекрасно отделанных и оборудованных залов, просторные холлы, оснащенные лаборатории. Там, кажется, даже дверные ручки импортные. Строил здание его тогдашний директор и вице-президент АН СССР академик Ю. А. Овчинников.

«Высокое начальство обычно тянет одеяло на себя, и мы знаем — увы! — примеры создания для такого начальства институтов двадцать первого века, съедающих у других бюджет двадцатого» (В. И. Гольданский).

На ответственном совещании у Сталина рассматривался вопрос о том, чтобы сделать С. М. Буденного почетным членом академии наук. За выведение буденновской породы лошадей. Почти все присутствовавшие не имели возражений. Только Сергей Васильевич Кафтанов, инженер-химик, работавший в то время председателем Комитета по делам высшей школы, выразил сомнение:

— Семен Михайлович — маршал, народный герой, широко известный человек, у него множество наград. Что ему добавит членство в академии?

Сталин подумал, а потом сказал, обратившись к Кафтанову:

— Вот Вы и объясните Буденному, почему ему не надо быть в Академии наук.

Бывший командарм знал, что вопрос о его приобщении к ученому сообществу поставлен и обсуждается.

Кафтанов нашел, однако, нужный заход. Он сообщил маршалу, что членство в академии требует ежемесячного выступления с научными лекциями и докладами. Буденный заволновался, а затем заявил:

— Да зачем мне эта честь? Все у меня есть, все меня и так знают. Отказываюсь.

Химию и музыку связывает вовсе не один Александр Порфирьевич Бородин. Находясь на отдыхе в Крыму, академик Семен Исаакович Вольфкович увидел тонущего мужчину. Ученый бросился в воду и вытащил беднягу. Как тут же выяснилось, этим беднягой был знаменитый певец Иван Семенович Козловский. Тонувший артист и его спаситель-химик не только познакомились, но и стали друзьями на многие годы.

Когда академик Виктор Иванович Спицын объяснял строение периодической системы элементов, он непременно демонстрировал слайд, на котором был изображен вместе с Нильсом Бором, и при этом говорил: «Вот это я, а рядом со мной — Нильс Бор…»

Студенческая молва приписывала академику Спицыну такие правила.

Правило первое: «В периодической системе Д. И. Менделеева элементы расположены слева направо и сверху вниз».

Правило второе: «В периодической системе Д. И. Менделеева после каждого четного элемента, как правило, следует нечетный, и наоборот».

Член-корреспондент АН СССР Александр Петрович Терентьев, долгие годы заведовавший одной из лабораторий кафедры органической химии МГУ, обладал феноменальной памятью. Во всяком случае создавалось впечатление, что он наизусть знает многотомный справочник Бейльштейна. Например, вызывает он своего молодого сотрудника и говорит:

— Возьмите девятнадцатый том, откройте его на тысяча двадцать четвертой странице. Прочитайте, что там написано, начиная с двадцать пятой строки. Вот это и синтезируйте.

Через неделю-другую сцена повторяется.

— Возьмите тридцать первый том, откройте на восемьсот первой странице. Прочитайте, что там написано, начиная с пятьдесят шестой строки. Вот это и синтезируйте.

И так далее, на протяжении месяцев. Наконец молодой сотрудник не выдерживает:

— Александр Петрович, сколько я ни думаю, не могу понять, зачем нужно делать эту бессмысленную работу?

— А вы не думайте, вы работайте. Думать будете потом, когда станете писать диссертацию!

Читая лекции по коллоидной химии, академик Петр Александрович Ребиндер самолично с большим энтузиазмом демонстрировал некоторые эксперименты без помощи ассистента. Например, наливал в чашку Петри немного ртути, добавлял сверху каплю раствора поверхностно-активного вещества, резал ртутную лужицу стеклянной палочкой на две не сливающиеся друг с другом половинки и торжественно заявлял:

— Это эффект Ребиндера!

Однажды профессор Илья Васильевич Березин, бывший в то время заместителем заведующих кафедрой химической кинетики Московского университета академиков Николая Николаевича Семёнова и Николая Марковича Эмануэля, и по совместительству секретарем парткома химфака, должен был принимать коллегу из США и, накануне его визита, купил литровую бутылку фруктового сока. А аспиранты кафедры отлили половину для изготовления расслабляющего напитка и остаток разбавили спиртом.

На следующий день, после лекции, заокеанский профессор захотел пить. Илья Васильевич налил ему стакан соку — и гость, к великому изумлению хозяина, стал быстро косеть. «О, рашен коктейл!» — одобрительно заметил американец.

Во время одного из приемов академик Николай Николаевич Семёнов подошел к известному драматургу Александру Корнейчуку и сказал: «Да, Корнейчук, Вы — не Шекспир». Писатель был ошарашен и не нашелся, что ответить. Позже он, правда, собрался с мыслями и, подойдя к Нобелевскому лауреату, ответил: «А вы не Ньютон, Николай Николаевич». Академик со смехом парировал: «Правильно, но надо бы ответить сразу, а не через час».

Другой академик — П. А. Ребиндер — зашел на какую-то небольшую вечеринку, которую организовали на химическом факультете МГУ. Выпивка была уже в разгаре. Гостю тут же налили стопочку, тот выпил, но на дне стаканчика обнаружил пуговицу.

— Надеюсь, не от кальсон, — быстро прореагировал Петр Александрович.

Академик, к тому же генерал, Иван Людвигович Кнунянц был очень экспрессивным человеком. Как-то раз, поговорив «на басах» с сотрудником, он так сильно хлопнул дверью, что с гвоздя, вбитого в косяк, сорвался огнетушитель. Ударившись об пол, он сработал и обдал генерала охлаждающей его пыл пеной.

Профессор Московского университета А. В. Раковский экзаменует студента. И все бы хорошо, но вот на один вопрос тот не ответил.

— Придется ставить вам четверку, — говорит профессор.

— Ну что вы, Адам Владиславович, я ведь только на один вопрос не ответил! — канючит студент. Раковский возражает:

— А вот, если вы, молодой человек, входите в трамвай, и у вас всего 7 копеек, кондукторша даст вам билет за 8?

— Ну если, конечно, она не сволочь, то даст.

— Да? Ладно! Ставлю вам пятерку за находчивость.

На экзамене академик Иван Алексеевич Каблуков просит студента рассказать, как в лаборатории получают водород. «Из ртути», — отвечает тот. «Как это „из ртути“?! Обычно говорят „из цинка“, а вот из ртути — это что-то оригинальное. Напишите-ка реакцию». Студент пишет:

Hg = Н + g

и говорит: «Ртуть нагревают; она разлагается на Н и g. Н — водород, он легкий и поэтому улетает, а g — ускорение силы тяжести, тяжелое, остается». «За такой ответ надо ставить „пятерку“, — говорит Каблуков. — Давайте зачетку. Только „пятерку“ я сначала тоже подогрею. „Три“ улетает, а „два“ остается».