1. Смотри, как (Павел) сам себя подвергает опасностям: "когда же я", говорит, "возвратился в Иерусалим", т.е. после того видения я опять прибыл в Иерусалим. "И молился в храме, пришел я в исступление, и увидел Его, и Он сказал мне: поспеши и выйди скорее из Иерусалима, потому что здесь не примут твоего свидетельства о Мне". Смотри, и это не осталось без свидетельства, которое заключается в самом событии. Сказал (Господь): "не примут твоего свидетельства", и действительно не приняли. По всем соображениям надобно было ожидать, что они примут: "им известно", говорит, "что я верующих в Тебя заключал в темницы и бил"; поэтому самому им следовало принять; и, однако, они не приняли. Потому и было открыто ему "в исступление", что они не примут (свидетельства). Здесь он изъясняет два предмета: то, что они безответны, так как преследовали его несправедливо и неразумно; и то, что Христос есть Бог, так как Он предсказывает неожиданное, не взирая на прошедшее, но предвидя будущее. Как же (Господь) говорил, что (Павел) пронесет "имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми" (Деян.9:15)? "Возвещать", сказал Он, а не убедит непременно; в других местах иудеи убеждались, а здесь нет. Где преимущественно должны были бы убеждаться, зная прежнюю его ревность, там и не убеждались. "И когда проливалась кровь Стефана, свидетеля Твоего, я там стоял, одобрял убиение его и стерег одежды побивавших его". Смотри, чем он оканчивает речь свою: самым сильным доводом; говорит, что сам он был гонителем (христиан), и не только гнал, но тысячью рук убивал Стефана. Здесь он напомнил им о самом бесчеловечном убийстве. Тогда они уже не вытерпели, после такого обличения их и исполнения пророчества. Велика ревность, сильно обличение, дерзновенна речь свидетелей Христовой истины! Иудеи уже не могли дослушать всей речи, но, воспламенившись гневом, громко закричали. "И Он сказал мне: иди; Я пошлю тебя далеко к язычникам. До этого слова слушали его; а за сим подняли крик, говоря: истреби от земли такого! ибо ему не должно жить. Между тем как они кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух, тысяченачальник повелел ввести его в крепость, приказав бичевать его, чтобы узнать, по какой причине так кричали против него" (ст. 21-24). Тысяченачальнику следовало узнать, в чем дело, и притом от них самих; а он, не сделав ничего такого, приказывает бить его. "Тысяченачальник повелел ввести его в крепость, приказав бичевать его, чтобы узнать, по какой причине так кричали против него". Ему следовало спросить самих кричавших, что из сказанного (Павлом) они находили преступным; а он просто пользуется своею властью и действует в угодность им: не о том он заботился, чтобы поступить справедливо, но о том, как бы утолить гнев их, совершенно несправедливый. "Но когда растянули его ремнями, Павел сказал стоявшему сотнику: разве вам позволено бичевать Римского гражданина, да и без суда?" (ст. 25) Не ложь сказал Павел, назвав себя римлянином, – да не будет, – он действительно был римлянин. Потому тысяченачальник и устрашился, услышав это. Чего же, скажут, он устрашился? "Разве вам позволено": из-за другого он боялся, чтобы самого не схватили и не подвергли еще большему наказанию. И, смотри, не просто говорит, но: "разве вам позволено?" Две вины: (наказывают) без суда и притом римлянина. Удостоившиеся называться этим именем пользовались тогда великими преимуществами; и не все удостаивались его. Со времен Адриана, говорят, все (римские подданные) стали называться римлянами; а прежде было не так. Он назвал себя римлянином для того, чтобы избежать бичевания, так как если бы его бичевали, то он подвергся бы презрению; а, сказавши это, он привел их в великий страх. Если бы бичевали его, то дело приняло бы другой оборот, и даже убили бы его; а теперь вышло не так. Смотри, как Бог попускает совершаться многому и человеческими средствами, как в этом случае, так и в других. Тысяченачальник своим ответом: "я за большие деньги приобрел это гражданство" показывает, что он подозревал, не есть ли это один предлог со стороны Павла, называющего себя римлянином; может быть, он заключал так по наружной простоте Павла. "Услышав это, сотник подошел и донес тысяченачальнику, говоря: смотри, что ты хочешь делать? этот человек – Римский гражданин. Тогда тысяченачальник, подойдя к нему, сказал: скажи мне, ты Римский гражданин? Он сказал: да. Тысяченачальник отвечал: я за большие деньги приобрел это гражданство. Павел же сказал: а я и родился в нем. Тогда тотчас отступили от него хотевшие пытать его. А тысяченачальник, узнав, что он Римский гражданин, испугался, что связал его" (ст. 26-29). "А я и родился в нем", говорит Павел; следовательно, и отец его был римлянин. Что же произошло от этого? Сняв с него оковы, тысяченачальник отвел его к иудеям. Итак, не ложь сказал он, назвав себя римлянином; он и пользу получил от этого, освободился от уз; а каким образом, послушай. "На другой день, желая достоверно узнать, в чем обвиняют его Иудеи, освободил его от оков и повелел собраться первосвященникам и всему синедриону и, выведя Павла, поставил его перед ними" (ст. 30). Уже не пред тысяченачальником только, но пред собранием и всем народом говорит речь. Что же он говорит? "Павел, устремив взор на синедрион, сказал: мужи братия! я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня" (Деян.23:1); т.е. я не сознаю за собою ничего, чем бы оскорбил вас, или сделал бы что-нибудь, достойное этих уз. Что же первосвященник? Ему следовало пожалеть, что в угодность им (Павел) был несправедливо заключен в оковы; а он еще более ожесточается и приказывает бить его, как видно из следующего: "первосвященник же Анания стоявшим перед ним приказал бить его по устам" (ст. 2). Хорош поступок, кроткий архиерей! "Тогда Павел сказал ему: Бог будет бить тебя, стена подбеленная! ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня. Предстоящие же сказали: первосвященника Божия поносишь? Павел сказал: я не знал, братия, что он первосвященник; ибо написано: начальствующего в народе твоем не злословь" (ст. 3-5).

2. Некоторые говорят, что он, зная, сказал такую укоризну; но мне кажется, он вовсе не знал, что это – первосвященник; иначе почтил бы его. Потому он и оправдывается, как виновный, и говорит: "начальствующего в народе твоем не злословь". Что же? – скажут. Если бы это был даже не начальник, то разве можно было просто оскорблять другого? Нет, напротив, терпеть, когда наносят оскорбление. Достойно внимания, почему тот, кто в другом месте говорит: "злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим" (1Кор.4:12), здесь поступает напротив, и не только укоряет, но и угрожает. Нет, ни того, ни другого он не сделал. Кто тщательно рассмотрит, тот увидит, что это более слова дерзновения, нежели гнева. С другой стороны он не хотел подвергнуться презрению тысяченачальника. Если этот не осмелился бичевать его и хотел предать иудеям, то, когда слуги стали бить его, тогда он явил еще большее дерзновение; обратился не к слуге, но к самому повелевшему. Сказав: "стена подбеленная! ты сидишь, чтобы судить по закону", он как бы так сказал: ты виновен и достоин тысячи ран. Смотри, как народ был поражен его дерзновением. Им следовало бы прекратить все; а они еще более неистовствуют. Он приводит слова закона, желая показать, что не из страха и не потому, что он не был достоин такого повеления, он выразился так, но повинуясь и в этом случае закону. Я совершенно убежден, что он не знал, что это – первосвященник; он возвратился сюда после долгого отсутствия, не часто обращался с иудеями и видел его среди множества других; между многими другими разными людьми первосвященник мог быть не замечен. И самым ответом своим, мне кажется, он показывает, что он повинуется закону и потому оправдывается. Но обратимся к вышесказанному. "Молился в храме", говорит (Павел), "пришел я в исступление". Чтобы показать, что это не был призрак воображения, прибавляет: "молился". "Поспеши и выйди скорее из Иерусалима", говорит (Господь), "потому что здесь не примут твоего свидетельства о Мне". Отсюда видно, что он удалился не из страха по причине опасностей, но потому, что не приняли свидетельства его. Для чего же он сказал: "им известно, что я верующих в Тебя заключал в темницы"? Этим он не противоречил Христу, – да не будет, – но хотел получить наставление в столь чудном деле. "Иди", говорит (Господь), "Я пошлю тебя далеко к язычникам". Смотри: Христос не дал ему наставления, что должен он делать, но только повелел идти, и он повинуется: так он был послушлив! "А за сим подняли крик, говоря", говорит (писатель), "истреби от земли такого! ибо ему не должно жить". О, дерзость! Скорее вам не должно жить, а не ему, который во всем повинуется Богу. О, нечестивцы и человекоубийцы! "Метали одежды", говорит, "и бросали пыль на воздух": делают это для того, чтобы произвести большее смятение, или для того, чтобы устрашить начальника. И смотри: они не указывают вины его, потому что ничего сказать не могли, но думают подействовать криком, между тем как следовало бы спросить обвинителей. "А тысяченачальник испугался", говорит, "узнав, что он Римский гражданин". Следовательно, не ложь сказал Павел, назвав себя римлянином. "Освободил его от оков", говорит, "и, выведя Павла, поставил его перед ними". Это следовало сделать в самом начале, не связывать и не приказывать бичевать, но оставить его, как не сделавшего ничего такого, за что бы связывать. "И, выведя Павла, поставил его перед ними". Это привело иудеев в великое недоумение. "Павел, устремив взор на синедрион, сказал", говорит, "мужи братия". Здесь выражается его дерзновение и неустрашимость. Но, смотри, какова их злоба. "Первосвященник же Анания", продолжает (писатель), "стоявшим перед ним приказал бить его по устам". За что бьешь его? Что оскорбительного сказал он? О, бесстыдство, о, дерзость! "Тогда", говорит, "Павел сказал ему: Бог будет бить тебя, стена подбеленная". Вот дерзновение: обличает его в лицемерии и беззаконии; после того он и смиряется. В недоумении первосвященник не осмеливается ничего сказать, но бывшие при нем не вынесли дерзновения (Павла), видели его готовым идти на смерть, и не вынесли. "Я не знал", говорит, "что он первосвященник". Следовательно, укоризна произошла от неведения. Если бы это было не так, то тысяченачальник, взяв его, удалился бы, не промолчал бы, или предал бы его им.