2. Больше будет стыда, когда будешь иметь многих зрителей, и притом слышавших о деле. И не сказал: "веду с собою македонян", или: "македоняне идут со мною", – чтобы не подумали, что делает это намеренно; а как сказал? "Чтобы, если[1] придут со мною Македоняне" (Да не како, аще приидут со мною Македоняне). Может случиться, что они придут. Таким образом (апостол) отдалил от себя и подозрение. А если бы сказал иначе, то, может быть, довел бы их и до ожесточения. Смотри, как действует на них не духовными только, но и человеческими (побуждениями). "Если вы, – говорит, – мало смотрите на меня, в твердой надежде, что прощу вас, то подумайте о македонянах – "чтобы, когда придут со мною Македоняне и найдут вас неготовыми" (да не како, аще приидут, и обрящут вас)". Не сказал: "не желающими", но – "неготовыми", т. е., не все еще исполнившими. "Если же и поздно подать уже стыдно, то подумайте, какой стыд вовсе не подать милостыни, или подать меньше надлежащего". Далее, кратко и вместе с силою, указывает и последствия, имеющие произойти отсюда, говоря так: "чтобы … не остались в стыде мы, - не говорю «вы»" (постыдимся мы, да не глаголем, вы). И словами: "похвалившись с такою уверенностью" (в сей части похваления) опять смягчает речь свою, – не для того, впрочем, чтобы сделать их беспечными, но чтобы показать, что прославившиеся другими (добродетелями) должны отличиться и этой. "Посему я почел за нужное упросить братьев, чтобы они наперед пошли к вам и предварительно озаботились, дабы возвещенное уже благословение ваше было готово, как благословение, а не как побор" (Потребно убо умыслих предпослати братию, да предуготовят благословение ваше сие готово быти, тако якоже благословение, а не яко лихоимство) (ст. 5). Опять говорит о том же в других словах. И чтобы не показалось, что говорит так без особенного намерения, объясняет, что не по другой причине идут братия, а единственно по той, чтобы (коринфянам) не остаться в стыде. Видишь ли, что слова: "Для меня … излишне писать вам" были началом к увещанию? Видишь ли, сколько рассуждает он об этом служении? Кроме того, можно сказать и то, что, дабы не подумали, будто (апостол) противоречит сам себе, когда, сказав – "излишне", рассуждает о том же предмете, он сверх того, что говорил о скорости, щедрости и радушии при подаянии милостыни, и этим оборотом речи достигает той же цели. Он требует этих трех качеств, и поставил их главными в самом начале. Так, когда он говорит: "они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостью; и глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их радушия" (во мнозем искушении скорби избыток радости их, и яже во глубине нищета избыточествова в богатство простоты их) (8: 2), выражает не другое что, как то, что (македоняне) сделали великие приношения, и сделали с радостью и поспешностью, что они не скорбели, не только подав много, но и находясь в искушениях, а это тяжелее, нежели подавать милостыню. Равным образом и выражение: "они отдали самих себя… нам" (себе вдаша нам) (8: 5) показывает и их радушие, и твердую их веру. Опять и здесь имеет ту же цель. Так как щедрость и радушие бывают между собою противоположны и иной, подав много, часто скорбит о том, а иной, чтобы не скорбеть, подает менее, то смотри, как (апостол) заботится и о том и о другом со свойственною мудростью. Не сказал: "лучше давать немного, но охотно, нежели по принуждению", так как он хотел, чтобы они подавали и много и с охотою. А как же (сказал)? "Дабы возвещенное уже благословение ваше было готово, как благословение, а не как побор" (Да предуготовят благословение ваше готово быти якоже благословение, не яко лихоимство). Сперва начинает с приятнейшего и легчайшего – подавать непринужденно, так как "(подаяние), – говорит, – есть благословение". Видишь, как в самом увещании показывает тотчас и плод, приносимый (подаянием), т. е., что подающие исполняются благословения. Самым этим словом он уже привлекал их к радушию, потому что никто не дает благословения с огорчением. Впрочем, и этим он не ограничился, а присовокупил: "не как побор". "Не думайте, – говорит, – чтобы мы из корыстолюбия брали у вас милостыню, напротив, желаем быть для вас источниками благословения. Корыстолюбие свойственно тем, которые подают принужденно, так что, кто принужденно подает милостыню, тот подает скупо". От этой мысли далее опять переходит к прежней, т. е., к тому, чтобы подавали щедро. "Се же глаголю", т. е., "при этом скажу и то". Что же? "Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет" (Сеяй скудостию, скудостию и пожнет; а сеяй о благословении, о благословении и пожнет)[2] (ст. 6). Не сказал – "скупо", но употребил благороднейшее наименование бережливого (φειδωλού); и самое действие назвал сеянием, чтобы ты тотчас вспомнил о воздаянии, представил себе жатву, и понял, что (подавая другим) более получаешь сам, нежели даешь. Потому не сказал – "дающий", но – "сеющий". Не сказал также – "если вы сеете", но употребляет общее выражение. Не сказал опять – "щедро", но, что гораздо важнее – "о благословении". И снова возвращается к прежнему приятному способу подаяния: "Каждый [уделяй] по расположению сердца" (кийждо якоже изволение имать сердцем) (ст. 7), потому что получивший полную свободу делает больше принуждаемого. Потому и останавливается на этом; сказав именно – "по расположению сердца" (якоже изволение имать), присовокупляет: "не с огорчением и не с принуждением" (не от скорби, ни от нужды); и этим еще не ограничивается, но приводит свидетельство из Писания, говоря: "ибо доброхотно дающего любит Бог" (доброхотна бо дателя любит Бог). Видишь ли, сколько раз он повторяет это? "Говорю это не в виде повеления" (Не по повелению глаголю) (8: 8); "Я даю на это совет" (совет даю о сем) (8: 10); "как благословение, а не как побор" (якоже благословение, а не яко лихоимство) (9: 5); "не с огорчением и не с принуждением" (не от скорби, ни от нужды) (ст. 7); "доброхотно дающего любит Бог" (доброхотна бо дателя любит Бог). По моему мнению, доброхотным он называет здесь щедрого, хотя употребил это слово с тем, чтобы побудить (коринфян) к радушному подаянию. Так как пример македонян и все прочее достаточно было, чтобы побудить их к щедрому подаянию, то не говорит уже об этом много, а (ведет речь к тому), чтобы подавали не с принуждением. И подлинно, если милостыня есть добродетель, а всякое дело, сделанное по принуждению, теряет свою награду, то (апостол) справедливо поступает так. И он не только советует, но, что всегда делает, и молит за них (Бога), говоря: "Бог же силен обогатить вас всякою благодатью" (силен же Бог всяку благодать изобиловати в вас) (ст. 8).

3. Этою молитвою удаляет от них помысел, противоборствующий щедрости, который и ныне для многих служит препятствием. Действительно, многие боятся подавать милостыню, говоря: как бы мне самому не сделаться бедным и не нуждаться в помощи других. Итак, чтобы рассеять этот страх, он присоединяет молитву, говоря: "обогатить вас всякою благодатью", – не исполнить только, но "обогатить". Что же значит: "обогатить благодатью" (благодать изобиловати)? "Обогатить вас настолько, чтобы вы могли изобиловать при такой щедрости". "Чтобы вы, всегда и во всем имея всякое довольство, были богаты на всякое доброе дело" (Да о всем всегда всяко довольство имуще, избыточествуете во всяко дело благо). Смотри, и в самой молитве его какая мудрость. Не богатства просит им (у Бога), и не излишества, но всякого довольства. И не это одно в нем удивительно, но то особенно, что, как не просит излишества, так равно не причиняет им и огорчения, и, снисходя к их слабости, не принуждает их подавать от недостатка; а просит довольства, и вместе показывает, что даров Божиих не должно употреблять во зло. "Чтобы вы… были богаты на всякое доброе дело" (Да избыточествуете во всяко дело благо). "Для того, – говорит, – прошу вам довольства, чтобы вы и другим уделяли". И не сказал – "уделяйте", но – "чтобы вы… были богаты" (да избыточествуете). В благах телесных просит для них довольства; а в благах духовных – не в одном милосердии, но и во всех прочих – просит им избытка. Таков смысл слов: "на всякое доброе дело" (во всяко дело благо). Потом вводит советником пророка, приискав свидетельство, побуждающее их к щедрости, и говорит: "как написано: расточил, раздал нищим; правда его пребывает в век" (якоже есть писано: расточи, даде убогим; правда его пребывает во век) (ст. 9; Псал. 3: 9). Вот что значит – "чтобы вы… были богаты" (да избыточествуете). Слово "расточил" (расточи) не что другое означает, как щедрость в подаянии. Если поданного и нет уже более, но плоды подаяния остаются. То и удивительно, что сберегаемое гибнет, а расточаемое пребывает, и пребывает вечно. Правдою же называет здесь человеколюбие, потому что оно делает людей праведными, и, как огонь, истребляет грехи людские, когда обильно изливается. Итак, не будем скупы; напротив, будем расточать щедрою рукою. Разве не видишь, сколько другие раздают комедиантам и распутным женщинам? Подай Христу хотя половину того, что они дают плясунам. Подай хотя столько алчущему, сколько они из тщеславия дают представляющим на зрелищах. Они множеством золота украшают тело распутных; а ты и в простую одежду не хочешь облечь плоть Христову, даже видя, что она обнажена. Есть ли для этого какое-нибудь извинение? Не стоит ли это, напротив, всякого наказания, когда иной столько дает той, которая губит его и бесславит, а ты и малейшей части не даешь тому, кто тебя спасает и прославляет? Истощая свое богатство на удовлетворение чреву, на пьянство и распутство, ты не хочешь и вспомнить о бедности. Если же нужно облегчить чью бедность, ты считаешь себя беднее всех. Когда кормишь нахлебников и льстецов, радуешься, как будто расточаешь на них из неистощимых источников; а когда увидишь бедного, тотчас нападает на тебя страх бедности. За это-то самое некогда мы осудим и сами себя и будем осуждены другими, как преуспевшими (в добродетели), так и грешниками. Скажут тебе: "Почему ты не был великодушным, где должно? Вот он, давая любодейце, не представлял таких извинений; а ты, подавая Владыке, заповедавшему "не пещись", приходишь в страх и трепет? И можешь ли быть достоин какого-нибудь извинения?" Если человек, получив благодеяние, не пренебрегает им, но воздает благодарностью, то тем более Христос. Если Он и не получив дает, то ужели не воздаст получивши? "Почему же, – скажешь, – иные, расточивши много, не только сами не получили, но просят еще милостыни у других?" Ты указываешь на раздавших все свое имение, сам не подавши и обола. Обещай раздать все – и тогда спрашивай и о них. А доколе ты бережлив, и подаешь малость из своего имущества, к чему представляешь мне извинения и предлоги? Ведь не на самый верх нестяжания ведем мы тебя, просим только, чтобы ты отсек лишнее, и возлюбил только довольство, а довольство ограничивается самым нужным, без чего жить нельзя. Никто этого у тебя не отнимет, никто не запрещает тебе иметь дневную пищу, – пищу, говорю, а не роскошь, – одеяния, а не украшения. Вернее же сказать, если внимательно вникнем, в этом более всего и заключается роскошь. Смотри же, кого справедливее назвать роскошествующим: того ли, кто, питаясь овощами, здоров и не страдает никакой болезнью, или того, кто имеет самый богатый и роскошный стол, но страдает бесчисленными болезнями? Очевидно, что первого. Итак, не будем желать ничего излишнего, если хотим и роскошествовать и наслаждаться здоровьем, и этим ограничим довольство. И кто может быть доволен и здоров, питаясь одними бобами, пусть не ищет ничего больше. Если же кто слабее, и имеет нужду в употреблении огородных овощей, тому пусть и это не будет возбранено. Если кто еще слабее, и для него потребуется умеренное употребление мяса, мы не запрещаем ему и этого. Не для того ведь даем мы эти наставления, чтобы доводить людей до смерти, или расстраивать их здоровье, но чтобы отсечь излишество; а излишне все то, что сверх необходимости, так как если и без этого можем жить здорово и благопристойно, то без сомнения это прибавлено излишне.