Мусорщик скорбит и сетует, что не свободен от своего, по-видимому, тягостного и бесчестного занятия; но, если освободишь его от этого и доставишь ему достаток в предметах необходимых, он опять станет скорбеть о том, что не имеет более чем необходимо; если доставишь ему больше, он опять захочет иметь вдвое и потому будет печалиться не менее прежнего; если дашь ему вдвое или втрое, он вновь будет скорбеть, что он не чиновник; если доставишь ему и это, он будет почитать себя несчастным, что не принадлежит к числу сановников; получив и это достоинство, будет сетовать о том, что он не правитель; когда сделается правителем, — о том, что управляет не целым народом; когда и целым народом, — о том, что не многими народами; когда многими народами, — о том, что не всеми; когда сделается главным правителем, станет опять скорбеть, что он не царь; если сделается царем, — о том, что он не один; если будет один, — о том, что он не царствует также над варварами и над всей вселенной; если бы над всей вселенной, — о том, почему и не над другим еще миром? Таким образом замыслы его, простираясь в бесконечность, никогда не дозволят ему быть довольным.

7. Видишь ли, что, сделав даже царем человека низкого и бедного, не избавишь его от скорби, если не исправишь наперед его души, преданной любостяжанию? Теперь изображу тебе противное и покажу, что благоразумный человек, хотя бы ты низверг его с высоты вниз, не предастся скорби и печали. Будем, если угодно, нисходить по той же лестнице. Низведи мысленно правителя с седалища и лиши его этого звания; он нисколько

не будет скорбеть, если захочет представлять сказанное мной, потому что будет представлять не то, чего лишился, а то, что еще остается у него, именно честь свойственную власти; если отнимешь и ее, он будет представлять себе людей частных, никогда не достигавших такой власти, и найдет достаточное утешение в своем богатстве; если лишишь его и этого (богатства), он будет смотреть на тех, которые имеют немного; если отнимешь и немногое и оставишь ему только самое необходимое для пропитания, он будет представлять себе тех, которые и того не имеют, но непрестанно терпят голод и живут в темнице; если ввергнешь его и в это жилище, он будет представлять себе одержимых неисцелимыми болезнями и невыносимыми страданиями, и найдет, что сам он в гораздо лучшем состоянии. Как тот, занимающийся очисткой мусора, даже сделавшись царем, не найдет спокойствия, так этот, даже сделавшись узником, никогда не будет испытывать скорби. Следовательно, не от богатства зависит удовольствие, и не от бедности скорбь, а от наших помыслов, от того, что душевные очи наши нечисты, что на чем бы они ни остановились, не успокаиваются, а стремятся в бесконечность. Как здоровое тело, хотя бы питалось одним хлебом, не подвергается болезням и добреет; а больное, хотя бы наслаждалось роскошной и разнообразной пищей, тем более слабеет, — так обыкновенно бывает и с душой. Малодушные и в диадеме и в неизреченных почестях не могут хорошо себя чувствовать, а любомудрые и в узах, и в оковах, и в бедности наслаждаются чистым удовольствием. Потому, представляя себе это, будем постоянно взирать на тех, которые ниже нас. Есть и другое утешение, но только свойственное любомудрым и превышающее понятия многих. Какое же? То, что и богатство ничто, и бедность ничто, и бесчестье ничто, и честь ничто, что все это кратковременно и различается одно от другого одним только названием. Кроме того есть еще иное, большее, состоящее в том, чтобы представлять себе будущие страдания и блага, страдания истинные и блага истинные, и отсюда получать утешение. Но многие, как я сказал, весьма далеки от такого образа мыслей; потому мы и принуждены остановиться на вышесказанных мыслях, чтобы тех, которые примут их, постепенно возвести и к высшим.

Итак, представляя все это, будем всячески благоустроять себя и никогда не станем скорбеть о вещах случайных. Если бы мы увидели богатых на картине, то, конечно, не стали бы называть их блаженными, равно и бедных, изображенных там же, не стали бы называть несчастными и жалкими. Между тем они гораздо долговечнее наших богачей; на картине богатый остается гораздо долее, нежели в действительности; первый часто остается в таком виде до ста лет, а последний иногда, не насладившись даже один год своим богатством, вдруг лишается всего. Потому, помышляя о всем этом, будем отовсюду ограждать душевное спокойствие от безрассудной скорби, чтобы нам и настоящую жизнь провести с удовольствием, и сподобиться будущих благ, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 39

Итак я ли, они ли, мы так проповедуем, и вы так уверовали (1Кор.15:11).

1. Превознеся апостолов и уничижив себя, потом опять поставив себя выше их, чтобы доказать свое равенство с ними, — а он доказал равенство, сказав, что он и ниже и выше их, — и таким образом представив себя достоверным учителем, (Павел) и еще продолжает говорить (об апостолах) и опять поставляет себя наряду с ними, выражая единодушие о Христе. Впрочем делает это не так, как будто бы он присоединен к ним, но так, что он оказывается имеющим одинаковое с ними достоинство; этого и требовала польза проповеди. Он равно заботится как о том, чтобы не подумали, что он унижает (апостолов), так и о том, чтобы воздаваемой им честью не унизить себя перед подчиненными. Потому теперь он опять ставит себя наравне с ними: итак я ли, говорит, они ли, мы так проповедуем; у кого, говорит, хотите учиться, у того и учитесь; мы ничем не различаемся. Не сказал: если не хотите верить мне, то верьте им; но представляет и себя достойным веры и говорит, что как он сам по себе заслуживает этого, так и они сами по себе; различие лиц, при равных достоинствах, ничего не значило. Тоже он делает и в послании к Галатам, обращаясь (к апостолам) не потому, чтобы имел в них нужду, и утверждая, что он и сам по себе не имеет недостатка: в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного, и однако я желаю быть в согласии с ними, подали мне и Варнаве руку общения (Гал.2:6,9). Если бы достоверность Павла зависела от других и утверждалась на свидетельстве других, то отсюда произошел бы крайний вред для учеников. Следовательно, он превозносит себя не из тщеславия, но из опасения за проповедь. Потому и здесь ставит себя наравне (с апостолами): я ли, они ли, мы так проповедуем. Хорошо сказал: проповедуем, выражая великое дерзновение; мы, говорит, не тайно и не скрытно проповедуем, но вещаем громче трубы. Не сказал: проповедовали; но и теперь — так проповедуем. И вы так уверовали; здесь не сказал: веруете, но: уверовали. Так как (коринфяне) колебались, то он обращается к прежним временам и представляет свидетелями их самих. Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых (ст. 12)? Видишь ли, как он превосходно рассуждает и доказывает воскресение (мертвых) воскресением Христовым, подтвердив наперед последнее многими доводами? О нем, говорит, предвозвестили пророки, и сам (Христос) засвидетельствовал явлениями Своими, и мы проповедуем, и вы веровали; таким образом он соединяет четыре свидетельства — пророков, сами события, апостолов и учеников; даже пять, потому что и то самое, что (Христос) умер за грехи других, доказывает истину Его воскресения. А когда это доказано, то очевидно следует и другое, т. е. что воскреснут и прочие мертвые.

Потому он укоряет их за сомнение в этом, как предмете несомненном, и с недоумением спрашивает: если Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Так он опять низлагает дерзость противников. Не сказал: как говорите вы, но: то как некоторые из вас говорят; не всех укоряет, и укоряемых не открывает, чтобы не ожесточить их, опять же и не скрывает их совершенно, чтобы исправить их. Для того он, отделив их от всех, устремляется против них, и таким образом с одной стороны обессиливает и поражает их, а с другой утверждает других в истине для борьбы с ними, не допуская (верующих) уклоняться к тем, которые старались развратить их. Он приготовился применить сильную речь. Потом, чтобы не сказали, что хотя воскресение Христово известно и очевидно всем и никто в нем не сомневается, однако отсюда не следует необходимо и воскресение людей, — так как воскресение Христово было предвозвещено, сбылось и засвидетельствовано явлениями, а наше только еще в надежде, — смотри, что Он делает: опять с другой стороны доказывает то же самое (воскресение Христово), чем и делает речь свого весьма сильной. Как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Этим ведь опровергается и Христово воскресение. Потому и продолжает: если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес (ст. 13). Видишь ли, с какой силой и непреодолимым искусством Павел старается доказать не только посредством известного сомнительное, но и посредством сомнительного для противников известное? Он делает это не потому, чтобы самое событие требовало доказательства, но чтобы внушить, что одно достоверно не менее другого.