Ли Цзянь проснулся от легкого шума, открыл глаза — Сяо Лю прибирал стол.

Еще не рассвело; Ли Цзянь хотел было соснуть еще, но, как ни старался забыться, ничего не получалось. Он видел, как Сяо Лю вышел из комнаты и закрыл дверь; тогда он быстро вскочил, умылся холодной водой, выбежал во двор и стал заниматься на турнике.

За эти два дня обстановка стала еще напряженней. Местопребывание Шао Юня еще не обнаружено, на 359-м заводе произошло «самоубийство» начальника секретной части и исчез чертеж. И до сего времени у него в руках еще нет какой-нибудь определенной нити.

Он сидел, глубоко задумавшись, когда появился Чжан Нун. Ли Цзянь приветствовал его:

— Что тебя привело в такую рань?

Вместе они прошли в кабинет, Ли Цзянь усадил Чжан Нуна на небольшой диван, сам откинулся на спинку кресла и спросил:

— Ну как? Что нового?

— Все уже ясно, — ответил Чжан Нун. — Заводской техник Лю Сюэ-вэнь купил в обувном магазине «Цветущий Китай» пару ботинок ярко-желтого цвета, цена, дата на корешке точь-в-точь, как на квитанции.

— Какие сведения удалось о нем собрать?

— На другой день после исчезновения чертежа он отпросился с работы на первую половину дня. Он говорил, что ему надо взять материалы, привезенные его другом, только что вернувшимся из Советского Союза.

— Где живет этот друг — ты узнал?

— Узнал. Но он не ходил туда.

Ли Цзянь, ничего не говоря, потер своей широкой ладонью лоб и нахмурил брови. У него была такая привычка, когда он о чем-нибудь раздумывал. Помедлив немного, он спросил:

— Кто его родные и каково его поведение?

— Он из помещичьей семьи, — отвечал Чжан Нун, — был членом гоминьдановского союза молодежи. Человек отсталый, всегда чем-нибудь недоволен. Когда он готовил чертеж, то дважды перевирал цифры. Людей обычно сторонился, поэтому и производил на всех невыгодное впечатление.

Ли Цзянь взвешивал слова Чжан Нуна: возможно ли, чтобы Лю Сюэ-вэнь похитил чертеж № 407?

Прежде, всего осмотр показал, что преступник во время похищения чертежа был абсолютно хладнокровен — не осталось ни одного отпечатка пальцев, ни одного следа; мог ли он обронить такую обличающую вещь, как квитанция?

Во-вторых, он понимал, что такой человек, как Лю Сюэ-вэнь, мог стать членом шпионской организации. Но такого рода людей легко разоблачить. Мог ли враг поручить столь ответственное задание этому человеку? Вопрос требовал тщательного изучения. Кроме того, если взглянуть на самоубийство Е Чэн-луна поверхностно, то некоторые подтасованные данные могут легко ввести в заблуждение и неоконченное письмо не может пролить света на дело. Дойдя в своих размышлениях до этого места, он спросил Чжан Нуна:

— Какое было настроение у Е Чэн-луна перед смертью?

— Мрачноватое, — ответил Чжан Нун. — Но это не мешало его работе.

Ли Цзянь задумался, затем поднялся:

— Значит, враг намеренно хотел ввести нас в заблуждение. — Он подошел к письменному столу.

Чжан Нун выжидательно смотрел на Ли Цзяня:

— Уже есть материалы?

Ли Цзянь кивнул головой. Он открыл ящик, вынул папку и вернулся к дивану. Раскрыв папку, он начал вынимать из нее один лист за другим и, передавая Чжан. Нуну, давал пояснения:

— Это экспертиза отпечатков пальцев; эксперт считает, что отпечатки пальцев на стакане принадлежат Е Чэн-луну, старых отпечатков пальцев на бутылке уже не разобрать, а свежих нет. Ясно, что человек, принесший бутылку, боялся, что останутся отпечатки пальцев, и стер их. Что касается разбитого стакана, то хоть на нем отпечатки пальцев и неразборчивы, но совершенно очевидно, что он точно такой же, как и стакан, из которого Е Чэн-лун пил вино. А это экспертиза трупа: врач считает, что Е Чэн-лун умер, отравившись сильнодействующим ядом. Этот специальный яд Е Чэн-лун едва ли мог достать.

Судя по твоим словам, Е Чэн-лун убит по ^Заранее обдуманному плану? — сказал с некоторым сомнением Чжан Нун, перебрав данные ему материалы.

— Судя по обстановке, можно предположить, что перед нами умышленное убийство.

— Не забывай, что Е Чэн-лун написал предсмертное письмо!

— Да, письмо написано рукою Е Чэн-луна. Но оно не окончено. Да и судя по выражениям, трудно предположить, чтобы это было предсмертное письмо. Если Е Чэн-лун решил покончить с собой, то почему он так писал? У него оставалась какая-то надежда, ведь в письме говорится о предстоящей встрече.

— А я и не обратил внимание на это! — хлопнув себя по лбу, сказал Чжан Нун.

Ли Цзянь достал сигареты, протянул пачку Чжан Нуну, закурил сам, затянулся несколько раз.

— По-моему, этот преступник очень хитро воспользовался этим обстоятельством.

— Значит, во время смерти Е Чэн-луна в его комнате находился кто-то еще.

— Именно! Вино и жареные бобы принесены тем человеком. После того как он отравил Е Чэн-луна, он, боясь, что мы обнаружим его, стирает следы пальцев на бутылке, уносит стакан, из которого пил сам, бумагу от жареных бобов и бросает их на дороге. Ясно, что он хочет представить все это, как самоубийство Е Чэн-луна.

Медленно шагая по комнате, Чжан Нун вдруг с сомнением сказал:

— Я не понимаю, какую цель преследовал убийца? Похищение чертежа номер четыреста семь?

— Возможно.

— Если это так, — продолжал развивать свою точку зрения Чжан Нун, — значит, этот тип, думая похитить чертеж, рассчитывал взять из кар мана убитого ключи от секретного отдела… — И, славно о чем-то вспомнив, добавил: — значит, этот человек должен быть среди нас…

— Я согласен с твоими выводами — это не только человек с завода, более того — он хороший знакомый Е Чэн-луна, который может вместе с ним выпивать и болтать о пустяках.

— Но, насколько мне известно, Лю Сюэ-вэнь не был в числе знакомых Е Чэн-луна и никаких отношений, кроме чисто служебных, у них не было.

— Поэтому мы должны внимательно изучить вопрос о Лю Сюэ-вэне и решить, причастен он к этому делу или нет.

— Если это не Лю Сюэ-вэнь, то каким образом его квитанция очутилась в комнате? Ведь, кроме начальника секретного отдела, туда никто не входил. Нет ли здесь противоречия?

— Есть, конечно. — Ли Цзянь потушил в пепельнице сигарету. — Но разве враг после хитрости с «самоубийством» Е Чэи-луна не мог придумать чего-нибудь другого?

В воскресенье выдалась особенно ясная погода. По уединенной аллее парка легким шагом шел молодой человек лет тридцати с завитыми волосами. Белки глаз у него были покрыты сетью красных жилок; беспрестанно поднося руку ко рту, он зевал. Большим усилием воли он старался придать лицу веселое выражение.

Хотя время было раннее, в парке было довольно много гуляющих, особенно пионеров, которые с красными флажками, переговариваясь и смеясь, направлялись на гору.

Впереди вокруг большого фонтана собралось много людей, в воздух били серебряные струи и с легким плеском падали обратно. Фонтан как-будто привлек внимание молодого человека, он обошел вокруг фонтана, но ничего особенного не обнаружил: все люди казались ему унылыми, к фонтану он тоже потерял интерес, принял равнодушный вид и, тихонько насвистывая, направился к горе. Бросая взгляды направо и налево, он заметил, что по одной из тропинок справа не торопясь идет старик. Небольшого роста, с тщательно причесанными седеющими волосами, он был одет в белую шелковую рубашку, светлые брюки европейского покроя, поддерживаемые подтяжками. С одного взгляда можно было определить, что это очень аккуратный человек. Он часто останавливался, прислушиваясь к пению птиц, белой тростью отстукивал ритм, и лицо его заливала всепонимающая улыбка. Завитой юноша и старик обменялись взглядом и продолжали медленно идти вперед.

Народу в парке становилось все больше и больше.

По каменным ступеням юноша поднялся на самый верх горы, облокотился на перила и смотрел вниз.