Действительно, в Англии начинали уже гласно осуждать поведение адмирала Нельсона. Вице-адмирал Гудалл, один из его самых старинных друзей, писал ему: "Говорят, любезный мой лорд, что вы уподобились Ринальдо в объятиях Армиды, и что нужна вся твердость Убальдо и его товарища, чтобы исторгнуть вас из очарования". Слухи эти сделались наконец так гласны, что леди Гамильтон сочла нужным сама на них отвечать. Лицемерные жалобы ее адресовались прежде всех к бывшему ее любовнику, сэру Чарльзу Гревиллю, племяннику сэра Вильяма Гамильтона.

"Мы более счастливы и согласны, чем когда-нибудь, - писала она ему 25 февраля 1800 г., - несмотря на все возгласы гнусных якобинских журналов, которые так завидуют славе лорда Нельсона, сэра Вильяма и моей. Лорд Нельсон в полном смысле слова великий и добродетельный человек, и вот чего мы дождались за наши труды и пожертвования. За то, что мы потеряли наше здоровье, служа делу справедливости, нужно теперь, чтоб тайно чернили наше доброе имя. Сперва говорили, что сэр Вильям и лорд Нельсон дрались на дуэли - а они живут как братья. Потом утверждали, что мы играли и проиграли: я вам клянусь честью, что лорд Нельсон никогда не играет. Прошу вас, будьте так добры, обличите эту низкую клевету. Сэр Вильям и лорд Нельсон над этим смеются, но меня это задевает, хотя меня осуждают и они, и сама королева за то, что я однажды вздумала этим оскорбиться".

Между тем адмирал Кейт, возвратясь в Средиземное море, расположился крейсерством перед Мальтой, и Нельсон принужден был к нему присоединиться. На пути своем, покуда Кейт блокировал Мальту, он встретил корабль "Женерё", избежавший поражения при Абукире{46}. Настигнутый двумя кораблями и одним фрегатом, "Женерё" принужден был сдаться, и храбрый контр-адмирал Перре лишился жизни в этом сражении. Щепой ранило его в левый глаз, но несмотря на это, он не согласился сойти сверху. "Ничего, друзья мои, ничего, - говорил он окружавшим его матросам, - делайте ваше дело". Лицо его было все в крови, а он продолжал еще отдавать приказания; но новое ядро оторвало ему правую ногу. Он упал без чувств на палубу, и через несколько минут скончался. Нельсон привел "Женерё" к Мальтийской эскадре{47}.

Вскоре лорду Кейту нужно было спешить в Генуа, где Массена с таким геройством защищался против австрийской армии. Он сдал Нельсону блокаду острова Мальты, который, впрочем, можно было считать уже взятым с тех пор, как туда перевезли из Мессины часть бригады генерала Грэма. Удаленный таким образом от неаполитанского Двора, Нельсон не переставал жаловаться на свое здоровье и просил лорда Кейта, чтобы тот позволил ему возвратиться в Палермо. Тщетно тот представлял ему необходимость держать силы как можно сосредоточеннее; тщетно Трубридж твердил, что Мальта скоро должна сдаться, что там стоят на рейде единственные суда, оставшиеся после Абукирского сражения. "Послушайте совета друга, не возвращайтесь теперь в Сицилию, говорил он ему, - вам неприятно, может быть, находится под парусами? Что ж, оставьте "Фудройан", пересядьте на "Куллоден", который может оставаться на якоре, возьмите на себя распоряжение действиями осады вместе с нашим генералом". Но Нельсон ничего не хотел слушать; в это время он, как Антоний, не жалея, принес бы целый мир в жертву своей страсти. В марте месяце 1800 г. он, несмотря на запрещение лорда Кейта, возвратился в Палермо, а во время его отсутствия "Гильом-Тель", попытавшись прорваться сквозь эскадру, был атакован двумя кораблями и одним фрегатом и, после геройского сопротивления, взят. Нельсон старался утешиться в том, что упустил этот случай довершить свое торжество. "Благодарю Бога, - писал он лорду Кейту, - что мне не пришлось участвовать в этой славной встрече: конечно уже не мне желать похитить хоть один листок из лаврового венка наших храбрых моряков".

Несмотря на свое неодолимое влечение к Палермо, Нельсон должен был, однако, показаться перед Мальтой. Он отправился туда, взяв с собой сэра Вильяма и леди Гамильтон, и потом еще раз оставил свое крейсерство, чтобы отвезти их обратно в Сицилию. Наконец, сэр Вильям отозван был в Англию, и Нельсон выпросил себе позволение последовать за ним. Тогда-то услышал он от первого лорда Адмиралтейства, графа Спенсера, следующие строгие слова: "Я желал бы, милорд, чтобы ваше здоровье позволило вам остаться в Средиземном море; но я думаю, и мое мнение согласно с мнением всех друзей ваших, что вы скорее поправитесь в Англии, чем оставаясь в бездействии при иностранном дворе, как бы ни были вам приятны уважение и благодарность, внушенные там вашими заслугами".

10 июня 1800 г. Нельсон отправился из Палермо на корабле "Фудройан". Королева неаполитанская, которой нужно было ехать в Вену, сэр Вильям и леди Гамильтон находились на том же корабле. В Ливорно они вместе оставили корабль и проехали до Анконы берегом, несмотря на опасности встретить какой-нибудь отряд французской армии, уже победившей при Маренго. В Анкоре сели они на русский фрегат, на котором сделали переход до Триеста и, наконец, прибыли в Вену. В Вене королева осталась, но Нельсон, сэр Вильям и леди Гамильтон продолжали свой путь через Гамбург и 6 ноября прибыли в Ярмут. Там победитель при Абукире встречен был теми почестями, какие внезапно изобретает народный энтузиазм, - почестями, впрочем более лестными для него, чем все официальные отличия. Все путешествие его от Ярмута до Лондона было непрерывным торжеством. Толпа от чистого сердца, из глубины души приветствовала своими восклицаниями израненного героя, который в продолжении восьми лет сражался постоянно в первых рядах, и предприимчивого начальника, смелость которого увенчалась таким успехом. Другие, высшие классы общества, хотя и присоединяли свои рукоплескания к общему восторгу, но тем не менее, их более развитое чувство деликатности осуждало уже заблуждения и соблазн частной жизни воина, ослепленного счастьем. Сэр Вильям и леди Гамильтон не расставались с Нельсоном до самого Лондона. Эта чета расположилась под той же кровлей, где леди Нельсон и почтенный отец адмирала ждали возвращения супруга и сына. Не прошло трех месяцев после этого нетерпеливо ожидаемого возвращения, и Нельсон, увлекаемый своей безрассудной страстью, отталкивает от себя жену, которую прежде так нежно любил. "Беру Небо в свидетели, - писал он ей, - что нет ни в вас, ни в вашем поведении ничего такого, что я мог бы судить или принять предлогом к раздору". Таково было его прощание, благородное, но и жестокое по своей откровенности. В это время Нельсон и Коллингвуд встретились в Плимуте. Произведенный в чин вице-адмирала синего флага, Нельсон 1 января 1801 г. поднял свой флаг на корабле "Сан-Джозеф". Контр-адмирал Коллингвуд имел свой на корабле "Барфлёр". С того дня, как эти два друга разделили с капитаном Трубриджем славу Сан-Винцентского дня, они перестали идти рука об руку на пути к славе и счастью. Обстоятельства были благоприятнее для честолюбивого рвения Нельсона, чем для молчаливой, бескорыстной преданности Коллингвуда. Первый, пэр Англии, имел европейское имя, - место второго еще не было отмечено в истории; однако из этих двух людей тот, чья участь была завиднее, был наиболее достоин сожаления. Он стяжал величие и известность, но утратил душевное спокойствие.

Конец первой части.

Часть II.

1801-1805

I. Морские силы северных держав

В то время как Нельсон возвратился в Лондон, северные державы, соединенные общим негодованием, поручили грозному покровительству России слишком долго непризнаваемое достоинство второстепенных флотов и интересы нейтральных государств, глубоко оскорбленных притязаниями Британского кабинета. Предсказание Нельсона сбылось: "Англия, имевшая к началу войны всю Европу своей союзницей, теперь была во вражде со всей Европой". Франция противопоставляла ей военные силы Пруссии и испанский флот, а Россия преградила англичанам все сношения с материком, заперев для них порты от берегов Невы и до устья Эльбы. Документы, собранные Британским Адмиралтейством, показывали союз нейтральных государств истинно в грозном виде. Из этих документов видно, что Россия имела в то время 82 линейных корабля, Дания - 23, а Швеция - 18; но чтобы иметь о силах этих флотов точное представление, нужно числа несколько уменьшить. В 1801 г. Россия имела только 61 корабль, готовый идти в море. Половина этого флота, находившаяся в Средиземном и Черном морях, составляла эскадру, совершенно отдельную от Балтийского флота. Последний, состоявший из 31 корабля, был рассеян и удерживаем льдами в Кронштадте, Архангельске и Ревеле; но и из этих судов не более как 20 кораблей были в состоянии вступить в боевую линию. Русский флот, сделавший в течение полустолетия такие огромные успехи, в то время был известен только своими сражениями с турками и шведами и с трудом мог бы бороться с англичанами.