Услышав стук двери, Светка торопливо положила трубку и выбежала в переднюю. Мурлыкала кошкой, ласкалась, прижималась, то-есть, всячески изображала радость по поводу моего появления.
— Что нового в нашем «монастыре»? — осведомился я, снимая дождевик. — Никого больше не убили? О, черт, совсем позабыл — воскресенье.
— Представь себе — работали. Пантелеймонов просто взбесился — выжимает все соки…
Работа по субботам и воскресеньям — давно забытая практика проклятого прошлого, но, видимо, прорехи в росбетоновской кассе подтолкнули руководство к возрождению старых методов.
— Значит, все тихо и мирно?
— А я откуда знаю? — ещё крепче прижалась женщина, обхватив мою шею. — Только и забот слушать разные пересуды да сплетни… Твоя Соломина снова отличилась — прихватила начальника растворо-бетонного узла и подставила под Пантелеймонова. Все думали — инфаркт обеспечен, а он переморгался, отошел… — и тут же без перерыва. — Если голоден, приготовь что-нибудь вкусненькое. Лично я готова тебя с»есть с косточками и с хрящиками.
Способности любовницы мне давно известны. И в части голода физического, и в части — сексуального. Поэтому поспешил на кухню удовлетворить хотя бы первый. Благо, накрученный позавчера фарш использован ещё не весь — на пяток котлет осталось.
Пока я крутился возле газовой плиты, Светка из-под моих рук таскала полусырые котлеты и с аппетитом уничтожала их без гарнира. Мне досталась половина одной, которую я и поспешил сжевать, намазав остатками горчицы.
Умиротворенная, сытая любовница, как обычно, потребовала совместного отдыха в постели. Я не стал отказываться, ссылаться на усталость и плохое самочувствие, знал — под воздействием светкиных ласк даже мертвец возродится к жизни. Так и получилось — возродился… Утром, когда я под ручку с главным технологом Росбетона появился возле в»ездных ворот предприятия, воротный страж уже поджидал своего непосредственного начальника.
— Сергеич, тебя ищет Пантелеймонов, — с понимающей ухмылкой оглядев Светлану, об»явил он. — Велено без промедления двигать в его кабинет. Кажись, ожидает тебя детское наказание — заранее спущай штаны.
Все понятно — нужно птицей лететь на зов генерального, неся в клюве ожидаемую им порцию информации, которой у меня не было. Ибо сообщать Вацлаву Егоровичу о посещении офиса Волина — все равно, что показывать быку красную тряпку.
Предчувствуя очередную разборку, подружка бросила меня на с»едение и подалась в лабораторию к так нелюбимой ею Соломиной. Вечером пожалеет, залечит раны, нанесенные безжалостным генеральным, а сейчас лучше держаться от него подальше. Когда Вацлав Егорович входит в азарт, достается всем окружающим, не взирая на причастность и степень вины.
В вестибюле дежурил Феофанов. Как обычно, жевал — челюсти сторожа находились в непрерывном движении, перемалывая пищу, даже когда пищи не было.
— Сергеич, мать твою в колючку, беги к Пантелеймонычу, подставляй задницу. Пять раз звонил, антиресовался, где ентот прохиндей…
Наверно, случилось нечто особенное: что-то ночью сгорело или ворюги уволокли через пролом в заборе десяток железобетонных панелей. Обычное желание пообщаться с завербованным сыщиком не может вызвать такую реакцию.
Секретарша, не дожидаясь моего вопроса, испуганно кивнула на дверь кабинета генерального. Дескать, не теряйте времени, господин Сутин, вас с нетерпением ждут. Обошлась без поджимания тонких злых губок и ненавидящего взгляда.
— Наконец, об»явился! Я уж думал…
Обычно Пантелеймонов ко всем без исключения обращается на «вы», неожиданное тыканье — ещё один показатель, свидетельствующий о чем-то неординарном, о каком-то несчастьи.
— Что произошло, Вацлав Егорович? — невежливо перебил я генерального, чувствуя, что сердце медленно сползает в область живота. — По какой причине такая паника?
— Он ещё спрашивает? — взметнул руки над головой Пантелеймонов, аппелируя если не к Господу, то, наверняка, к ближайшему его помощнику. — Скоро весь Росбетон переселится на кладбище! Будто кабана, режут главного экономиста, опрокидывают панель на рабочего, теперь сбивают машиной Суворова… Кто на очереди? Скорей всего — я, — трагически завершил он монолог, уставившись в меня скорбными глазами с похоронными синяками подглазий. — А собственный сыщик Росбетона, получая немалую зарплату, раскатывает в Москву, прогуливается… Где она, честность и справедливость?
И снова руки протягиваются к потолку, символизирующему в данном случае карательные органы на небесах.
— Успокойтесь, Вацлав Егорович, выпейте воды и об»ясните толком: что случилось?
Вместо воды генеральный отпил прямо из горлышка бутылки несколько глотков коньяка, немного успокоился и более или менее внятно поведал о происшествии.
Некий работяга по фамилии Суворов вышел после ночной смены из ворот, не успел преодолеть и пятидесяти метров, как из — а угла выскочил грузовик, сбил его с ног, крутанулся на поверженном теле и исчез за тем же поворотом, откуда появился. Растерявшийся дед Ефим не сразу вызвал милицию. Когда приехала патрулька, ей оставалось только полюбовапться раздавленным телом рабочего да следами шин на проезжей части улицы. Сработали, не в пример деду Ефиму, оперативно — не прошло и получаса, как на месте происшествия все забурлило: гаишники измеряли, прикидывали, сыщики искали в луже отпечатки шин, с пристрастием допрашивали воротного стража, милиция охраняла место происшествия…
— Что представляет из себя погибший? Я не имею в виду его квалификацию либо образование — интересует внешний облик.
Задавая этот обычный в следственной практике вопрос, я был на сто процентов уверен, что сбитый машиной человек — тот самый бородач, который вместе с Тимофеичем поднимался в тот страшный вечер на третий этаж попить газировки.
Генеральный осторожно, будто боясь причинить боль, положил передо мной взятое в отделе кадров личное дело. С анкетой, заявлением с просьбой о приеме на работу и, главное, с фотографией.
Я не ошибся — вслед за Тимофеичем отправился в мир иной его дружок.
Продолжается настойчивое подталкивание следствия в сторону убийства главного экономиста «погибшими» работягами или за гибелью Суворова прячется другой, более хитроумный ход?
— Понимаю, не дело дилетанту подавать советы профессионалу, — снова нервно забегал по кабинету генеральный. Будто догонял ускользающие от него «советы» и «пожелания», — но обстановка сложилась такая — приходится… Так вот, мне кажется, что вы зря сбрасывавете со счетов погибших или убитых, как хотите, работяг. Того же Суворова. Вдруг они были связаны с бандой убийц? На вашем месте я бы призадумался…
К сожалению, Пантелеймонов никогда не займет «моего места». Я с удовольствием поглядел бы со стороны на потуги генерального в роли сыщика. Дров наломал бы — на три зимы хватит!
Но даже в лепете младенца имеется нередко здравый смысл.
Почему, спрашивается, я с ходу отмел подозрения в отношении Тимофеича? Скорей всего, возоблодали эмоции, строго противопоказынные любому уважающему себя детективу. Одни только факты, вдумчивое их исследование, сопоставление — вот альфа и омега расследование любого преступления. Я же поддался симпатии к человеку, несомненно доброму и честному, а разве мало «добрых» и «честных» осуждены за самые мерзкие преступления?
К сожалению, Тимофеича уже не допросишь, не прощупаешь. Остается «прощупать» его образ, бывшие связи, друзей-приятелей. И сделать это, конечно же, с помощью вдовы.
— Спасибо за совет, — вежливо поблагодарил я, склонив повинную голову. — Немедленно займусь.
Генеральный победоносно усмехнулся. Хваленный сыщик посрамлен, и кем — примитивным технарем…
10
Домишко Тимофеича — на окраине старой части Кимовска, на берегу речки. Обшит досками, крыша — черепичная, подновленная, чистая. Над трубой растопырил крылья и задрал горластую голову жестяной петух. Точь в точь задиристый хозяин. Стены дома старательно разрисованы живностью. Здесь и петухи, и кошки, и собаки, и хрюши. А главный фасад — целая картина: две лягавые преследуют козу, из-под окна наблюдает за охотой лохматый мишка, над другим окном парит беркут, или — ястреб, не разобрать.