— Алкаш он и есть алкаш. Ему все одно, что помои, что водка, лишь бы с ног валили, — успокоил отца Виталий. — Ну, старый пень, — обратился он к старику. — Побазарим? Или желаешь — утюг на пузо?

— То-то оно…

— Кончай придуряться, дерьмо вонючее! — зло прикрикнул Айвазян. — Говори, где коробки?

— Енто самое… какие коробки?

— Не знаешь, развалюха? Не ведаешь, гнилой пень? Сейчас просветлю твою загнившую память.

Остро сверкнуло узкое жало ножа. Виталий медленно надел на пальцы кастет с шипами.

И тут произошло невероятное, чего никто, включая сыщика, не ожидал. Старик спрыгнул с сундука, прижался к стене, в руке, неизвестно откуда, — древний, времен Гражданской войны, наган.

— Вон отсюда, падлы! — без привычных заиканий и невнятных «вставных» словечек проорал он. — В каждом по три дырки сделаю!

Грабители не испугались, двинулись к сундуку. Проворный старикан опередил их. Раздалось два выстрела и Айвазян рухнул на пол. Виталий прыгнул к выходу из квартиры, но там его приняли омоновцы.

— А-а, менты пожаловали! — еще громче закричал дед. — И для вас пули найдутся, лягавые! — снова вскинул он наган.

Костя выбил из руки старика оружие…

27

Мы со Стуловым сидели лицом к лицу. Он — на стуле Гулькина, поставив докти на стол и положив на ладони голову. Глаза лихорадочно блестят, губы иногда болезненно кривятся — видимо, Василий чувствует себя неважно и только сила воли позволяет улыбаться и отвечать на мои вопросы.

Я — напротив. В качестве посетителя, пришедшего с заявлением о краже или разбойном нападении.

Вопросов — простых и каверзных — накопилось у меня полный короб и я торопился удовлетворить любопытство, связанное с происходящим сейчас в коммуналке. Но прежде хотелось узнать самое главное.

— Как твой товарищ из верхов, — я кивнул на потемневший от беспрерывного курения потолок. Вопрос задан вторично и требует более подробного ответа. — Согласился помочь освободить девушку?

Стулов усмехнулся. Не в полный накал — на настоящую улыбку не хватило сил. Заговорил медленно, мучительно подбирая подходящие слова.

— Время д, Артаньянов и Атосов прошло и, похоже, уже не возвратится. Сейчас наступило время взяточников и клоунов, прячущих под масками милосердия гнусные рожи заурядных жуликов…

— Неужели отказал?

— Не прямо, но фактически — да. В скорбное наше время высказывают свое нежелание выполнить просьбу честно и открыто либо примитивные дураки, либо излишне честные люди… По сути, это одно и то же. Унижался я в полную силу, даже самому было противно. Говорил о давней дружбе, связывающей нас, вспомнил, как однажды я его выручил. В ответ дружок, бывший дружок, — поморщившись, уточнил он, — вертелся юлой, изощрялся в красноречии… Короче, ничем помочь я не могу, Паша. Прости, но — слаб в коленках.

Помолчали. Стулов, пряча от меня пробирку с лекарством, бросил в рот таблетку. Все понятно без перевода и дополнительных раз"яснений. Остается приятель Гулькина, если и он откажет — сидеть Верочке в следственном изоляторе не один год… Конечно, в конце концов, ее отпустят — невиновность видна без разбирательства и свидетельских показаний, но когда это будет?

Слышал, многие подследственные ожидают суда, который, возможно, их оправдает, по три-четыре года. Такого срока Верочке не осилить. Но я ничем не могу ей помочь. Разве только броситься в ноги прокурору, пред"явить ходатайство Союза писателей, взять на поруки, попросить изменить меру пресечения?

Надежд на эффективность подобного демарша маловато — один шанс из ста, но придется попробовать…

Смирившись с неизбежностью, я открыл было рот для следующего вопроса, касающегося судьбы пасынка, но заработала висящая на спинке стула рация.

Выслушав сообщение Федора, Стулов поднялся, ощупал наплечную кобуру с неизменным «макарычем». Подумал и переложил его под рубашку.

— Пошли, Паша, там сейчас наступит развязка. Федор со своей группой отправился в коммуналку по вызову Константина… Не бойся, писатель, пистолет — по привычке, похоже, обойдемся без крови.

Не обошлись. Когда мы перешагнули порог квартиры, Виталий в наручниках стоял лицом к стене. Рядом — омоновец с автоматом. Поодаль, напротив стариного сундука сгорбился дед Пахом. Наручники на него не надели — стар дедок для подобных предосторожностей, но на всякий случай охрану приставили. Мало ли что взбредет на ум излишне резвому старцу.

Тело мертвого Айвазяна еще не унесли. Две пули поразили бандита: обе — в грудь. Жаль, я с удовольствием побеседовал бы с первым супругом Машеньки, потешил бы душеньку. Хотя следователь из меня, как из козла скакун, но Айвазян настолько замаран преступлениями, что допрос не составил бы никакого труда.

В настежь открытую дверь комнаты Надин видна комическая сценка: коротышка и вечная ее соперница лежат на столе голова к голове и блаженно похрапывают. Будто обсуждают хозяйственные вопросы и взаимные претензии. По поводу обслуживания тощего соседа со зверским аппетитом.

Стулов брезгливо прошел мимо моего пасынка. Словно миновал вонючий контейнер, из которого давно не вычерпывали бытовой мусор. А вот возле деда Пахома остановился.

— Ну, что ж, дедуля, игра сыграна, пора подсчитывать взятки. Покажи свою хваленную «коллекцию»… Не бойся, не украдем — официально запротоколируем, подпишемся, сдадим в музей. Пусть твои внуки полюбуются.

Дед угрюмо смотрел на сыщика. Будто старался впечатать его в память. Для будущей расправы. Раньше с трудом передвигался на подгибающихся ногах, а теперь эти ноги — сильные и надежные — не дрожат и не подгибаются. И голова не трясется, и выражение лица вполне осмысленное.

Короче, помолодел дедок, сбросил с плеч пару десятков лет.

— Я ни в чем не виновен. Просто защищался от грабителя. Ношение оружия — да, шейте, но — не больше…

— Разберемся, не волнуйся, лишнего не приклеем — фирма гарантирует… Сколько же тебе годов, Пахом Сергеевич? Если не ошибаюсь — подкатило под девяносто. Не ошибаюсь?

— Не знаю, начальник, не считал. С детства разные арифметики не уважаю.

— Так и не уважаешь? — не скрывая злой насмешки усомнился Стулов. — Ну, ладно. Если точно — восемьдесят семь стукнуло. Из них добрых семьдесят отдал разбою и грабежам, — он повернулся к нам. — Знакомьтесь, друзья. Грабитель с дореволюционным стажем, опытный медвежатник, убийца, которого не могли поймать ни сыскная царская полиция ни наш родной уголовный розыск. Сидоров… Да никакой он не Сидоров и не Пахом Сергеевич — Степан Степанович Волков, кликуха — Ведьмак…

Стулов передохнул. На лбу выступили крупные капли пота и он вытер их носовым платком. Нелегко давались раненному, едва ушедшему от нависшей над ним смерти, слишком длительные монологи.

— Даренная липломатом коллекция орденов и медалей? Отличное прикрытие! Это — на первый взгляд. Если вдуматься — несусветная чушь. Ни на рынках, ни в антикварных магазинах орденов не купишь. Можно, конечно, приобрести их у обнищавших родственнмиков умерших героев, свинтить с пиджаков пенсионеров. Но это — единицы, а Ведьмак гордится целой коллекцией…

Дед Пахом помалкивал. Не возражал и не подтверждал. Удивительное самообладание! Да еще в преклонном возрасте.

Гулькин слушал Стулова приоткрыв рот. У меня мелькнула дурацкая идея — запустить туда муху. Черную, навозную. Вот смеху то было бы! Омоновцы и оперативники, похоже, начисто забыли о главной цели своего пребывания в коммуналке: поиску спрятанной коллекции. Баба Феня и Надин дружно, в унисон друг другу, похрапывали. На подобии двух немузыкальных инструментов. Им аккомпанировал такой же немузыкальный барабан: Дмитрий не храпел — часто и гулко выкашливал.

— Теперь обратимся к менее зрелым годам героя… Вернее, антигероя. Потому-что, когда восхваляют грабителей, рэкетиров и убийц, меня тошнит… Лет сорок тому назад вывозили из тайги большую партию неограненных алмазов. Конвой был солидный — десяток хорошо вооруженных парней. На драгоценности нацелилась такая же многочисленная банда… Степан Степанович должен помнить: во всех газетах сообщалось… Помнишь, Ведьмак?