Санчо придирчиво обследовал принесенную тару, даже понюхал.

— Годится!

— Переезжаете, что ли? — осторожно поинтересовалась буфетчица. Наверняка, про себя уже монтировала очередную сплетню, которую запустит в коридоры и кабинеты здания. Лаврикова и его помощника она отлично знала. — В другое помещение?

— Не угадали, Зиночка, совсем с"езжаем. Малость подепутатствовали, нажили мозоли на задницах и сухоту в башке — пора и честь знать.

— Странно, — изобразила девичье смущение толстуха. — Слышала: депутатство затягивает. Как наркотики.

— Как вы правы, уважаемая! — восхитился Санчо. — Именно, затягивает! Поэтому так важно во время свалить... То-есть, уйти. Чтобы не прикипеть к креслу. Да и сколько можно решать — употреблять ли в кириллице букву "е" или сколько чертей можно насадить на иглу... Пусть решают без нас.

Санчо перенес тарелку с бутербродами и салат с курятиной на столик. Рядом поставил две даренных коробки. Прицелился вилкой, подцепил салатик, но донести до рта не успел. К столику присел невзрачный мужичок с прической под ирокеза и с"ехавшим на сторону галстуком.

Мужика Санчо знал. Не то парламентский обозреватель, не то рядовой журналист. Из тех, которые охотятся в Думе за «утками», жарят их и выставляют на газетную страницу. С месяц тому назад, он выпросил у доверчивого помощника депутата три стольника. Столько же проиграл в билльярд. Естественно, до получки. Не уточняя, какой именно.

Санчо возврата долга не требовал, скачивал с замусоренных алкоголем мозговых извилин журналиста ценную информацию. Слишком много тот знал.

— Это я, Санчо. Приветик!

Не оборачиваясь, журналист щелкнул двумя пальцами. Наверно, буфетчица отлично изучила его привычки — на столике появилась бытылка водки и две рюмки. Пришлось внести свою лепту — коньячишко, взятое с прилавка.

— Спасибо, что представился. Так бы ни за что не узнал. Лечишься, что ли?

Санчо брезгливо кивнул на бутылку водки.

— Приходится, — горестно вздохнул алкаш. — Работа у нас слишком спивальная, недолго окачуриться.

— У вас «спивальная», не у нас, — жестко поправил Санчо, не терпящий возлияний. — Выкладывай: какие проблемы?

— Имеются, как без них... Но прежде хочу попросить хотя бы стольник. Поистратился, а семью нужно кормить-поить, любовью сыт не будешь. Понимаешь?

Журналист, конечно, страдает не по поводу оголодавшей семьи, его беспокоит собственная жажда, которую он ежечасно утоляет. Даже во время пресс-конференций закладывает за воротник, даже общаясь с видными политиками не гнушается предложениями выпить.

— Понимаю, — выкладывая сто рублей, согласился Санчо. — Ништяк, не бери в голову — выручу... И как с проблемами?

Аккуратно упаковав купюру в потертый бумажник, журналист выглотнул стакашек пойла и дыхнул на непьющего собеседника запахом перегара. Санчо поморщился, но не отстранился. Постарался не упустить ни одного слова.

— Вчера в одну фирму сунулся за спонсорными пожертвованиями. Предварительно упомянул: дескать, хочу написать хвалебную статью о героическом труде работников прилавка. Требуется, мол, подпитка энергии. Денег жлобы не дали, зато информацией нагрузили под самую ватерлинию.

Все идет по намеченному плану. Сейчас журналист употредит еще одну стопку, соответственно, развяжется язык и горохом посыпятся разнообразные сведения. Успевай только отбирать нужные, откладывать их в сознание.

— Если я правильно понял, ты неплатежеспособен. Так? А я, между прочим, покидаю игровую площадку, посему крайне нуждаюсь в филках.

Журналист покаянно опустил растрепанную башку, издал нечто похожее на стон. Для успокоения приложился к рюмке, осторожно лизнул и, убедившись в крепости напитка, выглотнул. Водка пошла на пользу — он оживился. Видимо поймал за хвост свежую идею.

— Могу расплатиться информацией.

— Протухшей?

— Обижаешь, дружан, информация свежайшая и жизненно важная. Выложу, потом сам решишь: списывать долг или оставлять в силе. Годится?

— Выкладывай, — согласился Санчо.

— Погоди, только промою сосуды. Малость заилились.

Мужик опрокинул еще одну стопку. Потешно, по птичьи наклонив голову на бок, прислушался к своим «сосудам». Удовлетворенно кивнул — водка пошла по намеченному пути и достигла намеченной цели.

— Буженинкой закуси, информатор!

Санчо зацепил вилкой кусок мяса, поднес выпивохе.

— Спасибо. Лучше — конфеткой. Не говори, что вредно, сам знаю, но отвыкнуть не могу... Слушай внимательно и не перебивай! У одного мужика, с которым мне довелось случайно пообщаться, давнишний зуб на Лавра. Прямо не сказал, но по оскаленнойпасти видно. Так вот, его недавно дернули из районной прокуратуры. Сечешь? Трекнули: имеется ли желание что-нибудь вспомнить и официально заявить о проделках некоего депутата?... Поверь мне, опасно, очень опасно! Тем более, сейчас, когда твой патрон — в отставке.

Вот оно то, что Санчо предвидел и откровенно боялся! Где она, спасительная депутатская неприкосновенность, неосмотрительно брошенная Лавром? Самое время отказаться от поданного заявления об отставке.

— Своему главреду стукнул?

Журналист презрительно отмахнулся. Для успокоения разбушевавшихся нервов снова приложился к стакашку.

— Бесполезно. Романы пишет, графоман, весь в творчестве. Только покривился и затрясся.

— Неугомонный он у тебя! Ему бы о Боге подумать, а он что-то кропает. Очень некрасиво! А еще с палочкой прогуливается, по издательствам шастает. Что за мужик? — неожиданно Санчо возвратился к, казалось бы, исчерпанной теме. С трудом удержался, чтобы не потрясти алкаша за грудки. — Ну тот, который на моего хозяина зуб нарисовал.

— Он, что, обычная шестерка. А вот его хозяин — крестовый туз.

Добровольный осведомитель, заинтересованный в списании долга, поманил собеседника согнутым пальцем, прошептал на ухо несколько слов. Таких страшных, что Санчо побледнел и отпрянул.

— Были с ним серьезные столкновения? — более громким голосом поинтересовался «источник».

Оруженосец Лавра быстро пришел в себя. Ничего страшного, тем более — непоправимого. У них с Лавром были враги гораздо опасней. Где они сейчас? Одни — на кладбище, другие катаются в инвалидных колясках.

— Эпизод. Незначительный. Чуть больше года тому назад. То ли с шестью, то ли с семью нулями в американском летоисчислении.

Окосевший журналист покачал башкой. То ли пытался придать дополнительный вес своим сведениям, то ли выбрасывал из сознания отработавшую информацию.

— Мужик, о котором мне трекнули, и двух нулей никому не простит.

— Зачем же ты общаешься с таким упырем?

Санчо нисколько не интересуют взаимоотношения в журналистской среде. Спросил ради проформы и поддержания на плаву тонущей беседы. Вдруг удастся скачать с пропитых извилин выпивохи еще что-нибудь полезное.

— Он держит меня при себе. За слабости. Другие за такие же слабости в шею гонят... Ну, как, принимаешь информаци?

Несколько минут для солидности помолчав, хитрый кредитор выдал оконгчательный вердикт.

— Беру. Считай — в расчете.

— Быстро ты решаешь, — позавидовал прощенный должник. — Мне бы так...

— Чего тянуть, когда хотят завалить лучшего друга. Ты бы тянул?

— Наверно, нет. Но у меня, к счастью или к несчастью, вообще нет друзей. Ни хороших, ни плохих.

— А мне вот, грешному, Господь дал...

Кощунственно забыв едва тронутый салат и недоеденные бутерброды, Санчо подхватил коробки и поспешил к Лавру. Грозное известие об ожившем мертвеце подстегивало его...

Глава 11

Федечка медленно прогуливался по оживленной улице. В голову так и лезут нелепые сравнения, типа — «туман окутал город, на подобии памперсов». Чушь собачья! Нет никакого тумана, тем более «памперсного» — день ласковый, солнечный, прохожие улыбаются друг другу, молодежь открыто целуется, пенсионеры греют застарелые болячки.

Какие-там «памперсы»? Окружающая действительность никак не вяжется с физиологическими отправлениями человеческого организма. Вместо серо-зеленого тумана — голубое небо, слепящее солнце, благостный покой.