— Если они тебе что и обеспечат, мой дорогой мальчик, то разве что похоронный марш, — предположил Мутабор.

— Чушь, — твердо сказал Инго и по мере сил расправил плечи. — До завтрашнего вечера я вам нужен живым. И по возможности целым. А то как бы вам не оскандалиться на публике, господин Мутабор. Слова срывались с губ с непривычной лёгкостью, и это было странное и новое ощущение. «Как снежинки с неба», — подумал Инго, который видел снегопад только на картинках.

— Правильно всё понимаешь, — голос колдуна из темноты сочился сладким ядом. — Странно, но мозги ещё сохранились. Хотя не должны были бы. Маловато только. Надо же, какая несусветная глупость — втравить в эту историю собственную несмышлёную сестру…

Инго в темноте шевельнулся, но снова застыл, задрав подбородок. «Настоящие принцы держатся с достоинством в любых обстоятельствах. А я настоящий, — напомнил он себе, стиснув зубы, — а этот ужас в капюшоне — скорее нет… Надо всё время думать, что он — морок. Тогда он меня не осилит».

— Впрочем, сейчас-то, я полагаю, её уже нет в живых, — раздумчиво протянул голос. — И в этом виноват ты, мой милый мальчик. Как тебе эта мысль? Нравится? С ней будет очень приятно жить, легко и приятно. Но я не буду тебе рассказывать, что именно произошло с этой рыжей девчонкой. Дам простор твоему воображению. Оно ведь у тебя богатое, а?

«Врет. Ещё и как неумело врет, — пронеслось в голове у Инго. — Стал бы он мне это говорить…»

— Ты можешь придумать ей тысячу разных смертей и выбрать любую, — причмокнул колдун. — Ты же начитанный, недаром ты всё детство просидел в Библиотеке… Кстати, тебе не кажется, что много читать вредно? От этого может вырасти горб. — Он хохотнул — будто ножом провели по стеклу. — Бедный, бедный мальчик. Молчишь? Молчи. Береги силы.

Инго ощутил, как между лопаток, под тонкой полотняной рубашкой, ползёт струйка пота. «Всё как всегда. — Он старался думать отстранённо. — Я так и думал».

— Вообще, ты напоследок многовато стал себе позволять, — Мутабор вновь усмехнулся. Сначала в город сбежал, теперь вот клетку зачем-то украл… Абсолютно безнадёжная затея.

«Будь затея такой уж абсолютно безнадёжной или даже настолько безнадёжной, насколько мне сейчас кажется, Мутабор нипочем не стал бы произносить эту фразу», — понял Инго и перевёл дыхание.

— Ну, разыщут их мои летуны рано или поздно, — говорил между тем голос, — а не летуны, так ещё кто-нибудь. Гоблины тоже ведь соображают. Разыщут, будь уверен. И что ты с этого получишь? А они? Вместо того, чтобы умереть быстро и безболезненно…

«Не найдут, — с удовольствием подумал принц и даже нашёл в себе силы улыбнуться в темноте, липнущей к лицу, как паутина. Он умел улыбаться, хотя большой практики у него и не было. — Белый день на дворе. То есть серый, но всё-таки день. Уже не найдут. Гоблины твои ничегошеньки не соображают, а мышекрысы днём в караульне спят. На балках вниз головой. И иногда орут во сне».

— К тому же эта малышня может додуматься потащить клетку обратно в свой мир — тут-то твоему любезному Филину и конец, только пёрышки полетят… Ну да. ладно, не об этом речь.

«Ага, значит, точно не потащили, — подумал Инго. — Уже что-то!»

— Речь о том, что своеволие — не то, чего я от тебя жду. Надо бы тебя наказать.

— С этого бы и начинали, — сказал принц, стараясь, чтобы слова его прозвучали как можно более дерзко, хотя его прошиб холодный пот — он прекрасно знал, какое наказание имел в виду колдун. Мутабор заворочался в темноте и, кажется, злорадно потёр руки.

— Сегодняшнего вечера, ваше высочество, вы будете ждать с должным нетерпением, — проскрежетал его голос.

— Ничего, вашими же стараниями недолго осталось, — по возможности небрежно ответил принц и набрал в грудь воздуха, ожидая самого страшного, «Странно, что он так долго со мной разговоры разговаривает… раньше бы давно начал… начал играть».

Силуэт у дальней стены опять шевельнулся. Мутабор поднял капюшон и посмотрел Инго в глаза. Рыжему принцу показалось, будто что-то обожгло ему лоб, а всё тело опутали железные цепи. Инго выдержал взгляд, не шелохнувшись, хотя уже знал, что будет.

Мутабор протянул вбок длинную руку. Сухо щелкнул замочек скрипичного футляра.

Инго прикусил губу. Скрипка пропела несколько долгих тоскливых нот. Ржавые лезвия, холодные скользкие тела ядовитых змей, вой ветра — вот что представилось принцу, когда зазвучала эта музыка. Мутабор опустил смычок и снова, усмехнувшись, поглядел принцу в глаза. Через несколько секунд Инго произнес чуть глуховатым голосом:

— Не закричу. Не дождётесь.

— Что, мигрень разыгралась? Это наследственное, ваше высочество, — сказал Мутабор с отвратительным скрипучим смешком. — А до вечера так далеко, целая вечность. Это только начало, дорогой мой. Я слышал, что к вечеру мигрень обычно усиливается. — Мечтательно продолжал он, смакуя каждое слово. Она напоминает прикосновение раскалённого железа. Она заползает в голову, как ядовитая змея и жалит, жалит, жалит… Сегодня они будет особенно сильной. И он занёс над скрипкой смычок.

Казалось, темнота подземелья выгибается и вибрирует от напряжения. У Инго в сотый раз возникло страшное ощущение, словно его, несомненного и настоящего, запихивают в пространство размером с усохшую горошину, и при этом глядеть на мир он может, а вмешиваться в происходящее — нет. В том числе и владеть собственным телом, которое корёжили чары. Принц ощутил, как его руки меняют форму, как плавится его лицо. «Но ведь сейчас день! — пронеслось у него в голове сквозь всепоглощающую боль. — Он хочет превратить меня днем, насовсем!» Он попытался выпрямиться, чувствуя, как от чёрных волн музыки спина скручивается в горб, и на мгновение ему это удалось, но музыка нахлынула снова. Инго сжал кулаки. «Я выдержу! — повторял себе принц. — Я — выдержу. Он пытается забраться в мою голову. Раньше не выходило — и теперь не выйдет. Теперь — особенно».

На секунду он как наяву увидел растерянное лицо рыжей девочки.

«— А ты кто?

— Я? Я Лиза».

«— Лиза — это Элизабет, Лиззи, Бетси и Бесс?

«— Ага. И еще Беттина, Тибби… И Лиллибет…»

Музыка хлестала, как бич. И вдруг в самой сердцевине этой музыки Инго почудилась трещинка. Колдун играл, воздух полнился магией, но где-то за шквалом нот…

«Элизабет, Лиззи, Бетси и Бесс… — повторял Инго, чувствуя, как его тело и лицо вновь и вновь меняют форму. — Элизабет, Лиззи, Бетси и Бесс…»

Музыка взвыла и оборвалась.

— Ну как ты себя чувствуешь? — прошипел Мутабор.

Инго попытался распрямить плечи и не смог: тяжесть горба тянула к земле. Но мысли текли совершенно ясно: «Он испугался… Он понял, что ему сейчас со мной не справиться!»

Рыжий карлик, стоявший посреди подземелья перед колдуном, встряхнул головой и улыбнулся.

— Право, дорогой мой, ты себе не представляешь, как далеко до заката. Иди погуляй, если сможешь. И не забудь поглядеться в зеркало. Привыкай. Упадешь — подберут. Стража!

Дверь снова лязгнула. Вошли давешние мышекрысы. Инго стиснул кулаки и развернулся на пятках.

— Свободны! — сказал он чуть громче, чем стоило бы, и с радостью услышал, что голос в уродливом теле остался прежним, и этот голос повинуется ему и говорит нужные слова, а не скулит покорные оправдания. Услышал это и колдун, но не успел ничего сказать.

Инго бросил Мутабору через плечо:

— Аудиенция окончена!

Мышекрысы испарились.

— Короля играем, — усмехнулся Мутабор закрытой двери, за которой скрылся карлик. Жалкое зрелище.

Инго стремительно шел по коридору со статуями, прикрыв глаза и сжав кулаки. Кривые ноги карлика подворачивались, он спотыкался, но старался держаться прямо. У двери гардеробной он остановился и, толкнув её, несколько мгновений медлил. Потом задержал дыхание и взглянул в зеркало. На побелевшем уродливом лице зелёные глаза казались чёрными, руки висели ниже колен, горб торчал на спине. «Элизабет, Лиззи, Бетси и Бесс».