Они пронеслись мимо станции метро «Горьковская», мимо памятника «Стерегущему» и устремились к набережной. Погода незаметным образом успела резко перемениться: неожиданно потеплело, и в воздухе повис ватный белый туман. Он был таким плотным, что скрыл Неву, Троицкий мост, Петропавловскую крепость, даже потоки машин, и заглушил все городские звуки. Когда Генриетта и Костя очутились перед деревянным мостиком, ведущим в крепость, Костя даже не смог различить очертания стен на той стороне речки. Было удивительно тихо — слышался только плеск воды под мостом. И вдруг в отдалении грохнула пушка. «Полдень уже, что ли?» — удивился Костя, но тут Генриетта снова дернула его за руку: «Скорее!»

На том берегу туман уже растаял, и Костя, встав как вкопанный, завертел головой, пытаясь рассмотреть съемочные декорации, до неузнаваемости преобразившие облазанную им вдоль и поперек Петропавловскую крепость. Знакомым был только булыжник под ногами, а вокруг… Вокруг высились вековые деревья и пестрели причудливой постройки старинные дома с черепичными крышами, разукрашенные башенками и флюгерами. Прямо перед Костей тянулась высоченная стена, сложенная из замшелого камня, и единственным проемом в ней были кованые ворота в чугунных розах, а за воротами расстилался похожий на лабиринт парк. «Во нагромоздили! — уважительно произнес вслух Костя. — Дорогущий фильм, наверно…» Но никто ему не ответил. Костя подпрыгнул как ужаленный: Генриетта как будто в воздухе растворилась. Странно…

Тут он заметил, что для декораций все это слишком уж запущенное и обветшалое. Дома-то еще выглядели куда ни шло, хотя краска на стенах изрядно облупилась, в черепице на крышах зияли щербины, окна не мешало бы помыть. А вот замшелая стена вся поросла плющом и местами обрушилась, покривившиеся ворота были испятнаны ржавчиной, да и парк пребывал в полном запустении. Деревья и кусты разрослись, неухоженные и запущенные. Некоторые из них были грубо сломаны и повалены — то ли ветром, то ли какими то живыми существами. Газоны были вытоптаны, клумбы густо поросли сорняками, фонтаны обрушились и бездействовали. «Интересные у них тут спецэффекты!» — подумал Костя.

Вдруг Костю крепко взяла за плечо здоровенная рука в кожаной перчатке. Он обернулся и задрал голову: над ним возвышался внушительный человек в блестящем панцире, выглядевшем как настоящий, в шлеме с плюмажем и с алебардой наперевес.

— Ты ли тот, кого привела Генриетта? — прогудел стражник. Костя молча кивнул, подумав про себя: «Здорово у них тут… Все как взаправду!»

— Следуй за мной! — и стражник повел Костю к воротам, которые сомкнулись за их спинами, громко лязгнув, как зубы хищного зверя, так что Костя от неожиданности даже вздрогнул. Впрочем, как оказалось, ворота захлопнулись не сами по себе: по обеим сторонам стояло еще по четыре стражника в полном вооружении. Они слаженно отсалютовали алебардами и хором гаркнули неразборчивое приветствие. Костя хотел было сказать что-нибудь еще про дорогие декорации и вообще показать себя знатоком, но вовремя сообразил, что человек в костюме стражника, наверно, просто один из массовки… а Генриетта все равно уже куда-то делась… может, как раз к режиссеру и побежала. «Ладно, у него все и спрошу», — решил Костя и последовал за стражником по усыпанным гравием аллеям.

Не успели они пройти и несколько шагов, как Костя споткнулся от изумления и, раскрыв рот, уставился вверх: высоко над парком тянулись в небо башни и мерцали освещенные окна огромного роскошного дворца, который был самым что ни на есть настоящим! А на самой высокой башне стрелял на ветру чёрный флаг с фиолетовым пауком. Стражник, поднявшись вместе с Костей по каменным ступеням, толкнул тяжелую резную дверь, за которой обнаружился целый отряд дворцовой охраны, расступившийся, бряцая оружием, перед Костей и его провожатым.

В сопровождении стражника ошарашенный Костя долго шёл по длинным, гулким коридорам и галереям, поднимался по устланным коврами лестницам, оглядывался на рыцарские доспехи вдоль стен. Резные каменные узоры стен, края перил и ступеней местами обвалились. Ковры, устилавшие лестницу, были такие грязные, что каждый шаг выбивал из них маленькое облачко пыли. Гобелены свисали со стен линялыми лохмотьями, так что было невозможно разобрать, что на них изображено. Рыцарские доспехи по углам жалобно поскрипывали от сырости. У многих не хватало то перчатки, то наплечника, а то и вовсе головы, то есть шлёма. Под ногами хрустел песок. Постепенно у Кости зарябило в глазах и устали ноги — как после длинной школьной экскурсии по Эрмитажу, только запущенному и запачканному Эрмитажу. Наконец они очутились в начале длинной анфилады парадных покоев. Здесь грязь и запустение [слоимо] отступили; с лестничной площадки вглубь анфилады простиралась ярко-голубая ковровая дорожка, а из под нее виднелся мозаичный узор, блестевший так, будто его только что начистили.

Костя так старательно вертел головой, пытаясь одновременно запомнить маршрут и изучить интерьер, что совершенно не смотрел себе под ноги и вдруг наступил на что-то мягкое и упругое. Это что-то тоже подпрыгнуло и откатилось в сторону с громким визгливым воплем: «Увай-уау-у!» Костя остановился как вкопанный: в двух шагах от него волчком вертелось по узорчатому мозаичному полу мохнатенькое хвостатенькое существо с торчащими острыми ушами и не очень-то приятной то ли мордой, то ли лицом, поросшим жесткой щетинистой шерстью.

— Смотри куда прешь! — существо выпучило на Костю круглые злые глаза и угрожающе оскалилось, одновременно пытаясь дуть на отдавленный хвост, украшенный грязной кисточкой. — Ой, хвостик мой… Козебра тебя задави!

— Из-звините, — растерянно пробормотал Костя.

«Никакое это не кино! — пронеслось у него в голове. — Это все настоящее!» Он покосился на стражника.

— Грохус, что ты тут крутишься под ногами, чтоб тебя семь стрел да к гнилому пню! — рявкнул тот.

— Я мозаику чистил! — вякнуло существо. — Я дело делаю, а он тут растопырился, то-о-опа-ет, как тролль по тротуару!

Стражник угрожающе навис над существом и разгневанно спросил:

— Да за каким же псом ты ее чистишь, когда велено было пылью посыпать, тупая твоя голова, дурные твои уши! Ты что, приказа не понял? А паутину кто будет развешивать, Ганс Христиан Андерсен?

— Так пауков Фукстон Наловить обещался! — окрысился мохнатый комок. — И не твоего ума это дело, за беспорядок у нас Шмякстон отвечает! До праздничка-то еще ого-го сколько времени! А ты ведешь себе этого недомерка, ну и веди!

Костя хотел как следует ответить на «недомерка», но стражник от души наподдал существу ногой, и оно укатилось куда-то в угол, громко вереща и всхлипывая.

— Развелось тут… — буркнул стражник, сердито оглядываясь. — Раньше, бывало, сапогом в них запустишь, и все дела, а теперь нельзя, теперь они прислуга!

— Кто это был? — уточнил Костя и вытер ноги о голубой бобрик ковра.

— Гоблин, конечно, кто ж еще так скандалить будет? — стражник удивленно поглядел из-под шлема. — Тоже мне, выдумали — гоблинов к делу приставить! Научили говорить на свою голову! — провожатый подтолкнул подопечного вперед и пошел следом, держась ровно на шаг позади.

Сквозь тяжелые шторы с трудом пробивался свет, и Костя понял, что снаружи уже смеркается. Не успел он обмозговать это странное обстоятельство, как голос стражника прогудел:

— Приказ господина министра исполнен! Он здесь! — провожатый развернулся и зашагал прочь.

Полумрак рассеялся. Костя стоял на пороге богато украшенной комнаты, выдержанной в лазоревых тонах и тесно заставленной раззолоченной мебелью пуфиками и диванчиками, столиками и прочими шкафчиками, горочками, буфетиками, на каждой полочке которых теснились безделушки. Все это пестрое попугайское великолепие ярко освещалось старательно начищенными канделябрами. Было тепло, даже душно — и неудивительно: в дальней стене полыхал внушительный камин. Навстречу Косте из обитого бархатом креслица поднялся одетый в лазоревый камзол кругленький господин с румяным открытым лицом и одарил Костю сверкающей улыбкой: