Чтобы в полной мере оценить подвиг Геннадия Шичко, надо быть большим патриотом, надо любить свою Родину и страдать за судьбу породившего тебя народа. Приведем еще несколько цифр. Их сообщает в устных лекциях и своих книгах академик Углов.

Если мы не сократим производство спиртного и не потесним пьянство, то в 2000 году в нашей стране 70—80 процентов взрослого населения будут пьяницы и алкоголики.

Каждый третий умирает у нас от причин, связанных с употреблением алкоголя.

За год у нас рождается двести тысяч дефективных детей.

В 1990 году в школы пойдет один миллион шестьсот тысяч умственно отсталых ребят.

По числу умирающих детей мы стоим на 51 месте в мире.

По средней продолжительности жизни Япония стоит на первом месте (79 лет), мы — на одном из последних (69).

Ежегодно в нашей стране прибавляется 550 тысяч новых алкоголиков.

Заметим: цифры эти, и многие другие, приводил на занятиях Шичко. Скучная вещь — цифры, а равнодушным никого не оставляли. И сам я не однажды видел, как слушая их, глубоко задумывался самый падший алкоголик, а в перерыве подходил к учителю, спрашивал: «Неужели все так и есть? Это же страшно!» Другой говорил: «Куда же они смотрят, те, у кого власть?»

Да, цифры страшноватые. Нам скажут: ну, а борьба за трезвость? У нас же создано Общество борьбы за трезвость?

Да, Общество такое есть. Поначалу было вступили в борьбу за трезвость, и власть имущие били себя в грудь, клялись: «От борьбы за трезвость не отойдем, это наш путь, наша линия». Но путь постепенно затерялся в дебрях бюрократизма, печать, едва начав выступать за трезвость, скоро вновь перешла на позиции культуропитейства. Я сам был избран членом редколлегии вновь созданного журнала «Трезвость и культура». И в первые месяцы после известного постановления о борьбе за трезвость мы вели четкую линию за абсолютную трезвость, но потом редактор журнала С. Шевердин, его ближайшие помощники стали тихонько поговаривать о «культурном» винопитии, стали ворчать в адрес стойких борцов за трезвость, называть их экстремистами, твердолобыми, а затем уж, когда и наверху смолкли голоса о трезвости и вновь начали открывать пивные и винно-водочные заводы, увеличивать план торговле, в журнале запестрели статейки об эфемерности идеи трезвой жизни. Из редколлегии демонстративно вышел академик Углов, за ним ушел из редакции и я. Кислород перекрыт и для многих других энтузиастов трезвости, и теперь редко-редко увидишь в печати имя человека, который прежде, во времена застоя, ухитрялся чаще выступать в газетах с проповедью трезвой здоровой жизни. Вновь забурлили половодьем реки спиртного. На полках магазинов засветились наклейки со словами: «Водка», «Коньяк», «Вино».

В журнале «Наш современник» я читал обращение академика Углова, читал и листовку, ходящую по рукам с этим обращением. В листовке все сказано резче, определеннее, видно, ее не редактировали. Приведу из нее несколько строк:

«Алкогольная мафия, проникшая во все поры управления, одержала верх: снимаются ограничения с торговли спиртным, смолкли протестующие голоса средств информации...»

И дальше:

«Братья и сестры! Все честные люди из рабочей среды, из крестьян, из народной интеллигенции! Верующие христиане и мусульмане, люди всех вероисповеданий! Нам не на кого больше надеяться. Мы должны объединить усилия и объявить бойкот зеленому змию. Не покупайте спиртного, не пейте сами и не угощайте других! Пусть отравляются те, кто с сатанинским упорством цепляется за это зло. Нам некуда больше отступать, впереди позор полуголодной жизни, кошмар биологического вырождения».

Для характеристики нашего Общества скажу: со многими я встречался после появления этого обращения, многим показывал его и читал. Коллеги Углова, люди его научного ранга, снисходительно улыбались, покачивали головой. Странно, мол, ведет себя Федор Григорьевич. Большой ученый, великий хирург, а поступки себе позволяет юношеские, несерьезные. Люди, власть предержащие, не скрывают раздражения. За такие штучки — в былые времена...

Но вот вздрогнула земля Кузнецкая, шевельнул плечом горняцкий люд. И замерли колеса подъемных машин над шахтами. Хватит! — загудели тысячеустые митинги. — Натерпелись! Власть берем в свои рабочие руки.

И первые приказы. Первые решения:

Закрыть винные магазины.

Спирто-водочные заводы и базы — на замок!

Не те ли мотивы, что и у Углова? Не та ли решимость противостоять силам зла, силам, которые, к нашему несчастью, окопались в руководящих, планирующих, указующих сферах. И как только народы берут судьбу в свои руки, они изгоняют из своей жизни главное зло — коварный яд-искуситель, алкоголь.

Как часто бывало в нашей истории, народ в критические минуты брал власть и спасал себя, своих детей, внуков, свое прошлое и будущее. Мне представляется, ныне и наступила та самая критическая ситуация. В такие моменты истории у народа всегда находились духовные лидеры, рыцари духа, люди, способные пренебречь выгодами личной жизни и посвятить себя борьбе. Такими и предстают перед нами ученый с головой провидца и гения Геннадий Шичко и хирург с мировым именем Федор Углов. Такие люди, как метеоры, осветив поле нашей жизни, сгорают, метеором сгорел и Шичко. Но наш долг подхватить его оружие, собрать все силушки народные и одолеть зеленого змия.

Итак, — метод. Снова заглянем в его глубины. Продолжим спор официальной наркологии с неофициальным Шичко.

Я однажды пошел на обман — явился к врачу-наркологу и сказал:

— Прошу вашей помощи.

Врач был занят, что-то писал. Не взглянув на меня, спросил:

— Что с вами?

— Обычная история: потребляю алкоголь.

— Я тоже потребляю. И что же? Вино, как видите, мне не мешает. В божьем писании сказано: вино даже полезно животу нашему, аще пиеши в меру. Или: не реку — не пити. Не буде то. А реку — не упиваться во пиянство злое.

Говорит игриво, но с некоторым нетерпением: дескать, чего шляешься по врачам, если нет к тому особой причины.

Делаю вид, что не замечаю его раздражения. Продолжаю:

— Мне алкоголь мешает. У меня после выпивки сердце болит. Поташнивает. И вообще — хотел бы совсем освободиться от алкогольной зависимости.

Врач отодвинул бумаги, заглянул мне в глаза — пристально, изучающе. Видимо, его насторожили слова: алкогольная зависимость. Я выбивался из привычного ряда его пациентов, и он должен был меня раскусить.

Заговорил мягче:

— Как я понимаю, вы пьете немного и вам легко будет победить привычку к алкоголю. Бросьте пить и все тут.

Мы беседовали еще минут пять, и врач все повторял одно и то же: вы — человек культурный, понимающий и пьете немного, бросьте пить и переходите на трезвый образ жизни.

Он был самоуверен, говорил так, будто писал рецепт. И явно торопился. Его ждали больные, и он хотел бы их всех принять

Мы вежливо расстались. Я с грустью подумал: такой врач мало кому поможет. И потом, когда я изучал метод, Шичко, ходил на занятия его группы, говорил о наркологах с пациентами Геннадия Андреевича, спрашивал тех, кто не однажды лечился у них. Спортсмен из Эстонии, молодой, здоровенный и красивый парень, забавно рассказывал, как его принимали.

— Смерит меня взглядом нарколог, скажет: «Докатился, значит, допился до риз. А мог бы рекорды ставить, Родину прославлять».

Спортсмен обыкновенно молчал, в прения не входил. А врач продолжал: «Так что же ты мне скажешь, добрый молодец? Будем лечиться, таблетки дадим, в ЛТП пошлем или как?»

— Да нет уж, не надо. Я как-нибудь сам справлюсь.

Некоторое время после визита держался, потом снова запивал. Жена, провожая в другой раз к наркологу, покупала коробки конфет, коньяк — нес врачу. Тот брал подношения, но слова говорил все те же, только говорил пространнее, голосом потеплевшим. А я смотрел на него и думал: «Других учишь, а сам коньячку рад. Ишь, как глаза-то потеплели!» И презирал такого врача, и веры ему не было.

— А к Шичко прийти кто надоумил?

— Жена. И тоже конфеты привез. Подаю Шичко, а он удивлен: «Что это?» — «А это жена... вашей жене...» — «Но наши жены не знакомы. Так что без подарков. Для меня лучшим подарком будет ваше отрезвление».