Я разбираюсь в психологии и отчетливо видела, что его ярость не имела никакого отношения ко мне, к СПИДу или к вопросам гомосексуальности, а была, скорее всего, связана с его собственными проблемами, возможно в семье. Я и потом при общении с такими «борцами» со СПИДом вновь убеждалась, что эти фанатики, подобными методами пытаясь доказать свою правоту в дискуссии о СПИДе, на самом деле имеют массу внутренних проблем и, не умея их решить, выплескивают наружу свой гнев, направленный против остального мира;
И тем не менее я не была намерена терпеть такие выходки, в частности поставив да место разбушевавшегося «оппонента» и возвратив дискуссию в нормальное русло. Я ведь сама вышла из среды представителей нетрадиционной сексуальной ориентации, имея от этого много неприятностей, особенно в период учебы в аспирантуре Йельского университета (Yale Graduate School) в 1968–1972 годах.
На мой взгляд, научное обсуждение проблемы СПИДа было в значительной степени изуродовано всяческими запугиваниями, психологическое давление на оппонентов было крайне агрессивным. В результате изучение этой болезни было отброшено назад из-за того, что из этой области ушли многие талантливые ученые, кто мог бы разработать альтернативные гипотезы.
СПИД-активисты постоянно накаляли обстановку, выступая со своими дурацкими идеями, заимствованными из «учения» М. Фуко: «Мы требуем, чтобы наука занималась только этой проблемой!» Выдвигали они и такие требования — «Дайте денег нам! Только нам! Мы требуем перераспределения денег, выделенных на борьбу с другими заболеваниями!» И, как правило, добивались своего.
— Вы писали: «Наука и общество — это хрупкие барьеры, защищающие нас от бурных волнений жестокой и безразличной природы». Если в отношении гипотезы ВИЧ/СПИДа допущена большая научная ошибка, то стоит ля вообще надеяться на науку?
-— Я думаю, мы находимся в самом начале понимания того, чем является СПИД, а также причин, его вызывающих, и способов лечения. Хотя я не являюсь сторонником ни одной из выдвинутых гипотез, но, как ученый, я с самого начала относилась скептически к официальной доктрине ВИЧ/СПИДа. Когда я изучала информацию по этому поводу, то всегда думала: «Есть что-то' неправильное в том, каким образом подобран и преподносится этот материал». Я никогда ничего не принимала на веру, в том числе — навязывание общепринятого мнения насчет этой болезни, что казалось мне просто формой суеверия,
— У вас есть интересная идея об интеграции науки и истории.
— Я ощущаю себя во многом продуктом культуры и традиций греко-римской эпохи, которые, я полагаю, могут быть основой наших представлений о мире. То, чего достигли в Древней Греции, является ярким примером развития мысли в области искусства и науки. Один из выводов опыта той эпохи, на мой взгляд, можно сформулировать следующим образом: для того чтобы стать великим ученым, врачом, политиком, — необходимо в определенной степени разбираться в искусстве, культуре, что способствует нравственному подходу к той проблеме, которой вы профессионально занимаетесь.
Если у вас есть предположения, исходящие из существующих фактов, то вы имеете право выступить с рабочей гипотезой. Она просуществует только до той поры, пока у кого-то не найдется более доказательное, рациональное объяснение изучаемого явления. Я всегда интересовалась медициной и вижу, как некоторые ее представители умеют приспосабливаться к любым обстоятельствам, отметая все то, что не вписывается в общепринятые рамки объяснения проблемы, например, того же СПИДа. Я видела сама, как такие врачи могут глубоко заблуждаться. Очевидно, это происходит из-за ограниченности их общего кругозора. В то же время «обычный» человек в состоянии иногда найти разумное объяснение проблемы.
Причинами, по которым книга «Сексуальная личность» вызвала критику, стали лишь несколько замечаний о СПИДе, которые были объявлены политически некорректными и неприемлемыми. Однако я твердо стою на этих позициях и уверена, что пусть даже через много лет, но люди осознают мою правоту. Так, в книге было отмечено, что эта болезнь вовсе не была чем-то неожиданным в начале 80-х, потому что признаки того, что происходит нечто плохое, были уже видны в середине 70-х годов.
Это был период, когда количество роскошных клубов, баров, других увеселительных заведений для геев вдруг начало увеличиваться со взрывной скоростью. На этом фоне другие аналогичные места времяпрепровождения выглядели куда более скромно.
В тот период я, привыкшая ходить вместе с моими друзьями-геями в мужские бары, неожиданно почувствовала себя для них лишней. Они перестали интересоваться женщинами вообще, находя удовольствие только в однополом общении. И это для меня было трагедией, тяжелым периодом в моей жизни, когда друзья, которые были моими союзниками и единомышленниками в поисках, знаете ли, любви, смысла жизни и т, п., неожиданно сделали меня персона нонграта.
Тогда же начали появляться комнаты для гомосексуальных и прочих оргий, в которых люди предавались самым изощренным плотским утехам. Под воздействием открывающихся секс-шопов и других аналогичных новоявленных мест, пропагандирующих «передовые методы секса», в обиход вошли, к примеру, «сексуальное удовлетворение» при помощи введения кулака и тому подобные вещи. Мои друзья-мужчины ушли в этот «райский сад земных наслаждений».
А вскоре я прочла в «Нью-Йорк таймс» сообщение, что у геев появились серьезные проблемы со здоровьем в связи с инфекционными заболеваниями. Мои друзья тоже говорили мне об этом. Потом мне попалась статья о том, что в органах желудочно-кишечного — тракта некоторых нью-йоркских геев был обнаружен ранее неизвестный медицине патогенный микроорганизм. Только ветеринария оказалась в состоянии опознать его. Это был паразит Животных. Помню, я похолодела от ужаса: мне показалось, что это было признаком того, что вскоре должно произойти нечто страшное. Так оно и случилось. Поэтому, на мой взгляд, идея, что СПИД появился ниоткуда, — образец исторической бессмыслицы.
— По вашему мнению, причина СПИДа кроется в языческой неразборчивости в сексе, имевшей место в 60—70-е годы?
— Да. Девиз моего поколения — «Свободная любовь», которой я сама пыталась заниматься, что на самом деле оказалось не таким уж хорошим делом.
Сексуальная революция как цель осуществления максимального количества половых актов, осуществляемых многими людьми, всплеск неразборчивости в сексе были сродни этому явлению еще в преддверии агонии Римской империи, когда разнузданность стала общепринятой нормой поведения, особенно среди элиты общества. Мы не утверждаем, что Америку по этой причине ждет такой же финал, но исторические параллели все-таки прослеживаются. Только возмездие на этот раз пришло в виде СПИДа.
Представители моего поколения приняли участие в грандиозном эксперименте, жертвами которого стало много геев, в том числе весьма талантливых и незаурядных личностей.
— Вы полагаете, что моральная ответственность за грехи того периода неизбежна?
— Я постоянно говорила, что геи моего поколения бросили вызов самой Природе и проиграли. Но я думаю, это все-таки было по-своему благородным делом, напоминающим попытки Байрона (Byron), Шелли (Shelley) и других романтиков прошлого, — грозить небесам кулаком. Человечество приобретает опыт и оттого, что рискует. Но затем неизбежно наступают последствия: природа не прощает такого к себе отношения. Мы обязаны нести ответственность за свои азартные игры и, когда проигрываем, должны сами расплачиваться, а не винить в этом других.
— Сейчас выходит немало книг, статей, в которых утверждается, что имеются очень серьезные сомнения в существовании вируса иммунодефицита человека. Так, многие ученые, и в частности доктор Элени Пападопулос-Элеопулос и ее группа, утверждают, что этого вируса нет, а белки, которые якобы являются его компонентами — всего лишь продукты клеток, подвергшихся интоксикации.
— Неудивительно, что появились такие версии. Я думаю» была допущена ошибка в том, что рабочие гипотезы о происхождения этого заболевания были поспешно обнародованы как безусловные доказательства, а журналисты, которые занимались освещением этой проблемы, как и многие СПИД-активисты, с готовностью подхватившие эти идеи, были просто некомпетентны в специфике вопроса.