– Вообще-то это цементная пыль, – уточняет Голован.

– Вечно ты все знаешь.

Немой встряхивается как собака и над ним встает облако пыли. Зато прорисовываются темные волосы на голове и брови на лице. Он делает знаки пальцами.

– Что он говорит? – не успела ухватить смысл Марж.

– Говорит, что не успевает дырки под динамит просверлить. Ладно, и этих хватит!

Когда Немой уходит, Голован и Марж валятся на траву.

– Холодная, – замечает Марж. – Завтра кого-то из нас, наверное, убьют.

– Возможно.

Девушка ложится, положив подбородок на ладони.

– Слушай, а правду говорят, что ты можешь будущее предсказывать?

– Возможно.

– Ну что ты возможно, да возможно. Так и я умею. Ты скажи, завалим мы все-таки Прыг-скока? Умрет он или нет, в конце концов?

Голован задумчиво глядит на нее и говорит:

– Возможно.

Она кидает в него травой, он делает вид, что сейчас бросится на нее, и она убегает в дом. Едва девушка скрывается, от былой веселости Голована не остается и следа. Он с тоской смотрит на заходящее солнце и боится ощутить, что оно для него последнее.

Он не знает, как это происходит. Дураки мечтают знать свое будущее, потому что не догадываются, как это страшно. Знать будущее, которое уже есть. Неизменное, равнодушное, уже существующее. Можно продолжить, холодное, застывшее. Если дальше, мертвое.

У шарлатанов все гороскопы счастливые, потому что человек так устроен, что не захочет читать гороскоп, в котором сказано, например, завтра ты умрешь. У тебя будет инфаркт. Ты врежешься на машине в столб. На фига такое будущее? Нам подавай со счастливым концом.

Но все дело в том, что у Голована никто не спрашивал, хочет ли он знать, что будет завтра. Живой сказал, побочный эффект. И еще он сказал, что Голован счастливчик. Сначала Голован ему верил, как верил во всем. Раз за разом в груди словно разверзалась черная дыра, и показывая будущие жертвы и кровь. Сначала он думал, так и надо. Потом он устал.

Реальность и его собственные опасения перемешались. Он уже и сам не знал точно, где прорезывается его дар, а где отчаяние и фантазии. Что поделать, кому рассказать, что Прыг-скока им не убить никогда, но с другой стороны, и он их убьет не всех.

Чемоданов и Живолуп обратили внимание на появившуюся в "Зубах" Секу по разным причинам.

– Тощая, – неодобрительно заметил Чемоданов.

– Зато входить будет туго, – авторитетно с видом знатока заявил бывший боксер, шмыгнув изломанным носом, и позвал. – Красавица, иди к нам!

Сека подошла, виляя узким задом, донельзя затянутым в джинсы. А ведь боксер прав, подумал Чемоданов, наливаясь похотью и представляя картины, как он заваливает незнакомку в навоз. Самый первый раз с ним было именно в этом несколько не приспособленном для любви месте, но кайф получился таким острым, а навоз теплым, что с тех пор, занимаясь сексом, аграрий всегда представлял себе именно эту благоухающую обстановку.

– Тебя как зовут? – спросил боксер, едва дождавшись пока девчонка опустит на стул свой тощий зад.

– Сека! – по обыкновению звонко произнесла та.

– Странное имя. А че ты так орешь?

– Она у нас волнуется, – пояснил обстоятельный Чемоданов. – Сколько тебе лет?

– Ты этого вопроса не задавал! – оборвал его Живолуп и без обиняков поинтересовался. – Сека, ты у нас снимаешься?

– Да, – скромно потупилась девушка.

– А у тебя случайно не в первый раз? Я страсть этого не люблю. Грязь сплошная, – поморщился боксер.

– Я не помню.

– Как это не помню? – насторожился Живолуп. – Ты случаем не наркоманка?

Он закатал ей рукава и осмотрел вены и шею. Руки были чистые, а шея как шея.

– Я не помню, сколько у меня было, – поправилась Сека.

– Наш человек, – обрадовался Чемоданов.

– Рано радуешься, – хмуро сказал Живолуп. – После меня пойдешь. Я вторым не люблю,- и повторился.- Грязь сплошная.

– Это почему после меня грязь? – обиделся бывший сельчанин. – Я каждое утро подмываюсь.

– Может, тебе уже и не пачкаться тогда, колхозник? – недобро сощурился Живолуп.

– Ладно, чего так сразу? – стушевался тот. – Вторым, так вторым. Только ты там чересчур не орудуй, девчонка все-таки.

– Не учи ученого.

– Эй, парни, вы закончили? – щелкнула пальцами Сека, обращая на себя внимание. – Может, сначала угостите девушку?

Боксер хлопнул себя по покатому лбу.

– Забыл, извини. Что ты будешь?

– Мне бы булочку.

Таксисты захохотали.

– Вот сказанула! Шутишь да? Что будешь пить?

– Мне бы булочку! – настаивала Сека.

Друзья оборвали смех, когда им стало ясно, что девушка не шутит.

– Может она голодная? – засомневался Чемоданов. – Котлеты заказать?

Сека с сомнением оглядела хлипкий зал, который котлет бы не вынес.

– Только булочку.

– Ромка! – рявкнул боксер, заставив Чемоданова вздрогнуть. – Пожрать чего-нибудь тащи. И выпить. Да и булочку какую – нибудь. Шеметом!

Пока бармен шевелился, боксер стал нетерпеливо выпихивать Секу из-за стола.

– А покушать? – не поняла та.

– Будет тебе, все будет. Пошли пока по быстрому перепихнемся в туалет, – плотоядно оскалился тот.

Он увлек слабо сопротивляющуюся девушку за собой и вскоре скрылся за болтающимися на шарнирах дверями в туалет. Внутри был лишь один человек, стоящий у писсуара.

– Вали отсюда! Ты что присох там? – рявкнул Живолуп.

– Сека, вали его! – крикнул Сафа, оглянувшись.

– Я не поела! – сдавлено пискнула та.

– Вот черт! – Сафа еле прошмыгнул мимо расставленных граблей бывшего приятеля.

Узнав его, боксер озверел.

– Опять ты здесь? Я ведь тебя предупреждал! – и попытался схватить, но Сека не дала.

– Я сделаю все, что ты хочешь.

Боксер с сожалением посмотрел на ускользающую добычу.

– Когда ж тебя заберут, местный придурок?

– Не высокого ты мнения о местных. Что ж ты тогда приперся в мой город? – насмешливо поинтересовался Сафа, благоразумно отступив к двери.

– Когда-то он был твой, недомерок. Придет Черный пароход и ту – ту! Привет. А я тут останусь, драть твоих баб.

– Пароход только послезавтра. Еще целый день мой.

– Вали отсюда, пока я по настоящему не разозлился!

– Иди, – подтолкнула его Сека и шепнула. – За булочкой.

Живолуп ревниво проследил за ним взглядом и спросил:

– Ну, теперь мы можем заняться делом? – расстегнул ширинку и похвастался. – Ну и как тебе мой конь? Видишь, он застоялся?- внезапно он столкнулся с немигающим взглядом девчонки. – Чего ты на меня уставилась? Ты вниз смотри!

– Ты Жеку Томилкина Прыг-скоку сдал? – неожиданно спросила Сека.

– Ч-чего? – опешил боксер, и конь его увял на глазах. – Ты что тут выпытываешь, стерва?

– Прыг-скок не знал Жеку в лицо и тогда ты ему на сотовый звякнул, пометил, – продолжала Сека.

– Ты чего, уродка? Я сейчас тебя саму помечу! – рассвирепел здоровяк и схватил ее за волосы.

Подтащив к писсуару, силой склонил к низу. Сека отчаянно сопротивлялась, но силы были не равны. Шатнулась на шарнирах дверь, Сека не видела, кто вошел, но на удачу вытянула руку. Сафа метнулся к борющимся и вложил в руки Секи хлеб.

– Придурок местный явился! – довольно осклабился Живолуп. – Я вас обоих заставлю мочу пить!

После этих слов у него возникло неприятное чувство, что он пытается не пригнуть головку тонкой девчушке, а голой рукой остановить автомобиль. Сека резко выпрямилась, едва не сломав ему руку в плече, и чтобы сохранить ее, боксер был вынужден отшагнуть.

– Ну, ты нарвалась, дура! – пригрозил Живолуп, снова подступая к ней.

Решив оглушить девчонку, он ударил ее сначала справа, затем слева. И обе руки его попали в захват. Сека рывком выпрямила их, после чего последовал неслабый толчок. Боксер пролетел три метра и, снеся дверку кабинки, оказался внутри.

– Посмотрим, кто будет мочу пить, – заявил Сафа, а у Секи обеспокоено уточнил. – Ты весь кусок съела?

– Нет, только корочку!