– Отложим это на потом, – сказал он, наконец, и опустил руку.

– Что именно?

Следующей реакции Сафа не ожидал. Участковый рассмеялся.

– Думаешь, переиграл меня, сопляк? Я совсем расклеился да? Сейчас потеряю терпение и начну психовать, да? Ты ведь этого хотел? Я поступлю по-другому, – он оглянулся на сверкающую в лучах осеннего восходящего солнышка лайбу.

Сафа почувствовал неподдельную тревогу.

– Что вы задумали?

– Чего ты так заволновался, Саша? Мы ведь друзья? Правда? Какие могут быть недомолвки между друзьями? я тебе открою даже один секрет. Знаешь, что произошло этой ночью? Ну, правильно, откуда тебе знать. Ты же всю ночь работал, возил клиентов. Кстати не назовешь адреса, где ты их подбирал? Это должны быть людные места и тебя обязательно должен был кто-то видеть. В уголовно процессуальном кодексе это называется свидетели. Признайся, это было бы смешно, если б за всю ночь тебя не видел ни один человек. Но впрочем, это все формальности. Между нами не может быть недоверия. Так вот слушай меня внимательно, только, пожалуйста, никому не рассказывай, а то меня накажут за разглашение. Видишь, я верю тебе все сильнее? Этой ночью какие-то негодяи хотели проникнуть за дозволенный периметр.

Ведь это был не ты? Можешь не отвечать. Конечно не ты. Они нашли богом забытую трассу в лесу и проехали по ней до периметра, но потом их обнаружили датчики.

Помнишь, я говорил тебе про датчики? И ведь не обманул ведь! Не обманул?

Сафа утверждающе кивнул головой, потом спохватился и крикнул:

– Откуда я знаю?

Участковый засмеялся счастливым смехом.

– Вот ты себя и выдал!

– Так в чем угодно можно обвинить!

– Вот! – участковый поднял перст. – Человека очень легко можно оклеветать. Те подлецы были на машине, и у тебя есть машина, – он вернулся к лайбе, тронул зеркало. – Родная деталь? Ни разу не менял? Изумительно. Раритет.

– Не надо, – тихо попросил Сафа.

Участковый прошел вдоль борта, ведя пальцем по полировке, дошел до багажника, открыл, порывшись, распрямился с монтировкой в руке. Сафа сорвался с места, коршуном кинулся на него. Участковый свободной рукой дал ему тяжелую затрещину.

В голове зазвенело, в бок больно ударил асфальт. Сафа кое-как сгруппировался, сел. Все проходящее казалось нереальным. Солнце играло на боках лайбы, вокруг которой, поигрывая железкой, ходил участковый.

– Дохляк, куда ты лезешь со мной тягаться?

Участковый остановил свой поход вокруг машины у задних габаритов. С ними было связано первое детское воспоминание Сафы. Он помнит их высоко над собой и свои тянущиеся тонкие ручки. Отец смеется. Он молодой, здоровый. Красавец докер, все девки вслед смотрели. Папа едет на работу в порт.

Участковый заносит монтировку. Кранк! Изумительной красоты и изящества двухцветный фонарь разлетается вдребезги. Участковый не останавливается, с иезуитской настойчивости выковыривает остатки арматуры из ниши, где раньше был габарит. Та же участь постигает второй. Участковый шумно дышит носом, он выполняет тяжелую нужную работу.

– Остановитесь, я все понял! – хнычет Сафа, куда там.

Участковый берет замах пошире, монтировка скользит над багажником и со всего маху врезается в заднее стекло. Маленького Сафу всегда сажали на заднее сиденье.

Он вставал на сиденье и махал всем машинам. Папа с мамой, сидевшие спереди, недоумевали, чего это все нас так приветствуют? Потом узнавали в чем дело, смеялись, молодые, казалось, они будут жить вечно. Это была не просто машина.

Это была даже не просто часть его жизни. Это часть жизни принадлежала им троим:

Сафе, маме и папе.

Участковый, идя вдоль корпуса бил все окна подряд. С каждым ударом в Сафе словно что-то умирало. Частица жизни. Какие-то неуловимые вещи, но очень важные, чему лайба была свидетелем. По существу она оставалась единственным свидетелем того, что у него когда-то было. На запотевшем заднем боковом стекле он чертил пальцами чертиков. Потом когда ему исполнилось 12,он отвоевал у мамы место спереди. Это было настоящее соревнование, кто займет его первым. Они составляли целые договоры, кто в какой поездке поедет первым туда, кто – обратно.

Когда перестали существовать стекла и фары, участковый бессистемно молотил по корпусу, со скрежетом протыкал борта, открыв дверь, долго выламывал руль и курочил панель. Уничтоженный Сафа смотрел в землю. По щекам текли крохотные слезки. Он и не помнил, сколько времени вообще не плакал. Нет помнил. Это было после смерти родителей, когда он пришел в пустую квартиру, и его взяла тоска.

Тогда он выл, упав на пол, словно волчонок, он никогда не умел плакать. Теперь он похоронил родителей во второй раз.

Участковый отошел от машины, любуясь творениями своих рук. Потом поднял лицо Сафы за подбородок. Свинячие глазки его с нескрываемым удовольствием разглядывали его. Его страдания доставляли ему несказанную радость.

– На автобусе будешь ездить! – с неожиданной злобой произнес Счастливчик и ушел, насвистывая, с чувством выполненного долга.

Сафа смотрел ему вслед, не имея силы даже пошевелиться. Никакая сила на свете не могла его заставить посмотреть в сторону мертвой машины. Он вдруг подумал, что же они сделали с Коляном, что обломали его. Ведь Колян был на порядок сильнее, устойчивее его по жизни. И еще он подумал, что был не прав, когда нехорошо думал, что Колян вот так просто сдался. Не сдавался он. Он и в порт, наверное, через заборы лазил и ночью через леса прорывался. А сломался он уже после, когда ничего у него не вышло, и пришел вот такой Счастливчик и сломал его. Грубо, по-хамски, со смешками и прибаутками. Сильный, подавляюще сильный, пахнущий мужским тяжелым потом, несокрушимый как скала. И еще он понял, почему эта сволочь Корявый так смотрел на него.

"Из обшивки машины, принадлежащей господину Георгадзе и подвергшейся обстрелу по адресу Атлетическая,8, извлечено 158 пуль, в радиусе пятидесяти метров от машины найдено 28 срикошетивших и сильно деформированных пуль. 19 имеют микроскопический налет, позволяющих идентифицировать химический состав с материалами автомобиля. 9 такого налета не имеет".

– Про эти девять я специально в докладе указал, – подчеркнул Кесарев.

– Ну и что это дает? – пожал плечами Шорохов.

– Это значит, что эти пули столкнулись в процессе полета с чем-то, не являющимся двигателем. Меня сразу насторожило, что салаги выпустили шесть магазинов и не попали ни разу, ведь следов крови нет. С убойного расстояния, с трех точек, ну должны были зацепить. Чудес не бывает, говорю тебе это как специалист по развенчиванию подобных баек, – гордо признался эксперт. – А может все-таки попали? Отсутствие крови в таком случае объяснялось бы тем, что Прыг-скок был не только в бронежилете, а в полностью бронированном скафандре, но никак не в штанах и плаще убитого Георгадзе. Кстати кевлар либо другой материал тоже должен был оставить следы на сердечнике пуль. И тогда у меня мелькнула гениальная идея, а что если материал его бронежилета был совсем не материал? Недавно я ездил в командировку на симпозиум по передовым технологиям в Загору и услышал там много познавательного, в частности такое понятие как биологический солдат. Слышал что- нибудь про это? Этот термин относится к генетическим изменеиям в человеческом организме, делающим его идеальным солдатом.

– С чего ты решил, что Прыг-скок солдат?

– Да я это фигурально. Но он профессионал, ты этого не можешь отрицать. Как он умело Гергадзе без башки оставил? А как классно ушел от ночной засады?

– Он и от меня классно ушел, – угрюмо признал Шорохов.

– Расскажи про него подробнее, – жадно попросил эксперт. – Я про него статью напишу.

– Сначала я думал, он от меня убегал, но после всего, что ты мне сказал, мнение мое изменилось. Похоже, шансов его взять у меня не было никаких. Получается, он меня заманивал. Но я с ним еще встречусь. Предупрежден, значит вооружен.

– Вот это не рекомендую. Помнишь, я тебе говорил про скафандр? Так вот, он всегда на нем.