Артур Джилман

Сарацины: от древнейших времен до падения Багдада

Предисловие

Когда греки и римляне упоминали племена, странствующие в пустынях западнее Евфрата, они называли их сарацинами, и этому названию ни один филолог не смог бы дать объяснения. Возможно, оно означало «люди пустыни», от арабского sahra — пустыня, или «люди с востока», от sharq — восходящее солнце.[1]

После того как это определение пристало ко всем тамошним загадочным кочевникам, оно перешло к последователям Мухаммеда. Именно в этом смысле оно используется на страницах данной книги, и, таким образом, объединяет много разных народностей, в разное время существовавших на пространстве от Атлантики до Тихого океана.

Когда Пьер Ватье,[2] советник и врач герцога Орлеанского, приступил к переводу в 1657 году Элмансиновой истории халифов на французский язык, он счел необходимым извиниться перед утонченным своим читателем за то, что представляет его вниманию стадо варваров, врагов христианской веры. Он, однако же, разумно объяснил, что французы привыкли с интересом читать из римской истории, хотя она и была страной заклятых врагов истинной религии. Халифы же могут показаться гораздо более христианами в своих поступках по отношению к другим государствам и народам, чем римские императоры.

Нынче никто не обязан извиняться подобным образом за проведение любого исторического исследования, и мы можем заняться изучением судьбы сарацин, одной из интереснейших областей прошлого, раскинувшихся перед нами.

Несмотря на то что настоящий том в основном посвящен периоду до начала Крестовых походов, которые придали бы рассказу особый блеск, и не включает в себя волнующего повествования об испанских маврах, широта охватываемых тем представляла для автора существенную трудность.

Жизнь основоположника ислама породила уже немалое количество томов, гораздо более пространных, нежели предлагаемый труд. Что же касается завоеваний кочевников из Азии, продвигавшихся на запад, то для подробного рассказа о них потребовалось бы значительно больше страниц, чем те, что лежат сейчас перед вами. Автор может лишь надеяться, что он не довел изложение до той степени сжатости, когда вся глубина и значительность материала, изначально в нем присутствовавшие, теряют всякий интерес.

Артур Джилман Кембридж. 6 сентября 1886 г.

I

Как история начинается

Восточнее Красного моря, строго на юг от Палестины, простирается загадочная страна, которая в нашем сознании не связана ни с Европой, ни с Азией, ни с Африкой. Каменистые пределы этой страны с трех сторон омыты водой, с четвертой же лежит песчаная пустыня, столь мало приспособленная для жизни, что никто особенно и не стремится владеть ею, и даже граница, которая указала бы, где кончается одно государство и начинается другое, никем не обозначена. Край сплошного песка и камня, практически без признаков рек или озер, за исключением отдельных благодатных районов, по большей части неизученный, если не считать редких путешественников-одиночек, энтузиастов, исследовавших его бесплодные пустоши, к тому времени, к которому относится наш рассказ, был неведом широкому миру. Римляне и македоняне, иудеи и христиане забредали сюда, хотя никто из них не потрудился разгадать потаенные секреты бескрайних, зловещих пустынь. Коренные обитатели этого края в безмерной самонадеянности оглядывались назад только для того, чтобы в глубинах веков найти доказательство, будто они и есть самые древние, поскольку в качестве праотцев чтят Адама, Ноя, Авраама либо Исмаила; до всего же остального света им не было дела, как, впрочем, и всему свету — до них.

Трудно сказать, сколько поколений этих самобытных детей пустыни прожило здесь в первозданной дикости, сколько столетий пришлось им бороться с коварными самумами, между делом развивая мелкую торговлишку среди песков до уровня достойной коммерции, и сколько веков обитали они в своих шатрах, умудряясь прокормить смуглых детишек финиками и тамариндами, что гроздьями свисают с деревьев, в тени которых они спасались от беспощадного солнца. У этого народа не было книг, а изустные предания до такой степени рассчитаны на поддержание национальной гордости, что вряд ли нам стоит принимать их за чистую монету.

К моменту начала нашего повествования в жизни этого странного народа стал намечаться сдвиг: о них теперь предстояло узнать всем. Больше они не могли оставаться таинственными детьми пустыни — судьба уготовила им нечто большее. Их тайны по-прежнему оставались при них, но в дело вмешались те, чьи имена и подвиги станут известны отныне по всем городам и странам.

Как раз об этих незаурядных людях и пойдет речь, как только мы коснемся истории сарацин. Начало нашего рассказа уводит в далекое прошлое, за несколько веков до завоевания Англии норманнами, в те дни, когда предки англичан еще поклонялись Одину. Но разговор у нас будет о совершенно ином мире: мы встретимся не с арийским типом общественного устройства, а семитским. Нам, представителям иной человеческой расы, он интересен прежде всего тем, что для нас он нов.

За сотни лет до того как начнется наша история, Греция пала перед Александром Македонским, после чего господство над ней, как, впрочем, и над самой Македонией, захватил Рим. К этому моменту он успел пройти все три стадии своего существования — эпоху мифов, героическую эпоху и золотой век, — побывав последовательно царством, республикой и, наконец, империей, пока, после всех завоеваний и побед, его не покорили орды варваров, хлынувшие из земли гиперборейцев.[3] Лишь после двухсот лет плача по утраченному величию на руинах, оставленных Аларихом,[4] Аттилой[5] и Гейзерихом,[6] царственный скипетр был перенесен с берегов Тибра к Босфору. Здесь, на склонах бухты Золотой Рог, император Константин противостоял царю Персии, деля с ним, как ему мнилось, царствия земные, ежечасно и ежеминутно совершая набеги в глубь его территорий. Так продолжалась борьба, длившаяся семь веков, или, по определению Гиббона, «от смерти Красса до воцарения Гераклия»,[7] императора, который надеялся в один прекрасный день захватить целиком все обширное царство Хосрова[8] и воссесть на престол в его дворце.

Однажды, вынужденный бежать из собственного царства, некий Хосров нашел спасение при дворе императора Маврикия;[9] однако оказанный ему теплый прием не обеспечил прочного мира. Позже (в 602 г.) гостеприимный

Маврикий был убит узурпатором, и персы выразили желание отомстить обидчику, развязав через год войну, самую жестокую и кровопролитную в истории двух народов. После нескольких лет сражений Гераклий одолел узурпатора Фоку, предал его смерти и, уступая всеобщим мольбам, милостиво согласился принять порфиру (610 г. н. э.). Впоследствии он вступил в войну с Хосровом, прорвался в глубь персидской территории, одержал решающую победу в битве при Ниневии на реке Тигр (627 г. н. э.), обратил персидского царя в бегство, после чего отпраздновал свой триумф дважды, в Константинополе и Иерусалиме.[10]

Еще до описываемых событий Европу наводнили гунны, пасшие до поры свои стада на тучных нивах южной России, в Польше и Венгрии; вандалы, готы, бургунды и франки также составили часть той кишащей массы яростных захватчиков, что заполонили долины Роны, Рейна, Сены, Дуная, По и Днепра. Правитель, занимавший константинопольский престол, не был греческим императором; власть Рима попросту перешла к Восточной империи (476 г. н. э.), когда, как говорится, Западная империя «пала». В нашем рассказе мы взглянем пристальнее на те орды, что, сменяя друг друга, из поколения в поколение, неведомые остальным народам, во все возраставшем числе гарцевали по равнинам северной Азии, горным отрогам и долинам Туркестана и лежавшим за ними далеким степям.