Я о них для дальнейшей ясности упомянул. Потому как в монастырь приходили не работать за пожрать, а душу свою больную лечить.

Это был народ особого сорта. Люди не бедные, образованные, умные люди, сильные люди, но душой немощные. Боль у каждого своя. Кто-то эту боль в блуде и пьянстве душит. Но не всем же во мраке тоску хлебать, душу скверной пачкать. Вот у кого духу хватает и кому в дерьме уж совсем невмоготу барахтаться и идут в монастырь – кто на недельку, кто на полгода, а кто и вовсе там остаётся. (Я частенько с Курского вокзала домою езжу и, как порой даже не брезгливо, а – с омерзением только представлю, что вот сейчас придётся покинуть этот уютный чистенький дворик, пересечь садовое кольцо, и – в эту мерзость, в это человечье (достойное рассказов Иличевского) уродство Курского вокзала). Достаточно одной недели жизни в монастыре, чтобы уже бояться ступить за ворота – до того гадок и мерзок наш мирской мир.

Но у человека семья, работа; душу свою залатал и – обратно – в людскую суету.

Для таких людей, видя их немощь души, условия создаются самые (по-другому и не скажешь) курортные. Их никто не трогает, ни к чему не принуждает, питаются они с монахами (а такой вкусной и разнообразной кухни ещё поискать), отдыхай человек, выздоравливай. Но... я не помню, когда с таким наслаждением (сам выпросил для себя эту радость) мыл полы в просфорне и коридоре, и (к сожалению своему) больше не могу вспомнить того умиротворения (сколько бы я не ходил после в церковь), которое испытывал на службе в монастырском храме. Я любил всё это. Всё это было моё.

Я сам не видел этого армянина, мне о нём рассказывали. Он так же пришёл в монастырь, привёл семью, умудрился себе выхлопотать отдельную келью (несколько комнат в домике), его никто не беспокоил, он жил тихо, совсем незаметно, никто не встречал его на службе, никто не видел на послушании (на работе), он бесплатно жил, бесплатно ел, занимался какими-то своими делами за стенами монастыря, и длилось всё это довольно продолжительное время. Монахи – те же люди, конечно роптали. Есть такая старая русская поговорка – не любите меня, любите моё.

Этот армянин жил в монастыре, точно на съёмной квартире (точно те бомжи, о которых я выше упомянул), не было в нём ни благоговения, ничего такого в помине. Просто жил, тихо-мирно, но как-то по-своему не по-христиански. Не любите меня, а любите моё – сколько всего в этой фразе...

А если вот посмотреть на это с другой стороны. Какие монахи эти националисты, на армянина вот ропщут.... не монахи, а нацболы, в самом деле! Какие-то антиармяне! Живёт себе армянин, никого не трогает, ест, понимаешь, пьёт, понимаешь. Вам что, жалко?! Монастырь богатый, еды навалом. Бомжи вон на вас работают, эксплуататоры вы этакие, люди вон к вам ходят, полы в сортирах за радость почитают мыть. Вам что, жалко одного тихого армянина с семьёй прокормить, а?!!

У меня нет желания дальше всё это комментировать ни с иронией, ни без иронии. Я вот только что скажу напоследок.

Нам всем, кто живёт в Православной России, очень хочется, чтобы все жили в мире: и евреи, и татары, и армяне, – чтобы все, кто живёт в России, жили в мире – в нашем Господом благословлённом православном мире.

Ровно, как думаю и в Израиле все правоверные иудеи хотят, чтобы все те, кто живёт в их мире: и христиане, и арабы, и армяне, и прочие – если так получилось жить им в Израиле, чтобы все они жили в мире – в обетованном сионском мире.

Разве я не прав?

И ещё несколько слов о том армянине (надеюсь, говоря о нём, я не оскорбил национальных чувств всей Армении?) Не сомневаюсь, что это умный, цивилизованный и просвещённый человек (а иначе, как он мог так долго продержаться в монастыре?). Есть замечательная цитата у Наполеона: "Обращение с евреями в любой стране есть термометр её цивилизован- ности".

В "Дневнике писателя" Достоевский заметил: "Верую даже, что царство мысли и света способно водвориться у нас в нашей России, ещё скорее, может быть, чем где бы то ни было, ибо у нас и теперь никто не захочет стать за идею необходимости озверения одной части людей, для благосостояния другой части, изображающей собою цивилизацию, как это везде во всей Европе".

И знаете, я замечательно понимаю этих монахов. Если сказать проще: "Этот армянин, он что умнее всех, что ли?".

P.S. После смерти царя Соломона еврейское государство разделилось на два царства – Израиль и Иуда. Я не буду цитировать всю 17 главу 4 книги Царств, лишь одно:

"И прогневался Господь сильно на израильтян, и отверг их от лица Своего. Не осталось никого, кроме одного колена Иудина".

Может вопрос мой покажется наивным... и всё же. Если израильтян "не осталось никого"... Если остались и живут поныне лишь потомки Иуды, то бишь иудеи... То почему же нынешнее государство назвали Израиль, а не Иуда?

Себастьян Вилар РОДРИГЕС ЕВРОПА УМЕРЛА В АУШВИЦЕ

Я шёл по улице в Барселоне

и вдруг открыл для себя

ужасную истину –

Европа умерла в Аушвице.

Мы убили шесть миллионов евреев

и заменили их на двадцать

миллионов мусульман

В Аушвице мы сожгли свою культуру,

мышление,

творческий

потенциал,

талант.

Мы разрушили избранный народ,

избранный по-настоящему,

ибо он породил

великих и замечательных людей,

изменивших мир.

Вклад этих людей ощущается

во всех областях жизни: в науке,

искусстве, международной торговле,

но прежде всего – в том, что они

подарили миру понятие совесть.

И вот, под маской терпимости,

желая доказать самим себе,

что мы излечились от вируса

расовой вражды, – мы

открыли ворота

двадцати миллионам мусульман,