"И люди долго предпочитали думать, что все эти человеческие органы являются ниоткуда — ну, в лучшем случае выращиваются в каком-то вакууме. Как бы ни было людям совестно из-за вас, главное, о чём они думали, — чтобы их дети, супруги, родители, друзья не умирали от рака, заболеваний двигательных нейронов, сердечных заболеваний. Поэтому вас постарались упрятать подальше, и люди долго делали всё возможное, чтобы поменьше о вас думать. А если всё-таки думали, то пытались убедить себя, что вы не такие, как мы. А раз так, ваша судьба не слишком важна".

Не напоминает ли это нам о том, как периодически кое-то начинает объявлять недочеловеками людей иной расы, ориентации или веры, которых можно уничтожать или преследовать на этом основании. Книга Исигуро, во-первых, о неприглядном свойстве человека презирать или ненавидеть всё, что не вписывается в рамки усреднённого мировосприятия. Люди чувствуют отвращение к Кэт и её друзьям, но используют их, чтобы выжить. Даже в рецензиях на эту книгу я читала фразы "не люди, а клоны", то есть морально общество уже готово к описанной ситуации. Возможно ли такое в реальности? Мне кажется, Исигуро, предвидя возможное развитие клонирования в этом направлении, защитил потенциальные жерт-вы, заставил мир заранее задуматься. Хотя для донорской процедуры на самом деле нужен будет не двойник человека, а отдельно клонированный орган, — так утверждают ученые.

Исигуро показал нам европейскую цивилизацию с её потребительским отношением к ближнему, ведь уже есть не только фетальная терапия, но и использование абортивных материалов в косметике. Существует нелегальный рынок человеческих органов, изъятых у намеренно убитых людей, о чём периодически сообщает пресса. Вот в одном из российских городов пересадку органов поставили на поток, они извлекались из людей, которые были ещё живы. Биологическую смерть пациентов врачи определяли "на глазок", без экспертиз. Более того, намеренно умерщвляли бомжей, попавших в больницу.

Но вернёмся к роману. Развлечься с помощью этой книги нельзя, но получить интеллектуальное наслаждение от освоения авторского мировоззренческого пространства можно, хотя его ландшафт и теряется в тумане безысходности. Понятие долга — в чём оно заключается? Неужели порой в готовности убивать или быть убитым? Или то и другое вместе? И насколько актуально для нашего времени античное героическое "Делай, что должен, — и будь, что будет"…

Ольга Гринёва

ВЗГЛЯД ИЗ ПРОШЛОГО

Юрий Сбитнев. Великий князь. — М., "Академия-XXI", 2007 г. Библиотека великорусской литературы

Одним из самых заметных событий в литературной жизни России прошедшего года можно назвать выход книги известного русского писателя Юрия Сбитнева "Великий князь".

В нынешнюю эпоху "спикеров", "мэров" и "спичей" появление истинно русского словом и содержанием романа стало своего рода вызовом латинизации великого русского языка, противовесом нивелированию национальной сути русского народа. Обращение к истории государства эпохи Древней Руси через живописание картин того бытия, судеб людей, живших в далеком двенадцатом веке, — не столько попытка осмыслить историю своего народа с высоты XXI века, сколько стремление взглянуть через слои стольких веков в день сегодняшний и попытаться понять его и оценить с позиций великого прошлого. Как заметил автор в предисловии к роману, "русские, как ни один европейский народ, сохранили с древнейших времен чувство одной, сплочённой узами братства семьи. Могучее государство Древней Руси строилось по этому принципу, и нынче он скрепляет наше отечество, препятствуя распаду".

Действие романа разворачивается в Киевской Руси в период "умиротворённой тиши", единства государства, когда строились храмы, осваивались новые земли, когда культура и письменность переживали расцвет, писались книги — "русское слово обретало плоть". Перед взором читателя зримо встаёт древний Киев периода княжения Владимира Мономаха со своими храмами, слободами, вырисовывается далёкий русский предел Тьмуторокань, однако основные события происходят во втором по величине и значению княжестве — Черниговском, в самых северных его уделах — нынешнем Подмосковье. Главный герой романа Игорь Ольгович Черниговский, по представлению современных историков, в частности Льва Гумилева, "человек на редкость не талантливый", "за месяц своего правления сумел настроить против себя киевлян", которые "растоптали его ногами, а труп бросили без погребения". Сбитнев же убежден в ином: "Князя, принявшего монашество, предали. Его растерзал народ. Но одни убивали, а другие пришли после, чтобы взять землю, пропитанную его кровью, и спрятать у себя на груди". И действительно, могла ли "на редкость не талантливая" личность быть канонизирована русским православием и занять в церковных святцах место рядом со святыми Борисом и Глебом, Антонием и Феодосием? Изучая более полувека "Слово о полку Игореве", множество летописей, дошедших до нас, — Ипатьевской, Суздальской, Лаврентьевской, Новгородской и других, которые являются не чем иным как сводами, сделанными на основе древних рукописей, до нас не дошедших, Юрий Сбитнев с полным правом говорит: "Я могу подтвердить свою версию летописными сведениями, доказательными логическими цепочками". Объездив всю страну и полмира, далеко в Сибири, в междуречье Подкаменной и Нижней Тунгусок, писатель встретился с удивительным человеком — старообрядцем, хранившим древние рукописные книги, среди которых, по предположениям, находится и известная Черниговская летопись, которую уже много лет разыскивают черниговские историки. По речениям этого старика, основанным на хранимых им летописях, и построен роман-дилогия "Великий князь", во второй книге которого (она готовится к изданию) автор расскажет и о той удивительной встрече, заронившей в душу писателя зёрна, проросшие этим выдающимся произведением.

Роман "Великий князь" писался в селе Талеж Московской области, самом северном уделе Черниговского княжества, долгие двадцать пять лет "затворничества" писателя.

В этом романе впервые в исторической романистике русская история представлена с православной позиции. Юрий Сбитнев убеждён, что Русь была христианской ещё задолго до христианства в современном его понимании. "Древний Бог — Трой, почитаемый всеми людьми без остатку, носил на себе святую печать троичности в Едином Сущем. Более поздний — Даждь Бог, как Единое личностное, вездесущее, дающее жизнь подлунному и звёздному миру. А совсем близкий, исповедуемый землепашенной и пастушьей Русью — Див, и вовсе без каких-либо сопротивлений в сердцах людских воплотился в Единого Бога, Отца Вседержителя. Вот почему с первых младенческих лет Руси на необъятных её просторах среди языческих капищ, идолов и святых древ, прорастили и тянулись в небо тесовые завершия христианских храмов".

Исторический роман XIX века был авантюрным, приключенческим, в XX веке над ним довлел классовый подход и цензура, и серьёзная история до сих пор не являлась предметом литературных исследований, не воплощалась в художественном слове так правдиво и практически документально достоверно. В этом смысле роман "Великий князь" является первопроходцем в русской литературе, поскольку в основу сюжета заложены факты из русских летописей — тех древних документов, которые хоть и переписывались во времени, но сохранились в большинстве своём в неизменном виде, донеся до нас подлинность событий. И в то же время "Великий князь" — глубоко художественное литературное произведение, живописно-красивое, богатое исконно русской речью. Древнерусские слова и обороты органично вплетены в современный русский язык, придавая ему объёмность и колоритность. При этом сохранено то равновесие, когда текст читается легко и непринуждённо, когда не спотыкаешься на незнакомом слове, а напротив, ценишь его уместность и музыкальность в общей ритмике сочной сбитневской прозы. Сам писатель в предисловии к роману утверждает, что древнее русское слово "весомее, объёмнее, выразительнее в своём смысловом значении многих современных, уже не только разговорных, но и письменных "литературных" слов. Во многих из них заключён не только зримый образ, но подчас целая картина. Удивительно, что слова эти, как ни убеждали многие лингвисты, не устарели, не умерли, не исчезли бесследно, но продолжают жить в русской народной речи. И даже до сих пор живы они под невиданным гнеётом диких словообразований телеязыка, который и русским-то назвать нельзя".