Поворот влево, через арку с массивными железными воротами – в Христианский квартал, набитый арабскими лавками. Здесь больше воздуха, правда, если выглянет солнце – будет настоящая баня. Лишь бы она не стала кровавой. Очередной полицейский кордон. Крепкие бойцы: вооружённые и натасканные в бесконечной войне с арабами, противостоят неорганизованному и к тому же вынужденному натиску штатского интернационала. Окольные проходы к Храму заблокированы солдатами.

Впереди, в сотне метров – другой отсек, набитый человеческой массой. Именно – отсек: толпу рассекают на фрагменты.

В нашем, последнем, человек 400. С каждой минутой поголовье увеличивается. На площади Давида, как видно, сняли осаду. Вечером по израильскому телеканалу RTVI сообщат, что численность пришедших засвидетельствовать Чудо составила 17 000 человек. Интересно, это по пропускам – или нас тоже посчитали?

Сзади подпирают. Повышается градус давки. Отжимая толпу, полицейские, в основном цветные, вещают что-то в мегафоны. Медбратья уводят под руки хромающую женщину.

Утюжа края толпы, вёрткие и ушлые арабы не упускают возможности для наживы. "Бубьлык-бубьлык… Свещи-свещи... Лямбадкя..." Раскладные стульчики при стартовой цене 50 долларов "уходят" по 25. Некоторые приноравливаются спать на них сидя. Иные спят стоя – подпираемые со всех сторон.

Поддавшись очередному искушению и вывинтившись из спрессованной человеческой плоти – купить арабский калач, едва не спотыкаюсь о знакомую. На Рождество прошлого года мы были в одной группе – здесь же, в Израиле. Она сидит прямо на каменном тротуаре, вытянув уставшие ноги. В глазах – апатия. Рассказывает, что год назад также была тут на Пасху и не смогла попасть в Храм. А вчера они заняли место с вечера. Полиция прогнала всех – вначале из Храма, а потом – вообще из Старого города. Впереди шли девушки-полицейские, кричали "гоу!-гоу!" Потом пошли бойцы в чёрных масках, с дубинками и в перчатках с кастетами. Было очень страшно. Гоняли несчастных всю ночь. И только утром они прибились к "своим". Пытаюсь утешить: полицейских винить не стоит, они выполняли приказ. Она кивает, но как-то вяло. Без явного согласия. Рядом с нею сидят такие же русские "матушки". В чёрных одеждах. Усталые. Милые. Добрые. Жалко их…

Для паломников схождение Огня – Чудо Божие, для полицейских – операция "Чудо". (Из газет позднее узнаю, что подразделение "Давид", несущее службу в этом квартале Старого города, составляющее в обычные дни 500 бойцов, в Великую субботу было усилено на две тысячи).

Толкаются. Особенно почему-то поляки. Перенял польское: "Нэ пхайтэся!" Применяю. Не помогает.

Поляк, услышав русскую речь, с усмешкой говорит:

– Русских триста миллионов, если всех пропустить – места не хватит...

Произносено на польском, но понятно без перевода.

Окурки и пустые бутылки бросают прямо под ноги. К табачному перегару подмешивается едкость выхлопных газов: за оградой бесперебойно работают двигатели машин полицейского обеспечения. Постоянно хочется уйти. Впечатление, что находишься в толпе праздных зевак, пришедших из любопытства. Хотя это, конечно, не так: каждый человек – особый мир. Даже если он беспрерывно курит.

Когда мне под ноги полячка бросает окурок – я терплю. Но когда она же минутой спустя пинает к моим ногам бустую бутылку, я не выдерживаю – и футболю бутылку обратно. Но полячке пофиг. И тут я понимаю, что это – очередное искушение. Кто-то очень хочет, чтобы я ушёл. Или затеял склоку. Значит, я останусь. И буду молчать.

Курят – многие. В том числе и некоторые священники – в бородах и рясах. Никогда не думал, что увижу подобное возле главной христианской святыни в главный христианский праздник. Паломники всех стран, не курите! (Позднее меня просветят, что греческие священники имеют благословение от патриарха курить табак. Странное, однако, благословение.)

Священников тоже не пускают. Даже с пропусками. Как видно, в этой зоне или в это время действуют уже не все пропуска.

Ан нет. Мужчина, пробившийся к заграждению с ламинированным прямоугольничком, поднятым над головами, о чём-то говорит с полицейскими. "Поланд – гоу!", – команда в мегафон. Поляки дружной ватагой преодолевают заслон. На груди у них бейджи…

10 утра. До Огня – 4 часа. Полициейские закрывают железные ворота, ведущие с мусульманской улочки в Христианский квартал. Выйти отсюда можно, войти – уже нет. Мы – среди счастливчиков.

11 часов. Усиленный "иерусалимским синдромом", религиозный экстаз толпы нарастает. Слышна ругань по-русски. Между собой ссорятся наши.

Полицейские – долдонят в мегафоны.

Проходят греки…

Услышав, что солдаты, перекрывшие обходной путь к Храму, общаются по-русски, протискиваюсь к ним. Негромко спрашиваю:

– Пройти можно?

Голубоглазый блондин – и как его занесло в израильскую армию? – оценив моё ориентирование на местности, отрицательно вертит головой.

Через час: можно пройти? Нельзя.

Откуда ни возьмись, как и положено циркачу, материализуется Юрий Куклачев с раскладным стульчиком в руках. Неторопливо направляется к выходу из Христианского квартала. Полицейские открывают ему решётчатые ворота. С улицы, вопя, пытаются прорваться запоздавшие коллекционеры чудес, но безуспешно: ворота скрипуче закрываются.

А удостоенные полицейского благоволения счастливчики толкаются-курят. И ждут. Идёт восьмой час ожидания.

Пробую подвергнуть ревизии свои ощущения. Где они, сформировавшиеся перед поездкой и затаившиеся в дальних лабиринтах души эсхатологический ужас, метаисторический пафос, смутный восторг от близости чуда Божьего? Увы – разрушены. Здесь и сейчас. Искушениями. Обстановкой. Собратьями по вере. Еврейскими сатрапами. Дьявол попрал мои эмоции даже не изощрённо, а нарочито прямолинейно. Грубо и нагло. Что ж, поэтому я и недостоин прикосновения к Чуду. По вере вашей дано вам будет. И по слабоверию место моё здесь, а не в Храме.

Третья (Бог любит троицу!) апелляция к совести русского солдата израильской армии приносит неожиданный и, несомненно, чудесный результат. Вместо ответа солдат отступает в сторону, давая нам – двоим – возможность прошмыгнуть мимо. По непривычно безлюдным улочкам, обычно в такое время оживлённым арабской торговлей, бежим к Храму.

– Гробь – тюдя! – подсказывает направление сочувствующий араб, вышедший из лавки, где, наверное, и ночевал.

Мы – у самого входа во двор Храма Гроба Господня. Проход через арку заблокирован полицейскими и солдатами. Мы – первые в очереди! Перед нами – последнее препятствие, последний железный забор, последний загради- тельный отряд Армии Обороны Израиля. Сквозь просвет арки виден фрагмент густо замешанной толпы. Слышен её сдержанный рокот. Чувствуется её мощь, сила коллективного духа.