За пивом размышления текли дальше. Губило людей не пиво. Но как на этом слабом напитке забродила эта мощная и жестокая сила? Не ради иронии, но предположим: если бы в этих трактирах употребляли водку, то какой крепости тогда оказался бы фашизм? Вряд ли он вообще бы состоялся. Водка не тот напиток. Это зелье забирает у человека волю, силу и разум. И вся заряжённость уходит на какую-нибудь бесшабашную выходку, слезливые всхлипы о загубленной жизни с битьём посуды, а после этого – похмелье, унижение и раскаяние… Не потому ли русский человек, тяготея к крепкому напитку (сколько его уже выпито им в истории!), так и не смог соорганизоваться. Да, погубило немцев не пиво, а политика, которая к нему примешалась. Мне потом говорили, что в Хофброй ещё приходят ветераны со своими кружками. И может, кто-нибудь потихоньку затягивает Хорста Весселя "Die Fahnen hoch, das Reihen dicht geschlossen…" Что ж, и их понять можно.
Но хватит размышлений, вернёмся в зал. Появилась девушка в баварской цветастой юбке и белой блузке с плетёной корзиной, предлагая посетителям баварский бренцель – крендель по- нашему. Отпробовать не мешало бы, но дороговат. Да и девушка что-то смахивает на турчанку. А вот этого пропустить нельзя. Фотограф, причём не с поляроидом, а с цифровой камерой, фото за пять евро и будет готово через пять минут. Запечатлеть себя в таком исторической месте, конечно, надо. Так прямо за столом, с литровой, опустевшей уже наполовину кружкой, и сфотогра- фировался. Фотографию принесли в фирменной рекламной открытке "На память о Вашем посещении Хофбройхауза", дату можно поставить самому. На обратной стороне открытки представлена хроника Придворного трактира в Мюнхене и подробный адрес, включая и интернетовский.
Внимание привлекла группа китайцев. Как и положено туристам из коммунистической страны, вошли дружно, организовано, впереди старший, у него был какой-то значок на лацкане пиджака. Прошагали по залу и уселись невдалеке за свободный стол. Взяли пива по небольшой кружечке, бренцелей на закуску, заговорили на своём о своём. Ведут себя без стеснения, уверенно. Что им Европа, когда за спиной такая страна и полтора миллиарда населения. А может быть им ведомо, что там написал Гитлер в своём завещании о торжестве жёлтой расы, после того как рухнут две великие державы? Одна, как известно, рухнула. А вторую, как пророчествовал фюрер, "ждет гибель еще до наступления поры зрелости".
Китайцы продолжали приковывать внимание к себе. Они не стали, как я, фотографироваться у трактирного мастера, а расчехлили свою технику. Сфотографировались за столом, потом переместились к оркестру. Решили запечатлеть себя на фоне баварских музыкантов. Но этим не ограничились. Старший группы, насвистев какую-то мелодию, пожелал, чтобы её подхватил оркестр. Получилось. У китайца неплохо выходило с дирижированием. Бросили мелочь в специальную банку. Заказали еще музыку. Стали подпевать. В общем, такой небольшой смешанный концерт из баварских мелодий с китайской спецификой.
Заказывать "Катюшу" я не стал. Но засняться на фоне оркестра тоже неплохо. Чтобы композиция была более основательной, фотограф попросит ребят привстать, оказать честь русскому гостю. Так и вышло на фото: четверо музыкантов в кожаных шортах на широких подтяжках и белых рубашках, и я с фирменным баварским пивом в руке. Я потом сделал снимок своим фэдом, и, надо сказать, фотография получилась отменной. Оркестр сидел под фонарями, что компенсировало отсутствие вспышки.
Мое сидение затягивалось, и само собой появилось желание попробовать что-нибудь из закуски. В меню выбор был ресторанным. Остановился на разделе "для постоянных посетителей", к которым я не относился, но зато мог быть уверен, что блюдо окажется истинно баварским. Так оно и вышло. Кельнер принес свиные косточки в кислом отваре, кислую капусту с отварным, мелким картофелем. Я уже привык, что порции в немецких кухнях внушительные, здесь они были просто гигантскими. На троих, не менее. Хотя, если ещё взять пива… Оно, кстати, оказалось не хмельным, под него можно было и оратора послушать. Завтра как-никак 9 ноября – годовщина "пивного путча". Да, только не нашлось таковых. Время ораторов прошло. А может, ещё не пришло?
…Обратно из Мюнхена в "свой Рур" ехал 7 часов на поезде. Состав идёт рядом с Рейном. Смотреть – одно удовольствие. Городки, домишки, на противоположном берегу по горам желтеют виноградники. А главное – река! Полноводная. В Германии все реки в берегах. Не то что наши, высыхающие, мелеющие, заброшенные. Суда, баржи, катера, лодки – всё это плывет вверх-вниз. Работает Рейн. Летом был разлив, они стали частыми в последние годы. Но заброшенности не видно. Последствия стихии устраняются быстро. Нет, у этого народа жизненная сила не иссякла...
Татьяна Реброва Я ПОМНЮ...
Десять лет тому назад ушёл из жизни Владимир СОЛОУХИН...
Владимир Алексеевич...
Это и промозглый московский вечер, когда в Знаменском соборе разноцветно, но не цветасто, а дивно, как радуга, величает Россию ансамбль Дмитрия Покровского. Это домик Корина, где его вдова оставляет наедине с Русью уходящей, неизвестной, запрещённой, как душа. Это тоскующий голос Николая Гедды в мастерской художника, когда над Москвой летит снег, не знаю уж какого столетья. Это принесённые из Большого театра пластинки с записями древних церковных песнопений. Это пережитые с ним вместе всё чудо и вся мощь русской культуры, её истории, её духа. Это... Но всё это могло быть и сможет быть, если каждый день пронизывается ими обычно и незаметно, как воздух нашим дыханием.
Не помню, то была ранняя пасха или поздняя весна. Сугробы и сосульки. Сумки, полные рыночной снеди, на вокзале Конакова подхватил Владимир Алексеевич, уложил в багажник серой "Волги". Заранее рад: разговляться будем вместе. Пасхальная ночь Воскресения. Не просто ночь тайны, но втайне от всех – запрещено воскресение-то Господне. Он воскрес, а нам влетит за то, что знаем это, верим в это, что с Ним в этом заодно мы. Соучастники мы Господнего таинства, вот и радуемся. И нельзя нам сейчас порознь.
Дом князей Гагариных. Покои Владимира Алексеевича в одном конце, мои в другом. И никого, кроме нас.
Вечером едем в Городище – сельцо, в котором на крутом берегу Волги старинная церковь. Ледяные, сырые сумерки всё гуще. По краю обрыва, по старому кладбищу, утопая в снегу, пытаемся обойти храм. И вдруг из мрака появляется священник. Он узнал Солоухина и пошёл за нами. Батюшка благодарит за "Письма из Русского музея", вспоминает какие-то стихи и рассказы, говорит с воодушевлением, и видно, что этот образованный добрый усталый человек любит Владимира Алексеевича и рад несказанно этой встрече! И мы втроём уже родные люди, ожидающие одного и того же. Батюшка приглашает нас обогреться. В простом бедном доме много детей, с которыми мы наполняем винегретом большой таз. А в церквушке деревянные, выскобленные, свежевымытые полы, печка истоплена, на скамейке шубёнки, пальтишки. Женщины с узлами разноцветных яиц, и пахнет куличами. И все иконы, как фотографии в деревенских домах, на которых всё свои, кровные, заступники ненаглядные. И матушка всех, как гостей, встречает.
И колокола над обрывом волжским, и свечи, свечи, и храм в тучах над рекою парит. А когда мы вернулись и начали разговляться, то те яйца, которые были разбиты в ночь разговления, были о двух желтках. Кроме них, все остальные оказались с одним. Кем нагадано? Что загадано? Но Духов День и день рождения Владимира Алексеевича в этом году в один календарный день праздновали.