Изменить стиль страницы

В сердцах царили сон и мгла:

Победоносцев над Россией

Простёр совиные крыла,

И не было ни дня, ни ночи,

А только — тень огромных крыл...

В трактовке этих строк исследователи в одних случаях, подобно И.Золотусскому, передают блоковское видение, не выражая своего отношения к нему; в других, там, где сие отношение присутствует, авторы со-лидаризуются с поэтом и относят приведённый отрывок, как, например, К.Мочульский, к "величайшим созданиям поэта".

В записных книжках и в поэме "Возмездие" К.Победоносцев характеризуется резко-негативно, на что есть свои причины. Как следует из размышлений А.Блока о судьбе "правеющей" Ангелины, его волновало то влияние, которое оказывал этот человек, и мертвый, на сестру и на тысячи, ей подобных. Оказывал через книги, свои и чужие, им изданные. Именно поэтому К.Победоносцев — верный и мужественный защитник Престола и Церкви, идеолог русского государства, — называется Блоком "старым дьяволом".

"Дьявольская" образность в дневнике и "совиная" образность "Возмездия" вырастают из идейно-духовной несовместимости поэта и обер-прокурора. Пафос и система доказательств Победоносцева в статье "Великая ложь нашего времени" сводятся к тому, что идея народовластия — это миф. Блок же в эту идею свято верил. Победоносцев справедливо видит в самодержавии "единственный залог правды для России" и всячески противодействует идеям о конституционной реформе, парламенте и подобной либеральной диарее.

Претворение этих идей в жизнь грозит гибелью России, о чём Победоносцев неоднократно предупреждает Александра III и даёт, в частности, такую ёмкую, точную характеристику "интеллигентской" власти: " … либеральная демократия, водворяя беспорядок и насилие в обществе, вместе с началами безверия и материализма, провозглашает свободу, равенство и братство — там, где нет уже места ни свободе, ни равенству".

С точки зрения Победоносцева, вера православная — то, на чём держится русский народ и его государство, а Церковь — место, где через дух христианской любви стираются сословные и общественные различия, где происходит народно-национальное единение перед лицом Бога. Победоносцев не идеализирует священников, рассматривает их как неотъемлемую часть народного организма: они "из народа вышли и от него не отделяются ни в житейском быту, ни в добродетелях, ни в самих недостатках, с народом и стоят, и падают".

Естественно, что и религиозная мысль Блока развивалась принципиально по-иному, в двух направлениях. Первое — это христианский нигилизм. Признания поэта из писем к Е.Иванову и А.Белому в комментариях не нуждаются: "Никогда не приму Христа"; "для меня всего милее то, что ты пишешь мне, потому что нет цитат из священного писания: окончательно я изнигилистился … "; "В Бога я не верю и не смею верить … ". Второе направление развития религиозной линии Блока — это скрытое богоборчество, подмена православной веры интеллигентски-сектантским Третьим заветом.

В мировидении поэта Христос и народ отодвигаются на задний план из числа мистически заинтересованных лиц, и Спаситель подменяется Вечной Женственностью. О неслучайности и постоянстве данного явления свидетельствуют высказывания разных лет: "Я люблю Христа, меньше, чем Её"; "Ещё (или уже, или никогда) не чувствую Христа. Чувствую Её, Христа иногда только понимаю"; "Вы любите Христа больше Её. Я не могу".

Вполне естественно, что в лирике и эпике, в статьях, дневниках, записных книжках, письмах Церковь и её служители характеризуются Блоком на одно продажно-торгашески-безблагодатное лицо. Примеры — хорошо известны.

И даже тогда, когда начались гонения на Церковь, когда её иерархи и простые прихожане массово проявляли верность Христу, духовную стойкость, мужество, героизм, поэт всего этого светоносного не заметил, а преступления против Церкви поддержал ("Интеллигенция и революция").

Итог религиозных исканий Блока — статья 1918 года с говорящим названием "Исповедь язычника". Её отличает обезбоженность, заданность, бездока-зательность, убогость мысли, что проявилось, в частности, в следующих суждениях: "русской Церкви больше нет", "храм стал "продолжением улицы", "двери открыты, посреди лежит мёртвый Христос", "спекулянты в церкви предают большевиков анафеме; а спекулянты в кофейне продают аннулированные займы; они понимают друг друга".

В отличие от философствующих интеллигентов, Победоносцев мыслил государственно. Его тревожила ситуация с бакинским нефтепроводом, находящимся в руках Ротшильда и иностранцев, скупка земель поляками в Смоленской губернии… На примере грузин Победоносцев чётко улавливал странную "динамику" национальных отношений в России: "Повторяется и здесь горький опыт, который приходится России выносить со всеми спасёнными и облагодетельствованными инородческими национальностями. Выходит, что грузины едва не молились на нас, когда грозила ещё опасность от персов. Когда гроза стала проходить ещё при Ермолове, уже появились признаки отчуждения. Потом, когда явился Шамиль, все опять притихли. Прошла и эта опасность — грузины снова стали безумствовать, по мере того, как мы с ними благодушествовали, баловали их и приучали к щедрым милостям за счёт казны и казённых имуществ. Эта система ухаживания за инородцами и довела до нынешнего состояния. Всякая попытка привесть их к порядку возбуждает нелепые страсти и претензии".

Блок же в "Возмездии" демонстрирует систему морального ухаживания за поляками. Он адресует им строки, явно льстящие национальному самолюбию, строки, проникнутые сочувствием и, по сути, поддержкой пафоса мести России, ибо голос "гордых поляков" и голос автора в тексте сливаются. Эти строки начинаются строфой, не требующей комментария:

Страна — под бременем обид,

Под игом наглого засилья —

Как ангел, опускает крылья,

Как женщина, теряет стыд.

И заканчиваются они так же красноречиво:

Месть! Месть! — Так эхо над Варшавой

Звенит в холодном чугуне!

Правда, когда пошла волна "суверенитетов", в Блоке проснулось "имперское" чувство — конечно, с интеллигентскими добавками. Так, он записывает в дневнике 12 июля 1917 года: "Отделение Финляндии и Украины сегодня вдруг напугало меня. Я начинаю бояться за "Великую Россию". Вчера мне пришлось высказать Ольденбургу, что, в сущности, национализм, даже кадетизм — моё по крови … ".

В 1919 году, в один год со вступлением к "Возмездию", появилась известная статья В.Розанова "С вершины тысячелетней пирамиды", в которой утверждалось: русская интеллигенция разрушила русское Царство. И это отчасти так. Разрушила не только идейно, идеологически, религиозно, но и нравственно-семейно, в чём также неосознанно участвовал Блок.