А вот еще один исторический перл: "Многие историки (кто? — Ст. К.) доказывают, что он (Керенский. — Ст. К.) родился в тюрьме, будучи сыном цареубийцы Геси Гельфман […] и казнённого народовольца Александра Ульянова". То есть Керенский — родной племянник В.И.Ленина.
Когда я писал эти строки, то услышал, как по "Радио России" некий доктор Дубровин рекламирует чудодейственные капли "Князь Серебряный", лечащие якобы от всех болезней: "препарат проверен во многих ведущих клиниках!" — и понял, что эта фраза — родная сестра глазуновской: "многие историки"; от обеих пахнет вольным или невольным мошенничеством.
Об уничтоженных Сталиным "60 миллионах" русских людей Глазунов вычитал у Солженицына. "Исторический факт", свидетельствующий о том, что в 30-е годы из ленинградской Лубянки на Литейном спускали по канализации столько крови расстрелянных за ночь жертв, что "с моста в Неве было видно красное пятно, которое разгонял специально прибывший катер", Глазунову по секрету сообщил сам Аркадий Райкин.
Обо всех ужасах "сталинского зверинца" в подмосковной Сухановке, где сидели якобы только высокопоставленные враги народа, личные враги Сталина, художнику рассказал некий реставратор-архитектор, который тоже пользовался слухами.
"Меня уверяли (кто? — Ст. К.), что еще до войны были живы Зиновьев, Рыков, Бухарин и другие. В подземелье сделали железные клетки, приблизительно в высоту один, а в ширину два метра… Отсюда и определение Сталина "мой зверинец"…
Бывших наркомов и товарищей по партии приводили из клеток, и Сталин любил с ними беседовать за роскошным столом".
"Рассказывали (кто? — Ст. К.) также, что Сталин любил через глазок в стене наблюдать за допросами".
Вся восьмисотстраничная книга воспоминаний И.С.Глазунова наполнена слухами, сплетнями, анекдотами, фантастическими сюжетами. Один из главных его информаторов — тот же Аркадий Райкин — поведал профессиональному историку о некоем таинственном человеке, который в довоенные годы за пять минут до отхода "Красной стрелы" появлялся на перроне Московского вокзала — дальше цитирую по книге Ильи Сергеевича: "Проводники с затаенным ужасом смотрели, к какому вагону он напраляется. Называли они его между собой "товарищ Смерть". Он садился, предъявив проводнику билет на одно из мест мягкого двухместного купе. Заказывал чай, читал газету, с улыбкой беседовал со своим визави по купе. Но проводник знал, что на станции Бологое, единственной остановке между Москвой и Ленинградом, он постучится в дверь к проводнику и скажет, что с его соседом по купе плохо. И самое удивительное, — внимательно посмотрел на меня Аркадий Исаакович, — что всякий раз санитары с носилками уже ожидали на перроне. Они аккуратно клали умершего человека на носилки, покрывали простынёй, а поезд продолжал стремительно мчаться в ночи…" Эту жуткую историю поведал Райкину какой-то "последний из могикан", старый проводник — естественно, безымянный…
Ну, как не расписать подобный сюжет, достойный фильма ужасов, о палаче сталинской эпохи, лицо и деяния которого, оказывается, знали проводники всех поездов, уходивших с Московского вокзала!
Но даже эта история бледнеет перед событием, которое якобы сохранилось в памяти еще одного безымянного очевидца.
"Позволю себе, — пишет Илья Сергеевич, — впервые опубликовать для нашего широкого читателя леденящую душу статью "Венец злодеяния" из журнала "Двуглавый орел" (№ 24, январь 1924 года), издававшегося русской эмиграцией в Париже. Скажу откровенно: лично мне содержание этой статьи представляется наиболее достоверным. В основу ее положен рассказ очевидца, записанный немецким пастором Купч-Ризенбургом и опубликованный в газете "Войхсель цайтунг" 16 ноября 1928 года".
Суть статьи состоит в том, что большевистская верхушка через 10 дней после расстрела на Урале царской семьи решила устроить на одной из кремлевских кухонь ритуальное сожжение головы Николая Второго.
"По приказанию Ленина" все вожди собрались в Кремле, подписали протокол, в котором голова была признана подлинной, и "большинство" проголосовало в ночь с 27 на 28 июля 1918 года эту голову сжечь. Безымянный очевидец, сохранивший историю злодеяния в своей памяти, сообщает, что помимо вождей свидетелями события было множество народа: "комендант", "караульный начальник", "у входа сидит часовой", "куча людей" рядом с кухней "курит, разговаривает вполголоса"…
В "небольшой комнате" с "растопленной печью" сидели "около двадцати человек, в их числе Эйцух, Смирнов, Бухарин, Радек с сестрой и некоторые другие. Потом появляются Петерс с Балабановой; за ними следуют: Коллонтай, Лацис, Дзержинский и Каменев".
Коллонтай стало жарко, и она вскоре исчезла. "Появились зато другие любопытствующие. Среди них я видел Крестинского, Полякова, несколько матросов и женщин". И, наконец, наступил торжественный момент: Троцкий приказал перенести сосуд с царской головой "к пылающей печи".
"Пламя охватывает голову Царя Николая, и невыносимый запах горящего человеческого тела наполняет душную комнатку".
С этой историей может соперничать только следующее повествование, не менее мистическое, — о том, куда исчезали после убийства Кирова из Ленинграда остатки несчастного дворянства: "Говорили (? — Ст. К.), что путь "дворянских поездов", идущих из бывшего Петербурга в Азию по специально построенным (! — Ст. К.) веткам железной дороги, обрывался в песках Кара-Кумов. Заключённых выкидывали на раскалённый песок, а пустые составы возвращались за новыми жертвами в Ленинград…" ("Россия распятая", стр.121). Археологам остается только найти шпалы и рельсы этой фантастической дороги.
Вот такими бульварными "двуглавыми утками" и сплетнями, почерпнутыми из самых что ни на есть желтых эмигрантских изданий 20-х годов таких же "профессиональных историков", как и сам Илья Сергеевич ("Сатанисты ХХ века" З.Шабельской, "КПСС у власти" Н.Рутченко, "Крестный путь" Ф.Винберга), изобилует эпохальный труд художника. Глазунов горюет по поводу того, что эти книги до сих пор не изданы в нынешней России. Но почему? Столько антисоветских "исторических исследований" пылятся ныне на книжных развалах? И, однако, всему есть предел: истории, подобные той, что "произошла на кремлёвской кухне", даже нынешние "отвязанные" демократические издательства, видимо, стесняются печатать.
Феноменальное невежество знаменитого художника сыграло с ним злую шутку. Каждую бульварную антисоветскую книгу, каждый разговор с каким-нибудь эмигрантом 1-й или 2-й волны, каждую кухонную политическую сплетню о Сталине он встречал с экзальтированным восторгом, как великую истину, ему чудесно открывшуюся. Именно ему, великому художнику, человеку голубой крови, отпрыску славной фамилии, поклонники и единомышленники доверяли сокровенные тайны:
"Слова старого Вржосека… потрясли до основания мою душу" (старый писатель Вржосек, знавший Ленина, поведал Глазунову свои впечатления о нем).
"Придя домой, я долго не мог заснуть, потрясённый словами друга" (друг его юности Костя рассказал Илье Сергеевичу о том, какой негодяй Сталин).
"Меня потрясло стихотворение никому не известного поэта Н.Воробьёва "Кадету" (Н.Воробьёв — поэт 1-й эмиграции).
"Его книга ошеломила меня, я дотоле не читал ничего подобного… Вот почему, рискуя многим, я провёз ее через границу под рубашкой на животе… Она ответила на многие мои исторические вопросы" (речь идёт о книге эмигранта Н.Н.Рутченко "КПСС у власти").