Европейцы-католики, покупающие индульгенции, верящие в силу денег и рай на земле, никак не могут быть духом устремлены в зенит, ибо деньги, как вериги, обуживают душу, приклоняют взгляд к земле, лишая его света. Они и сами сознают духовную оскопленность и не скрывают, ожидая света истины с востока, из России. Русский же взгляд был постоянно устремлен в небо, русские верят в вознесение души и в Светлое Воскресение, и потому не стяжательны, отсюда и заповедь, которая бытовала сотни лет: "Богатым деньги Бог дает нищих ради". Это русские крестьянки летали в рай, встречались с самим Господом и весть свою разносили по деревням; от грехов народ не откупался у батюшки, но каялся и праведными поступками старался исправить, поновить душу свою.
Прочитал интервью Льва Аннинского, написавшего книгу об Островском, и невольно запала в голову мысль: а стоит ли для буйного пирования у поминного стола перетряхивать пыльные страницы прошлого? Ой, только дай почину, и сразу выскочит из тьмы толпа закройщиков и портняжек, и все будут шить нелепый кафтан из лоскутьев под свою стать…
Невольно приходят на ум слова Николая Лескова: "Я думаю, какие вы все жалкие, поврежденные люди, и как вы безнадежно повреждены в самом своем корне: в вере в ум и в доблесть русского человека… Ах вы, господа теоретики. Постыдились бы вы этого своего неверия в русского человека да не давали бы другим повадки утверждать, что мы сами собою ничего путного учредить не можем".
Нина Краснова О НИКОЛАЕ СТАРШИНОВЕ К 80-летию со дня рождения
"А КОЛЯ ДМИТРИЕВ — ПОЭТ ХОРОШИЙ…"
У Старшинова была поговорка, то есть одна фраза, превратившаяся у него в поговорку: "А Коля Дмитриев — поэт хороший…". Старшинов повторял ее и к месту, и порой словно бы совсем не к месту.
Например, разбирает он у себя в редакции альманаха "Поэзия" на столе какие-то бумаги, папки, рукописи… И разговаривает сам с собой, а заодно и с тобой вслух:
— Вот эту рукопись мне такой-то автор прислал, эту — такой-то, надо мне будет ответить им…
И вдруг ни с того ни с сего говорит:
— А Коля Дмитриев — поэт хороший…
И продолжает разбирать рукописи, как ни в чем не бывало.
Или, например, рассказывает он тебе и другим находящимся около него авторам альманаха какую-нибудь историю о ком-то из поэтов, рассказывает, рассказывает, а потом вдруг ни с того ни с сего говорит:
— А Коля Дмитриев — поэт хороший…
И продолжает рассказывать свою историю о ком-то из поэтов.
Или, например, сидит он в столовой, обедает со всеми, рассказывает всем, как он съездил на рыбалку, сколько щук поймал, и вдруг ни с того ни с сего говорит:
— А Коля Дмитриев — поэт хороший…
И продолжает говорить о рыбалке.
Или, например, читает или поет он какие-нибудь новые частушки из своей коллекции, читает-читает, поёт-поёт и вдруг ни с того ни с сего говорит:
— А Коля Дмитриев — поэт хороший…
И продолжает читать и петь частушки.
Я помню, как Старшинов показал мне книгу Николая Дмитриева в самый первый раз, в 1975 году. Он всегда показывал всем книги известных или пока еще неизвестных поэтов, которые ему нравились:
— Ты знаешь такого молодого поэта — Николая Дмитриева? Он из Подмосковья, из Орехово-Зуева. Работает учителем в сельской школе. Вот он выпустил в "Молодой гвардии" свою первую книгу — "Я от мира сего"…
— Я знаю известного поэта Олега Дмитриева…
— А это не Олег, а Николай. Послушай, как он пишет… Вот, например, о войне и о своем отце, которого могла убить на войне пуля снайпера, но не убила, он ушел от нее, спрятался в клеверах и выполз оттуда живым и выжил, и таким образом вместе с ним выжил и сам Коля:
В пятидесятых рождены,
Войны не знали мы, но всё же
В какой-то мере все мы тоже —
Вернувшиеся с той войны…
...
С отцом я вместе выполз, выжил,
А то в каких бы жил мирах,
Когда бы снайпер батьку выждал
В чехословацких клеверах?..
Это — программное стихотворение, хрестоматийное. Так о войне еще никто не писал. Он написал о ней от своего собственного лица, но и от лица всего своего поколения… Коля Дмитриев — поэт хороший… Он — сирота. Рано потерял родителей… Как Коля Рубцов. А вот смотри, как он написал про старого деда, которого внучка привезла из деревни к себе в город и вознесла его на девятый этаж, а он скучает по своей деревне:
Ночью дед вставал — не спится,
Письма родичам писал,
Словно раненая птица,
Над балконом повисал,
Думал: что теперь в деревне,
Живы ль, нет его друзья?
И что старые деревья
Пересаживать нельзя.
Правда, ведь это очень глубокое стихотворение? Коля Дмитриев — поэт хороший…
Потом у Николая Дмитриева выходили другие книги — "О самом-самом" (1978), "Тьма живая" (1983), "Три миллиарда секунд" (избранное из трех книг в серии "Восхождение", 1989), и все — опять же в "Молодой гвардии", не без помощи Старшинова… И Старшинов показывал всем его книги и новые подборки стихов в альманахе "Поэзия" и читал всем его стихи. И хвалил своего молодого тёзку и своего любимца и говорил:
— А Коля Дмитриев — поэт хороший. Один из самых лучших среди молодых. Ему надо еще совсем немного, чтобы стать известным поэтом, а потом и классиком. Совсем немного он до этого недотягивает… Но обязательно дотянет. Ему совсем чуть-чуть для этого не хватает.
Старшинов раскручивал всех молодых поэтов, которых считал особенно талантливыми. Но больше всех из всех он раскручивал Колю Дмитриева. И удивлялся, если кто-то не считал его таким хорошим поэтом, каким он сам считал его, а особенно если кто-то вообще не знал его. И он при каждом удобном и при каждом неудобном случае вворачивал в свои речи эту фразу: