В построение антисоветского проекта была вовлечена значительная, если не большая часть интеллигенции, которая в постоянных дебатах совершенствовала тезисы и аргументы, искала выразительные метафоры. Со временем, к концу 70-х годов в это предприятие было втянуто практически все общество — хотя бы в качестве зрителей и слушателей. Книги и фильмы с антисоветским подтекстом, теле— и радиопередачи, песни бардов и «фольклорный» черный юмор и анекдоты — все имело идеологическую антисоветскую нагрузку.

Избежать этого влияния было нельзя, антисоветские идеи и формулы превращались в привычные штампы, становились стереотипами массового сознания. В этом смысле СССР стал уникальным государством, объектом удивления и насмешек. Уже в 80-е годы в одной из поездок на Запад я услышал анекдот, который не показался мне таким смешным, как моим собеседникам: выходит советский человек на улицу и спотыкается о камень; поморщившись от боли, он ворчит: «У, проклятая система!»

Настолько привычными стали попреки «системе» по любому поводу, что доходило до нелепостей — а мы этих нелепостей не замечали. Всякое лыко в строку. Помню, в 70-е годы воспринимался как смелый и тонкий, чуть ли не философский вызов «советской системе» куплет из банальной лирической песни Высоцкого о том, как он звонит из Москвы в Париж Марине Влади. В порыве чувств он восклицает: «Почему мне в кредит, по талону… что-то такое… любимых людей?». И в мозгу у слушателя щелкало: какая бесчеловечная, холодная, бюрократическая система! В кредит! по талону! любимых людей! Вы подумайте только — любимых! Слушали, и как-то не приходило в голову: а как же тебе, черт побери, надо предоставлять телефонную связь с Парижем, чтобы ты по полчаса с Мариной Влади трепался? Ведь это для твоего же удобства делается, чтобы не тащиться на почтамт, а дома из кресла разговаривать. Хочешь — купи талон на фиксированное время, а хочешь — говори в кредит, сколько душе угодно. Что же тут плохого? Или любимых людей надо соединять с Парижем бесплатно? И только ли с Парижем? Не один Высоцкий в разлуке бывал и по телефону звонил, но ни у кого таких претензий не было, а тут он спел, и все закивали. Ах, по талону…

«Молекулярное» воздействие мелких антисоветских утверждений — слухов, шуток, анекдотов — было исключительно интенсивным. Мы эти воздействия просто перестали замечать и воспринимали как шум, без всякого критического анализа. Каждый мог бы вспомнить множество эпизодов из личной жизни. Приведу и я один такой эпизод, о котором задумался только сейчас, когда пишу эту главу.

Дело было весной 1985 г., когда ничто еще не предвещало крутого поворота 1988 г. Я был заместителем директора одного из институтов АН СССР. Сидели мы в дирекции, и мой коллега, тоже замдиректора, долгое время до этого работавший в ЦК КПСС, рассказал такую историю, которая якобы произошла на днях. В детском саду на кухне утонула в кастрюле молока крыса. Повариха ее вытащила и выбросила, а молоко пожалела, разлила по стаканам и дала детям. А крыса-то до этого отравилась крысиным ядом. И вот, 22 ребенка умерли, выпив этого молока. Мы все, услышав такое печальное известие, помолчали, пробормотав что то вроде «вот так все у нас…». Мол, «у-у, проклятая система».

Примечательно, что никто не усомнился в этом сообщении, хотя директор был биологом по образованию, а я — биохимик-экспериментатор с большим опытом. Мы не усомнились, хотя нам-то должно было быть очевидно, что вся эта история — выдумка. Сейчас я ее вспоминаю, и меня бросает в жар. Как стыдно! Столько учился, сам работал с похожими вещами — что же вдруг так заблокировало твои знания и твой опыт? Почему тебя вдруг превратила в идиота эта примитивная «утка»?

Посудите сами. Крыса, животное весом около 200 г., съела смертельную дозу крысиного яда. Яд этот, конечно, вреден для всех млекопитающих, но все же особенно он действует на грызунов, на их специфическое слабое место — кровоточивость слизистой оболочки желудка. Как яд используется антикоагулянт — вещество, затрудняющее сворачивание крови. Для людей он гораздо менее ядовит, чем для крыс. Иными словами, человек весом 200 г., проглотив весь яд, который был в крысе, скорее всего не умер бы, а лишь переболел. Но даже такой маленький человек никак не мог получить всего того яда, что проглотила крыса. Он выпил бы свою долю молока, то есть максимум 4% того яда, что содержалось в кастрюле молока — 1/22 (если все молоко до капли выпили «умершие дети»). Это исходя из предположения, что весь яд перешел в молоко. Но яд не перешел в молоко, это абсолютно невозможно. Яд находился в желудке и в тканях крысы. В молоко могла перейти лишь очень небольшая часть этого яда. Скажем, 1% (на даже если 10% — это дела не меняет). Таким образом, ребенок весом 200 г получил бы около 1/2200 смертельной дозы яда. Но детей весом 200 г не бывает даже в проклятых советских детских садах. Дети наши в то время весили по 10-15 кг. Совокупная масса тела 22 детей составляла по меньшей мере 220 кг — в тысячу раз больше, чем у нашего гипотетического ребенка размером с крысу. Следовательно, количество принятого с молоком яда составляло порядка одной миллионной части смертельной дозы.

Предположим даже невероятное — что крыса съела десять смертельных доз! И даже, допустим, отрыгнула часть яда в молоко. Значит, ребенок в среднем получил не одну миллионную часть, а одну стотысячную часть смертельной дозы, одну десятитысячную, наконец — все равно слишком мало. Не только о поголовной смерти воспитанников детсада не могло идти речи, но и вообще о каком-то недомогании. Говорят, что дело могло быть не в яде, а в тех болезнетворных микробах, которые попали с грязной крысы в молоко. Но это не вяжется с историей, вся она меркнет. Ну, заболел кто-то из детей, кого-то пронесло — это совсем не то. В любом случае, мало-мальски образованный в данной области человек сразу должен был бы усомниться. Мы же выслушали — и не усомнились, в этом корень проблемы. Эта история была явно «лабораторным» продуктом. Раз в нее сразу поверили, значит, к этому уже была предрасположенность.

Недавно я рассказал об этом моем самоанализе на одном узком семинаре. Поразительно, что слово в слово история о крысе и гибели детей в тот года рассказывалась и в других местах. Ее слышал один из участников семинара, тогда моряк-подводник. То же молоко, те же 22 ребенка. В Интернете я попросил более или менее компетентных людей оценить обоснованность моих приблизительных расчетов. В общем, согласились на том, что смерть детей от яда, который был в крысе, невероятна. Заболевание от инфекции — возможно, но тогда бы не было столь быстрой и поголовной смерти. По общему мнению, эта история была сфабрикована, и предрасположенность к восприятию таких историй в обществе тоже была. Один собеседник написал: "Да, была такая история, еще там один ребенок молока не пил и потому выжил, а повариха повесилась. Вплоть до того, что я встречал очевидца, видевшего «детские гробики в овраге на Хованском кладбище». Ну, понятно, что и гробики не могут валяться, и оврага там нет, но — «своими глазами». Ниже я еще затрону этот случай в комментарии.

Многие помнят, что вообще черный «фольклор» о детсадах был тогда популярен. Все слышали сказку о том, как нянечки сажают малышей голенькими на горшки — и открывают форточки, чтобы их простудить ради облегчения своей работы. Этому тоже охотно верили. Когда мы в Интернете обсуждали и эту версию черной легенды, один участник семинара, живущий в США, прислал оттуда такую реплику: «Забавно, что во-первых, в садики здесь ходят не меньше, чем в Союзе, а во-вторых, болеют дети гораздо чаще. А почему? А потому, что больничных у родителей практически нет и больной ребенок, напичканный тайленолом, отправляется в садик заражать остальных детей. И не нужно злой тети. Система работает сама». Но тогда, в 80-е годы, людей приучили к мысли, что советская система — самая страшная.

Антисоветский проект «шестидесятников» не собран в каком-то одном большом труде, хотя и есть отдельные сборники с его более или менее связным изложением — например, книга-манифест «Иного не дано» (1988). Его сущность изложена в огромном количестве сообщений по частным вопросам, в «молекулярном» потоке идей, символов и метафор, которые омывали умы людей. Крупные фигуры, известные диссиденты были лишь своего рода опорами, устоями всего этого движения, задавали его траекторию и мифологию. Близкие им духовно и культурно партийные деятели и члены научно-гуманитарной верхушки сотрудничали эффективно, но не явно. Так же и самиздат лишь задавал некую видимую линию фронта. Главная интеллектуальная работа делалась элитарной частью «шестидесятников» — партийно-художественной интеллигенцией среднего ранга, тесно связанной с номенклатурой (точнее, составной частью номенклатуры).