Изменить стиль страницы

И она увидела на острове птиц и велела одному из своих приближённых поставить силки и изловить нескольких, и всякий раз, как поймает, сажать птиц в клетки во дворце, и слуга сделал так, как она велела.

И аль-Вард-фи-ль-Акмам села у окна и стала вспоминать, что с ней случилось, и усилились её любовь, страсть и волненье, и она пролила слезы и сказала такое стихотворенье:

«О, кому же посетую на любовь я,
На разлуку о возлюбленным и печали
И на пламя внутри меня? Но все это
Я не выдам, – боюсь доносчиков злобных,
Зубочистке подобна я ныне стала
От разлуки и пламени и рыданий,
Где любимый, чтоб глазом мог он увидеть,
Что лишённым ума теперь я подобна?
Заточили они меня не по праву
В таком месте, что милому не добраться.
Прошу солнце я тысячу пожеланий
Передать, как взойдёт оно или сядет,
Дорогому, что лик луны затмевает
Красотою, а тонкостью – ветку ивы»
Если роза напомнит мне его щеки,
«Нет, – скажу я, – коль не моя, не похожа».
Его губы слюны ручей источают,
И несёт он в огне горящему влагу.
Как забуду, когда он дух мой и сердце,
Хворь, недуги несёт, и врач, и любимый?»

А когда спустился на землю мрак, её страсть усилилась, и она вспомнила о том, что прошло, и произнесла такие стихи:

«Спустился на землю мрак, и боль взволновала страсть,
Тоска растревожила во мне все страдания,
Разлуки волнение в душе поселилось,
И мысли повергнули меня в небытие опять.
Любовью взволнована, тоской сожжена я вся,
И слезы открыли тайну, мною сокрытую.
И – нет положения, которое знала б я —
Так кости тонки мои, больна и слаба я так.
И сердца моего ад огнями горит давно,
И зной его пламени мне печень терзает, жжёт.
Проститься я не имела власти с любимыми,
Покинув их, о печаль моя и страдания!
О нет, кто им передаст о том, что со мной теперь —
Готова я выдержать все то, что начертано!
Аллахом клянусь, в любви я век не забуду их,
Ведь клятва людей любви есть клятва достойная!
О ночь! – передай привет любимым ты от меня
И, зная, свидетельствуй, что я не спала совсем!»

Вот что было с аль-Вард-фи-ль-Акмам. Что же касается Унс-аль-Вуджуда, то богомолец сказал ему: «Спустись в долину и принеси мне лыка с пальм». И Унсаль-Вуджуд спустился и принёс лыка. Богомолец взял лыко и свил из него сеть, как для соломы, а потом сказал: «О Унс-аль-Вуджуд, в глубине долины есть кусты, которые растут и сохнут на корнях, – спустись туда и наполни эту сеть; завяжи её и брось в море, а сам сядь на неё и выезжай на простор моря, – быть может, ты достигнешь своей цели. Тот, кто не подвергает себя опасности, не достигнет того, к чему стремится».

И Унс-аль-Вуджуд отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А затем он простился с богомольцем и ушёл от него и приступил к исполнению того, что он приказал, испросив благословение старца.

И Унс-аль-Вуджуд пошёл в глубь долины и сделал так, как велел ему богомолец. А когда он доплыл на сети до середины моря, подул ветер и погнал его далеко, так что он скрылся из глаз богомольца. И он не переставая плыл по морской пучине, то поднимаемый одной волной, то опускаемый другой, и видел, какие в море диковины и ужасы, пока не выбросили его судьбы через три дня к Горе лишившейся ребёнка. И он вышел на сушу, точно оглушённый цыплёнок, страдая от голода и жажды, и увидал бегущие потоки, и птиц, чирикающих на ветвях, и плодоносные деревья, росшие парами и отдельно. И он поел плодов, и напился из потоков, и пошёл бродить, и увидел вдали что-то белое, и пошёл по направлению к нему. И, подойдя ближе, Унс-аль-Вуджуд увидел, что это дворец, неприступный и укреплённый. И он подошёл к воротам и увидел, что они заперты, и просидел возле них три дня, и, когда он сидел, вдруг ворота дворца открылись и оттуда вышел евнух. И он увидел Унс-альВуджуда и спросил его: «Откуда ты и что тебя сюда привело?» И Унс-аль-Вуджуд ответил: «Я из Испахана. Я плыл по морю с товаром, и корабль, на котором я был, разбился, и волны выбросили меня на этот остров». И евнух заплакал и обнял юношу и сказал: «Да продлит Аллах твою жизнь, о лик любимых! Испахан – моя страна, и у меня там есть двоюродная сестра, которую я любил, когда был молод, и я сильно был влюблён в неё. И на нас напали люди сильнее нас и захватили меня вместе с прочей добычей (а я был маленький) и оскопили меня, а потом меня продали в евнухи, и вот я в таком положении…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста семьдесят шестая ночь

Когда же настала триста семьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух, который вышел из дворца аль-Вард-фи-ль-Акмам, рассказал Унс-аль-Вуджуду обо всем, что случилось с ним, и сказал: „Люди, которые меня захватили, оскопили меня, и продали в евнухи, и вот я в таком положении“.

И после того как евнух приветствовал Унс-аль-Вуджуда и пожелал ему долгой жизни, он ввёл его во двор дворца. Унс-аль-Вуджуд увидел там большой пруд, окружённый деревьями и кустами, и во дворе были птицы в серебряных клетках с золотыми дверцами, и клетки эти были повешены на ветвях, и птицы в них щебетали, прославляя владыку судящего. И Унсаль-Вуджуд подошёл к первой птице и вгляделся в неё, и вдруг это оказалась горлинка. И когда птица увидела юношу, она возвысила голос и сказала: «О благой!»

И Унс-аль-Вуджуда покрыло беспамятство. А очнувшись от беспамятства, он стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:

«Горлинка, безумна ль тоже ты, как я?
Так спроси владыку и скажи: «Благой!»
Если б знать, – твой возглас от восторга ли,
Или же от страсти, что в душе живёт?
Ты поешь ли с горя, потеряв друзей,
Иль забыта ими и болеешь ты?
Или потеряла милых ты, как я?
Ведь жестокость-признак, что была любовь
Тех, кто вправду любит, охрани Аллах!
Их я не забуду, хоть бы я истлел»

А окончив свои стихи, он так заплакал, что упал, покрытый беспамятством, а опомнившись, он шёл, пока не дошёл до второй клетки, и там он увидел вяхиря. И когда вяхирь увидел его, он проворковал: «О вечный, благодарю тебя!» И Унс-аль-Вуджуд стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:

«О вяхирь, что промолвил, воркуя, мне:
«О вечный, благодарен я в горести!»
Возможно, что Аллах своей милостью
Сведёт меня с любимым в пути моем.
Бывал со мной медовых властитель уст,
И страсть мою ещё сильней делал он.
И молвил я (а в сердце горел уже
Огонь любви, и душу он жёг мою,
И токи слез как кровь лились из очей,
И по щекам текли они струями):
«Нет тварей здесь» не знающих горестей,
Но все терпеть в беде моей буду я,
Когда Аллах – клянусь его силою! —
Сведёт меня с владыками, в светлый день,
Я все отдам, чтоб угостить любящих, —
Обычай их тадсов, каков обычай мой,
И выпущу из их темниц птичек я,
И горести докину для радости!».