Петр Калитин СТЫДНО ЖИТЬ

Вот уже десять лет прошло со времени убойных событий осени 1993 года. Память о погибших только усилила и продолжает усиливать боль. Да, царство им небесное и вечный покой… Хоть там им пускай повезет…

Ну а мы, патриоты России, тоже успокаиваемся, но, понимаете? — вживе, и в этом наше несравненное, наше бездонное, наше онтологическое отличие от тех жертв — более того, мы успокаиваемся — при вполне праведном и моральном, и научном, и политическом негодовании в адрес ельцинских палачей и эшафотствующей интеллигенции. На их низость и подлость не хватает слов, даже матерных. Но что же мы имеем в сухом, не слюнявом остатке? Одно, как правило, скрытое самодовольство и то же успокоение по поводу своей безукоризненно справедливой человеческой позиции и почти святости.

Иначе говоря, мы постоянно покупаемся на свою собственную непогрешимость при критической и, разумеется, совершенно законной, совершенно истинной — словом, небожительной — оценке осенней трагедии 1993 г. Нам постоянно затуманивает глаза, нас приятно расслабляет наша бесспорная, очевидная и, конечно, великая правда — наш гуманный, болевой и буквально оригинальный — до всякого серьезного размышления! — пред-рассудок.

Попробуем же заглянуть дальше гуманной и прочей утешительно-совестливой мороки. Попробуем угадать, услышать посмертное мнение тех погибших о последнем часе — и не только их лично…

Не хочу аналитического лукавства. Скажу сразу: они должны жалеть о своей самоотверженности и героизме. Во-первых, потому, что отныне эти качества стали заведомо опасными и смертоносными в современной, "мирной" России, приобретя всю горечь рефлексорности, осознанности и — личной эсхатологичности. А героизму, напротив, требуется непосредственный, безоглядный порыв. Если хотите — детская непуганность и "энергия заблуждения", как при написании романа. Как при сталинском воспитании будущих победителей нацистско-фашистской Европы. Сейчас же, после расстрела Белого дома и последовавших за ним официозно-официальных бесчинств, массовый патриотический героизм, увы, невозможен. Вот почему он оказался уделом интеллектуальных, стоических одиночек.

Второй причиной именно жаления, которое должны испытывать те погибшие, является, безусловно, полная безрезультативность их подвига, вновь и вновь дискредитирующая героизм, тем более в эпоху повального прагматизма. Нет, смягчаю, смягчаю формулировки. Их гибель не стала напрасной — для дела ускоренной приватизации и финансового закабаления страны. Для окончательного торжества наших общих врагов. Их гибель не стала напрасной — для нашего упоения своей моральной и прочей духовитой правотой. Для нашего вернейшего продолжения их пораженческой — уже традиции! — но с чистой, чистейшей совестью и вообще душой.

Да, по совести стало житься-житовать нашей оппозиции в вечно вторых — кровь, кровь праведная освящает, адекватно, обреченно освящает и нашу постоктябрьскую маргинализацию — и это третья — самая невыносимая — причина, по которой те погибшие жалеют о своем последнем часе. Они дали нам в руки настоящую и — вековечную индульгенцию на поражение — на распятие. Но только мы не христы. Мы, как и они, не воскреснем… Но мы же живые, в конце-то концов! Пусть — пока, пусть до первого протестика, но — живые! И мне стыдно, действительно стыдно жить — не "воскресая". Хотя бы в данном — отнюдь не оправдывающем, не успокоительном и не вторичном — опусе…

Евгений Нефёдов ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Он стрелял из танка по своим.

Лай команды был неумолим.

Плыл дворец в прицеле перед ним.

Было небо черным и седым.

Отвалили денег дураку!

Столько он не видел на веку.

Пил неделю, лежа на боку.

Заливал звериную тоску.

Незаметно расхотелось пить.

Незаметно расхотелось жить.

И тогда решил себя убить.

Застрелить. Повесить. Утопить.

Отыскал забытый пистолет.

Показалось — рук на это нет.

У петли поставил табурет.

Показалось — ног на это нет.

Над рекой уперся в парапет.

Показалось — сил на это нет.

На войну не взял бронежилет!

Показалось — пуль на это нет.

Год за годом тягостно ползет.

Он живет и вроде не живет.

Курит дни и ночи напролет.

И одно покоя не дает.

Тот бы танк — да был сегодня с ним.

Башню развернул бы — и прямым!

Что ему чужих размазать в дым?

Он стрелял когда-то по своим...

Сергей Сибирцев УБИЛИ ЧЕЛОВЕКА (Из дневника моего друга Алексея)

Осень. 1993 год. Москва.

Сейчас погожий день. А на душе мерзкое, тревожное настроение.

Всё гнетет…

И странные бодряцкие призывы иррациональных правителей России-матушки к гражданам ее…

Эти молодые и молодящиеся новоявленные господа уговаривают меня непременно же пройти курсы молодого капиталиста, научиться жить на дивиденды.

То есть, по-русски говоря, мне нужно как можно быстрее обучиться немудреной науке, в которой основные предметы имеют подзаголовки: шустрить, шестерить, лицемерить, брать профессиональной хваткой за горло ближнего, унижать, уничтожать любыми способами конкурентов, взбираться по упавшим, неловким, неприспособленным, поверженным, — взбираться туда, в поднебесную высь, где безраздельно царит ее величество Алчба, ее сиятельство — Корысть и прочие чистоганные царедворцы.

Меня, молодого русского простофилю-интеллигента желают превратить в полноценного матерого волка с ухватками гурмана-людоеда.

Это по-ихнему прагматическому разумению называется приобщением к цивилизации, свободе, демократии.