Не знаю, удалось ли мне оправдаться за "Иное". Оправдание — неблагодарный жанр. Оправдывающийся, проситель всегда заранее виновен и обречен в глазах публики. По крайней мере, мы делали то, что нам интересно, то есть мы открывали что-то новое для себя и возможных читателей: непривычные сейчас фигуры мысли и речи, образы, намеки, сновидения. Мозаика постепенно собирается, но это лишь малая часть ее. Остаемся собирать мирозданье. Надеюсь, что я хотя бы немного и запоздало сумел объяснить здесь смысл и цели полосы "Иное".

Григорий БОНДАРЕНКО

Григорий Бондаренко ЗНАКИ БЕСПОКОЙНОГО ПРИСУТСТВИЯ (О книге Евгения Головина "Приближение к Снежной Королеве". )

Беспокойное присутствие сразу вызывает в памяти Трансильванию, которая кого-то беспокоит, вампирические дела, нервную дрожь. Беспокойство — бесы и покойники, скорее даже беспокойники, порывисто шныряющие на погосте пока не взошло солнце. Но это скорее эмоции по прочтении книги, ведь иначе как эмоционально книжку не прочтешь. "Приближение к Снежной Королеве" — сборник эссе, избранное Евгения Головина, вышел в издательстве "Арктогея-Центр". Некоторые статьи из книги раньше были читаны как лекции в "Новом университете", что-то появлялось в журналах, но в целом opus вышел цельный и законченный. Не будем пока рассуждать о чьем-то беспокойном присутствии, важно, что литературоведам, даже далеким от всякой эзотерики, вряд ли удастся не заметить оригинальные толкования Головина. Наверное, в России никто до него не трактовал западноевропейскую литературу с алхимической точки зрения, и даже Жюль Верн и Виктор Гюго прочитаны им алхимически. Тонкость здесь заключается в том, что для Юнга и Башляра алхимическая символика была интересна как коллекция фигур коллективного бессознательного, Головин же исходит из реальности практической алхимии, былой реальности, потерянной к сегодняшнему дню.

Алхимия — один из возможных способов прочтения художественных миров или реального мира. Мы можем говорить об особом алхимическом языке и особой символике. При этом общее место многих современных работ по алхимии — постулат о том, что вообще-то проявлять свинец в золото не так уж важно, главное — алхимическая инициация адепта. В разных формах это повторяет и Головин. Забавно только, что любители алхимии думают-то в основном о золоте, да об удачливом Николе Фламмеле с его церквями и госпиталями, построенными на алхимические доходы. Такова алчность алхимии (alchimie) — как об этом созвучии? Ведь вы верите в силу букв и буквосочетаний?

Впрочем, все это, как я полагаю, не относится к чистому художнику Евгению Головину. Его книгу скорее следует принимать как бунт против стандартности современного мира, против стандартной манеры мыслить и воспринимать этот мир. Головин исподволь подталкивает читателя или слушателя к самостоятельности решений и действий. Есть о чем задуматься: человек теряет свое лицо и душу в современном мире: "Человек не доверяет собственному разуму и полагается на вердикты "демона коллектива": манера мыслить и чувствовать, лицо, походка, одежда — все обретает зловещую стандартность, а бунт против этого объясняется молодым упрямством или нарочитым позерством". В нынешней политкорректной среде стандартизация идет уже не так грубо: "Ex pluribus unum", — вопиет долларовая купюра, "Город — единство непохожих", — социальная реклама. Бывшие маргиналы становятся привилегированными меньшинствами или занимают отведенные им гетто, но правила игры общества потребления остаются одинаковыми и для бродяги, и для рабочего, и для миллионера. "Делай, что хочешь", — кредо Телемской обители и вправду звучит заманчиво для современного бунтаря, но только об ответственности ни слова у Головина, этого понятия в его словаре нет, хотя оно было не чуждо иным алгимеям старых времен.

Евгений Головин — крайний пессимист во всем, что касается судеб современного мира и человека. Его видение мира крайне эсхатологично, несмотря на постоянные оговорки о неприятии иудео-христианского наследия: "Нам… безразлична дата катаклизма, ибо все более обостренно чувствуется его атмосфера и ясная безнадежность существования. Даже если люди пожелают изменить ситуацию и зажить по традиционным заветам — не получится ничего: планета перешла во власть автогенетических механических систем, использующих человеческий мозг как передаточное устройство". Вообще, появление книги Головина сейчас как-то несвоевременно: все былые яркие и непримиримые борцы с модерном и мондиализмом пытаются с той ли с другой стороны встроиться в систему, а умеренные кабинетные традиционалисты и не вспоминают о такой неприятной вещи, как современный мир. С другой стороны антихристианский пафос Головина может импонировать современной либеральной интеллигенции, среди которой снова признаком хорошего тона считается заявлять о своей нерелигиозности и антиклерикализме. Одним словом, не ясно пока что, кто может истолковать или использовать творчество Головина в своих интересах — радикалы-экстремисты или буржуазные интеллектуалы. Какой логический вывод следует из "безнадежности существования" — агрессия или почетная сдача в плен и прожигание ненужной жизни?

Головин не дает ответов, он вообще не советчик и не политик, чем невольно заслуживает доверие. Его область — древние философии и новые литературы, черная фантастика и алхимический символизм. В России Евгения Головина как автора резонно сравнить с покойным Ю. Стефановым, другим исследователем "иных миров", эрудитом, переводчиком и поэтом. Собственно и сюжеты штудий Головина и Стефанова часто пересекаются и дополняют друг друга: в посмертном сборнике последнего "Скважины между мирами" эссе о том же Майринке с его "Ангелом Западного Окна" и статья о Лавкрафте. Те же темы у Головина.

Потрясает его осведомленность, оригиналы трактатов XVI — XVII вв., указанные в примечаниях, свидетельствуют или о годах, проведенных в библиотеках, или о неком тайном источнике информации. Судить не беремся. Лучше спросить у самого автора. Пресловутые рамки газетной рецензии не дают нам возможности искать здесь ответ на множество вопросов, что поднимает сам Головин и оставляет нерешенными. Читатель невольно втягивается в подспудное мысленное соавторство. Не обладающие познаниями в "королевском искусстве" (как выясняется, в этом и нет необходимости) мы задаемся вопросами. Почему Зеленый Ангел не может раскрыть Джону Ди тайну "пудры проекции"? Можно ли увидеть "нашу Диану" в женщине во плоти? Дразнит ли нас пустая грамматическая форма собственного "я"? И вместе с автором убеждаемся в порочности метода вопросов и ответов. Вопрос по определению не может быть задан правильно. Алхимический трактат может быть прочитан бесчисленным количеством способов, а практика в современных условиях невозможна, или вы что-то недоговариваете мсье Головин?

Плавное перетекание смыслов, перламутровые переливы в режиме "воды" отзывают нас к другой важной теме книги — Дионису, богу превращений. Дионисийское начало, столь почитаемое автором, разлито по страницам, где можно только руководствоваться давним советом Евгения Всеволодовича — "Учитесь плавать!" Отталкиваясь от земли, или отталкивая землю от себя, как слишком рациональный и закономерный элемент, Головин отправляется в опасное плавание и все ставит на триаду воды, воздуха и огня. Здесь же рядом субстанция снов и онейрическая-сновидческая реальность, куда более реальная, чем бодрствование. Формы, как в стихах Рембо, перетекают одна в другую, и не удивляйтесь, если за чтением книжки Головина вы уснете, и явится вам за оконным стеклом прекрасная фея с сапфирными глазами, а через мгновение — это отвратительная старуха-ребенок стучится в окно. Рискуете открыть его? Как бы не оказаться вам в объятиях Снежной Королевы. Где только вы не найдете ее: и на Южном полюсе в свите гигантских белых птиц, и к западу от Гренландии под голубым солнцем среди древовидных цветов, где начинаются неведомые земли Гелиодеи. Миры, открытые Головиным, прекрасны, страшны и смертельны для неподготовленного, это непрерывная цепь искушений, пройти которую, не потерявшись и не потеряв душу, будет довольно сложно. Слава Богу, "здравый смысл" или экономическая необходимость нашего прагматичного времени, столь ненавистные автору, позволили книжке выйти лишь невеликим тиражом, и, судя по всему, так и осядет она на полках немногих "посвященных".