Но к вопросу «палач или не палач» это отношения не имеет. Давайте искать веские признаки.

Мы сделали ряд методических оговорок, которые достаточно очевидны и еще никак не связаны с выводом. Они лишь расчистили площадку для рассуждений. Теперь можно предложить главный критерий, согласно которому мы расположим в ряд ведущих политиков того времени по степени их приближенности к образу «палач». Под «ведущими» мы будем понимать политиков, выражающих тот или иной проект жизнеустройства после выхода из хаоса революции.

Поскольку основной причиной гибели людей была революционная разруха, — слом государственности и систем жизнеобеспечения — то менее всех будет палачом тот политик, чей проект вызывает наименее сильное сопротивление общества. Значит, при утверждении этого проекта прольется менее всего крови.

Мечтать о том, чтобы из революции можно было выйти без подавления какой-то части общества — наивная утопия. Трагедия любой революции в том и состоит, что противоречия в ходе ее обостряются настолько, что обратно пути нет и согласия достигнуть очень трудно — особенно если уже пролилась кровь. У нас гражданская война кончилась, когда Россия «кровью умылась».

Для нашего главного вопроса достаточно сравнить два главных проекта, задающих России разные (и расходящиеся!) цивилизационные пути. Один проект — партии кадетов и более левых либеральных партий, предполагающий построение в России государства западного типа с рыночной экономикой. Этот проект воплощал сначала Керенский, а потом Деникин и Колчак. Были в нем и радикалы (Корнилов), так что однажды большевикам пришлось защищать умеренного Керенского — такое бывает в политике. К этому проекту присоединилась часть эсеров (Чернов, Савинков). Это — Февраль, «белые».

Другой проект — советский, его воплощал Ленин. Это — Октябрь, «красные». Советский проект также был неоднороден: вначале его поддерживали левые эсеры, временами анархисты (Махно), внутри большевизма было несколько течений, борьба между которыми разгорелась после смерти Ленина и кончилась 1937-м годом.

И белый, и красный проект Россия сравнила не в теории, не по книгам, а на опыте, через тысячи больших и малых дел. Сначала, с февраля по октябрь 1917 г., сравнение проходило в мирных условиях сосуществования Временного правительства и Советов. Это соревнование проект Керенского проиграл вчистую. Новая государственность по типу либерального Запада не сложилась, а ее зачатки авторитета не завоевали и 25 октября без боя сдали власть Советам.

Однако под давлением и при активном участии Запада блок кадетов и эсеров попытался военным путем вернуть власть и продолжить свой проект. С середины 1918 г. сравнение обоих проектов происходило в форме гражданской войны. За ней наблюдала вся Россия, и это был второй этап «пробы на зуб». Военное соревнование, как известно, белые также проиграли вчистую. Антисоветский историк М.В.Назаров говорит определенно: «При всем уважении к героизму белых воинов следует признать, что политика их правительств была в основном лишь реакцией Февраля на Октябрь — что и привело их к поражению так же, как незадолго до того уже потерпел поражение сам Февраль».

Этот факт мы должны себе объяснить и его затвердить, иначе дальше не продвинемся. Белые унаследовали остатки государственного аппарата, имели полную поддержку имущих классов России и большую поддержку (включая военную интервенцию) Запада. Поначалу у них был такой огромный перевес над красными, что они овладели практически всей территорией России за исключением маленького пятачка в центре. Почему же они начали утрачивать эти территории и отступать перед Красной армией, обутой в лапти?

Ответ известен, но его у нас из головы вытеснили при промывании мозгов. А он таков. Образно говоря, красные победили потому, что крестьяне им сплели миллион лаптей. А белым не сплели, и им пришлось просить ботинки и обмотки у англичан. Белая армия действовала в России как завоеватели, и ее продвижение сопровождалось восстаниями (по словам историка белых А.Зайцева, издавшего в 1934 г. в Париже большую книгу, вслед за белыми шла «волна восставших низов»). По выражению западных историков, в России тогда возникло «межклассовое единство низов», которые отвергли проект белых. Отвергли в целом, а не по мелочам и не из-за жестокостей и казней.

Надо четко высказать и иметь в виду важную вещь: несмотря на все глупости и злодейства «местных» большевиков, развязанная против них гражданская война резко изменила отношение к ленинскому «проекту» в принципе. Даже в период максимальных успехов белых М.М.Пришвин, сам в то время убежденный антикоммунист, писал: «Сейчас все кричат против коммунистов, но по существу против монахов, а сам монастырь-коммуна в святости своей признается и почти всеми буржуями».

Пришвин был противником большевиков, но хотя бы либералом. А вот ценное свидетельство человека более правых взглядов (близкого к октябристам) — Алексея Васильевича Бабина (1866-1930), в эмиграции Алексиса Бабине. В 1988 г. в Англии вышли его дневники под названием «Дневник русской гражданской войны. Алексис Бабине в Саратове. 1917-1922». Он эмигрировал в 1890 г., вернулся в 1910 г., а дневник свой писал на английском языке, уже для американского читателя. Ценность его дневника в том, что он отстраненно повествует о бытовой, фактологической стороне гражданской войны, вплоть до подсчета орудийных выстрелов и пулеметных очередей. Из его дневников становятся ясны масштабы «стихийного» насилия в обстановке хаоса, агонии старой государственности. Рецензенты этой книги отмечают: «Разумеется, автор не смог скрыть своих политических симпатий. Они не на стороне большевиков… Но, странное дело, Бабин отмечает и оказываемую им поддержку со стороны „добропорядочных“ граждан Саратова накануне перехода власти к Советам и неожиданные симпатии к новым правителям со стороны „ультраконсервативной“ университетской профессуры». На самом деле ничего странного в этом нет, об этом же говорил и Пришвин: большевики сразу проявили себя как сила, занятая строительством государства, и в этом была надежда на возрождение жизни. И у множества «ультраконсервативных» буржуа и профессоров инстинкт жизни пересиливал их классовую ненависть.

Пришвин и Бабин были людьми, мечтавшими о победе белых. А вот что читаем у крестьянского поэта Николая Клюева:

Таким образом, проект белых, даже если бы им в первые месяцы удалось задушить советскую власть, означал бы длительную тлеющую, со вспышками, гражданскую войну. Он был отвергнут крестьянами — сословием, которое составляло 85% населения России. А крестьяне в то время и умели, и обладали возможностями для сопротивления длительного и упорного. Рано или поздно, но они «сожрали» бы белых, как за два месяца сожрали Колчака в Сибири без всякой Красной армии. Но до этого Россия была бы обескровлена несравненно больше, чем при организованном устранении белых Красной армией. Из опыта вытекает, что проект Ленина был спасительным, а в проекте белых, доведись ему на время победить, Россия обрела бы палача.

Мы сегодня можем повторить за Есениным слова, что он написал в 1924 г.: «Мы многое еще не сознаем, / Питомцы ленинской победы». Кто это «мы»? Кто оказался «питомцами»? Все, кто вернулся к мирной жизни и воссоединился в народ — включая бывших белых. Именно «ленинская победа» создала такую возможность. Поэтому его проект — спасительный.

Мы это и сегодня плохо сознаем — но сознание начинает нам входить через взрывы домов в Буйнакске и Москве. Тридцать лет до Ленина в России гремели взрывы и выстрелы (по подсчетам некоторых историков, от рук террористов до 1917 г. погибло 17 тыс. человек). Короткий исторический период — когда воплотился «проект Ленина» — мы жили спокойно и безопасно. И не сознавали этого, думали, что это — естественное состояние. Сегодня, когда этот проект мы позволили пресечь, взрывы загремели снова.