Он бегал по комнате на тонких злых ногах, узкоплечий, с морщинистым узким лицом, весь заострённый, похожий на лезвие бритвы, и яростно мелькал оскал вставных зубов, голос пресекался и звенел, и мне вдруг показалось, что он истерически закричит, зарыдает сейчас.

Он заражал противоестественной неистовостью, этим несдержанным гневом против меня, и я боялся сорваться, ответить ему таким же гневом, такими же унижающими словами, оглохнув от сердцебиения. Потом я выговорил охрипшим голосом:

— Знаешь… Я не перестану писать до самой смерти. Это моя жизнь. Перестану — умру. Что ж, я буду рад, если после меня останется хоть одна строчка, хоть один абзац… Только всё-таки… скажи, за что же ты меня так ненавидишь? За то, что я живу?

На миг упала в комнату и затопила нас опасная тишина. Он смотрел на меня разъятыми яростью светлыми глазами, из которых катились слёзы, и тяжело дышал.

— Себя! Себя! Себя ненавижу! Себя! И запомни — наши книги сожгут на кострах, на площадях будут сжигать, на кострах! И плясать буги-вуги! Мы не нужны сумасшедшему человечеству! Обществу демократов! И пропадающей России!.. — крикнул он, задохнувшись, и побежал к двери, со всей силы толкнул её и застучал каблуками по лестнице вниз, заскрипел по гравию дорожки в саду. Я вышел за ним следом. Его уже не было.

Вокруг стояла осень. Погожий октябрь налетал порывами с юго-востока, путался в голых вершинах берёз, шумел, серебристо-жёлтое, почти медовое солнце качалось на ветвях. Густая позолота клёнов над забором сверкала на широком полевом ветру и звонким золотом неслась по дорожкам сорванная листва. Пахло свежестью недалёких холодов.

Был ли он прав?

Права была поредевшая уже трава, ветер, гонявшийся за опавшими листьями, осенняя чистота меж берёз, но была и мила мне правда в тысячелетнем журавлином крике из синих пространств огромного предзимнего неба, которое оспорить мог только Бог, если созданная жизнь — лишь приснившийся ему сон.

"Нет, мой друг, — думал я, вспоминая его изуродованное ненавистью и ужасом лицо. — Нет, нет и нет, чёрт возьми! Наша жизнь только частица, принадлежащая бесконечности целого, где гениальное и ничтожное безбурно разграничивается нераскрытыми тайнами законов, как суть красоты алмаза и камня, как наслаждение божественным, прекрасным, равным почти духовному страданию, что испытываем мы перед кротким взглядом "Сикстинской Мадонны" Рафаэля. И непостижим переход в эту бесконечность, которая все частицы истории великих и мелких событий и людей водит и водит по коварному кругу, вдруг сообщая им величие или внезапно уничтожая их, ничем не раскрывая глубинные причины Вселенской тайны".

ЛЕОНИД ЛЕОНОВ

Одни волей слова создают мощь веры и так называемого мыслящего духа, другие обессиливают и развращают слабые человеческие души, отупляя их.

Леонов редко улыбался, и его улыбка не совпадала с выражением глаз, сосредоточенно углублённых, мудро неспокойных, чаще всего пытливо спрашивающих. Его интересовало всё: что вы знаете о нынешнем дне, о жизни в России, о лицах людей, о новом, только начинающем молодом писателе. Он не был равнодушен, не был уставшим от своего библейского возраста, от многолетней, поистине каторжной работы, от огромного своего жизненного опыта. Леонов хорошо сознавал, что каждый народ имеет своих героев и своих негодяев.

Его привлекал не жест, не прыжок сюжета занимательного свойства, не "ох" и "ах" до дрожи заинтригованного обывателя, ждущего, когда обманутая героиня выстрелит из ружья, висевшего над турецким диваном коварного героя. Обыватель не подозревает, конечно, что беллетристическая глупость для всех наций.

Он был строителем собственного мира, независимо от того, нравился или не нравился кому-либо этот его "леоновский мир". Что это за своеобразный мир — реальный лес или более реальное отражение леса в воде? Сама действительность или изображение современной вавилонской башни в последних прощально печальных отблесках заката? Или это дуновение Апокалипсиса, смутной угрозы человеку и человечеству?

Леонов всегда тревожен. Его стиль тяжеловесен, разветвлён, непрост. Хотя почасту ироничен в той степени, в какой могут иронизировать титаны. С самых ранних вещей, где уже чувствовалась литературная неуёмность, до "Русского лета" и "Пирамиды", текст Леонова наполнен особой "леоновской аурой", особым звуком, главное же — мыслью, не одномерной, сложной, призывающей в помощники уразумения. Его проза обладает мощной силой логики, ничего общего не имеющей с легкодумной словесной игрой. Большая литература накатывается медленно, гигантскими валами. Она похожа на цунами.

Где сейчас, в каком пространстве гений Леонова? Там, в других высотах, в неземных декорациях, вокруг него не очень многолюдно, так как из миллионов художников только единицы преодолевают границу для дальнего путешествия к потомкам.

ХРОНИКА ПИСАТЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ (События и факты)

ВСТРЕЧИ НАД ЗИМНЕЙ ВОЛГОЙ

В городе Балаково Саратовской области состоялось официальное открытие Балаковского городского отделения Союза писателей России, пополнившего собой областную писательскую организацию. На эту торжественную акцию приехали из Москвы первый секретарь правления СП России Игорь Иванович Ляпин и секретари правления Геннадий Иванов и Николай Переяслов, а из Саратова — руководитель областной писательской организации Иван Васильевич Шульпин. Благодаря усилиям поэта Владимира Пядухова, возглавившего созданную писательскую организацию, и поддержке администрации города Балакова это, на первый взгляд, чисто организационное мероприятие превратилось в самый настоящий литературный праздник над зимней Волгой. Он вобрал в себя встречи с тонко понимающими нужды современной литературы главой администрации города Валентином Викторовичем Тимофеевым и его заместителем Геннадием Николаевичем Утенковым, а также продолжительное выступление писателей перед студентами Балаковского института техники, технологии и управления, организованное его самоотверженным директором — Анатолием Андреевичем Землянским. Здесь, во время этого литературного вечера, Игорь Ляпин торжественно вручил членам новой писательской организации билеты Союза писателей России, после чего в зале звучали стихи и выступления московских, саратовских и местных авторов.

Кстати сказать — и это не может не радовать! — благодаря поддержке городской администрации и различных спонсоров, у балаковских литераторов за последнее время вышло довольно много новых, заслуживающих внимательного прочтения книг. Например:

Анатолий Комиссаренко. Давно и тихо шла война: Фантастическая повесть. — Саратов: ИКД "Пароход", 2000. — 100 с.

Анатолий Комиссаренко. Передозировка: Рассказы. — Балаково. — 20 с.

Анатолий Комиссаренко. Охота на охотника: Слово Писателя И Доктора. — Балаково: Литературный центр "Возрождение", 2000. — 40 с.

Юрий Киселёв. Белогривые туманы: Стихи. — Балаково: Литературный центр "Возрождение", 2000. — 48 с.