Но этот случай я взял для затравки, как совсем уж очевидный. А сказать хочу о вещи посложнее, которую за тридцать лет так вбили всем в голову, что и спорить почти безнадежно. А надо. Речь — об уравниловке. КПРФ не раз заявляла, что то общество, к которому она зовет, будет свободно от уравниловки. В предвыборной платформе это доведено до крайности: «Кто не работает, тот пусть и не ест».
Отметим противоречие: признается смешанная экономика — и тут же отрицается. Ведь если частная собственность, то законен доход на капитал, а не только по труду. А на этот доход можно есть в три горла, не работая. Чему же верить, какому пункту?
Важнее, что отказ в еде — это устранение права на жизнь. Тот, кто не работает (отвергнут рынком труда), должен умереть — вот смысл этого лозунга при отступлении к рынку. А это есть и отказ от социализма даже в версии социал-демократов, ибо они говорят: каждый пусть ест — и добиваются пособий по безработице.
Как же это получилось? А просто вырвали красивый лозунг из исторического контекста. В Евангелии эта формула означала пророческий запрет на рынок рабочей силы, потому-то капитализм мог возникнуть лишь на волне Реформации. Пролетарии вновь подняли этот лозунг уже как отрицание дохода на капитал. А когда мы отступаем, сдавая одну позицию за другой, лозунг становится оружием капитала.
Что означает принцип «оплаты по труду» (без уравниловки)? Капитализм в чистом, «диком» виде. Его обуздание достигается лишь наложением условия: «От каждого — по способности». Это и есть социализм, устранение рынка рабочей силы. Если же мы, проиграв битву, утрачиваем это условие, то главным прибежищем остатков социальной справедливости остается именно уравниловка — распределение не только по труду, а и по едокам.
Давайте разделим две вещи: образ идеального будущего, к которому зовут разные партии, и нынешний этап острого кризиса, который мы должны пережить. Посмотрим, что означает «кто не работает, тот не ест» сегодня. Означает немедленную голодную смерть десятков миллионов человек. Сегодня в РФ десять миллионов явных и тридцать миллионов «скрытых» безработных. Они и их дети живы только потому, что получают «не по труду», а на уравнительной основе. По сути, рабочие парализованных заводов получают не деньги, а карточки — ибо все они покупают один и тот же набор продуктов и благ, обеспечивающий выживание. У всех он настолько одинаков, что эти «зарплаты» можно было бы заменить талонами.
Как ни парадоксально звучит, но при том, что прослойка «новых русских» гребет немыслимые доходы, основная масса населения живет гораздо более уравнительно, чем при советском строе — почти в условиях военного коммунизма. Уравниловка — условие биологического выживания, и правительство не решается ее сломать. И хочется, и колется. Два года грозят применить закон о банкротстве — закрыть заводы, которые, не производя, подкармливают людей. Боятся и Черномырдин, и Чубайс. А Гайдар счастлив, что улизнул. А что значат все эти угрозы «продолжить реформы»? Ведь, кажется, все получили — чего же еще? Да вот этого — слома уравниловки. Перехода к рынку рабочей силы, которого нет как нет.
Таким образом, об устранении уравниловки на этапе кризиса и речи быть не может в программе левой партии. Сегодня лозунг противоположный: каждый человек в России имеет право есть; никто не должен умереть с голоду!
А что же с образом будущего? Здесь доведенное до логического конца устранение уравниловки — бессмыслица, распад любого общества. Не будем уж о Швеции или ФРГ, возьмем страну самого чистого капитализма — США. Здесь каждый едок, хоть в негритянском гетто, хоть в особняке Рокфеллера, на абсолютно уравнительной основе получает ежегодно 300 долларов в виде субсидий на продовольствие. В виде благ от науки, финансируемой государством, каждый американец в среднем получает по 500 долл. в год, и т.д. Более того, крайний неолиберал Фридман предлагает даже платить каждому американцу, чьи доходы не достигают некоторого минимума, «отрицательный налог» — доплачивать до этого минимума. И в этом нет ни капли социализма, просто забота о сохранности общества.
Если же говорить о социально ориентированном капитализме, то здесь уравнительная компонента просто огромна. И это — Запад, где индивидуализм охраняется, как зеница ока. Об Азии и говорить нечего, здесь капитализм вырос на основе общинности, и уравниловка использовалась как фактор экономического роста и спасения от Запада. Это — не только Тайвань или Корея, но и самая «западная» страна, Япония.
А что же Россия? Здесь — община христианская, и уравниловка заложена в подсознание, в корень цивилизации. Здесь «право на жизнь» всегда рассматривалось как естественное право. Потому-то русские сохранились в империи Чингис-хана, а потом органично овладели этой империей и стали Россией — до Тихого океана. Вспомним Марко Поло. Что поразило его, европейца-рыночника, в этой империи? Вот свидетельства XIII века: «Делал государь вот что: случалось ему ехать по дороге и заметить домишко между двух высоких и красивых домов; тотчас же спрашивал он, почему домишко такой невзрачный; отвечали ему, что маленький домик бедного человека и не может он построить иного дома; приказывал тут же государь, чтобы перестроили домишко таким же красивым и высоким, как и те два, что рядом с ним».
Или еще: «Поистине, когда великий государь знает, что хлеба много и он дешев, то приказывает накупить его многое множество и ссыпать в большую житницу; чтобы хлеб не испортился года три-четыре, приказывает его хорошенько беречь. Случится недостача хлеба, и поднимется он в цене, тогда великий государь выпускает свой хлеб вот так: если мера пшеницы продается за бизант, за ту же цену он дает четыре. Хлеба выпускает столько, что всем хватает, всякому он дается и у всякого его вдоволь. Так-то великий государь заботится, чтобы народ его дорого за хлеб не платил; и делается это всюду, где он царствует». Когда мы читали Марко Поло в детстве, на такие главы не обращали внимание — этот образ действий казался естественным. Но ведь здесь еще социализмом и не пахнет — это еще Чингис-хан и Хубилай.
За социализм, причем с большой долей общинности, мы можем взять советский строй. КПРФ в будущем обещает перенести из него все лучшее. А уравниловку — выкинуть. И что же останется? Да ничего. Уравниловка и была корнем советского строя. На ней мы провели индустриализацию, на ней устояли в войне, на ней вышли в Космос. Только благодаря уравниловке люди согласились отсрочить получение «по труду» и скопить средства на все эти прорывы.
А как это было обосновано? Почему на это соглашались «сильные»? Почему это было не благотворительностью, а правом? Потому, что был общественный договор о собственности. Она была общенародной. Значит, каждый член народа получал с нее «доход с капитала», а не по труду. Это и было экономической основой солидарности. Все это подкреплялось и культурой: делом чести было потрудиться для общества. Антропологи узнали удивительную вещь: во всех общинных цивилизациях самые сильные и ловкие работали больше, а ели меньше, чем остальные, особенно слабые. Это было доблестью и оплачивалось любовью племени. Совсем наоборот, нежели при рынке.
И ведь в России это сохранилось, так глубоко, что мы этого даже не замечаем! В «Новом мире» была повесть Рыбаса о том, как вводился НЭП на шахтах Донбасса. Против «хозрасчета» выступали самые сильные забойщики — те, кто как раз должен был выиграть от ликвидации уравниловки. А когда реформу провели, именно самые сильные шахтеры умерли от голода — они старались поддержать слабых. Рыбас даже привел список умерших с одной шахты. А вспомните фильм «Место встречи изменить нельзя». Там бандит спасает своего бывшего командира Шарапова за то, что он «не ел свой офицерский доппаек под одеялом, а делил его поровну с солдатами». Подумайте, насколько уравнительным должно было быть мышление, если офицер, съедавший дополнительные крохи пищи, считался выродком. Если он это и делал, то тайком, под одеялом! А ведь эта добавка была не только законной, но и разумной, она хоть немного компенсировала перегрузки офицера. И ведь сценарий — либералов Вайнеров! Даже они не заметили, что написали.