Весь пафос «кухарки» — прокормить семью с имеющимися средствами, обеспечить воспроизводство жизни. «Ученый» же нацелен на познание, на эксперимент. Тот объект, который находится в его власти, сам по себе не представляет для него самостоятельной ценности, а есть лишь носитель информации о целом классе подобных объектов. И ученый ради эксперимента не останавливается перед тем, чтобы вскрыть и сломать объект. Это свойство в ученом доведено до такой степени, что совершенно нормальным в науке явлением была постановка эксперимента на себе самом! Даже личность самого ученого в его глазах не представляет существенной ценности по сравнению с той информацией, которая может быть получена при ее разрушении.

Наконец, вся деятельность «кухарки» сопряжена с любовью, она вся пронизана нравственными ценностями. «Ученый» же по определению должен быть беспристрастным и объективным, его решения свободны от моральных ценностей. Потому-то в западной социальной философии общепринято, что ученый по своему типу мышления не должен быть политиком, его роль — быть экспертом. Все это — банальные, прекрасно известные философам вещи. Архитекторы перестройки совершенно сознательно их скрыли. В целом, эта акция по манипуляции сознанием удалась.

Ложные метафоры. Выработка метафор — главная работа идеологов. Поэтическая метафора, создающая в воображении красочный образ, оказывает на сознание чудодейственный эффект, надолго отшибая здравый смысл. Чем парадоксальнее метафора (то есть чем она дальше отстоит от реальности), тем она лучше действует. Мы говорили о том, какой разгром был учинен словам, понятиям и способу их связывания в разумные умозаключения (логике). Но тот же ураган прошел и по вспомогательным средствам, заменяющим в рассуждениях строгие понятия — метафорам и аллегориям. Здесь тоже откат от здравого смысла был феноменален. Переубедить людей, в головы которых вбита простая и привлекательная ложная метафора, очень трудно. Достигнуть чего-нибудь логикой невозможно, а запустить ложную контрметафору — совесть не позволяет.

Вспомним, как сторонники радикального перехода к капитализму взывали: «Нельзя перепрыгнуть пропасть в два прыжка!». При этом все были уверены, и никто не скрывал, что в один прыжок эту пропасть перепрыгнуть не удастся. Но предложения «консерваторов» (в том числе западных) не прыгать вообще, а обойти или построить мост — отвергались с возмущением. Людей звали просто прыгнуть в пропасть. Поскольку все указания специалистов на постоянные искажения такого рода были реформаторами проигнорированы, речь идет о сознательных подлогах.

Вспомним другую метафору рыночников: «нельзя быть немножко беременной». Мол, надо полностью разрушить плановую систему и перейти к стихии рынка. Это совершенно ложная метафора. Ведь никакого подобия между беременностью и экономикой нет. Более того, реальная экономика и не признает «или — или», она, если хотите, именно «немножко беременна» многими хозяйственными укладами.

Одна из разновидностей ложных метафор — знакомые афоризмы, выражающие какую-то обыденную мудрость, приложенные к явлению совершенно иного рода. Вот, летом 1998 г. новый премьер-министр Кириенко свел суть его «антикризисной программы» к афоризму: надо жить по средствам. Значит, мол, надо убавить расходы на науку, образование, медицину и т.д. К кому он обращается с этими словами — к Гусинскому? Нет, Гусинский не ходит в районную поликлинику, а внуки его учатся в частном колледже или за границей. Кириенко обращается к трудящимся: зажрались вы, господа, живете не по средствам, государство больше не может обеспечивать вам врача, учителя, дешевое электричество.

Тут ложь простая, на поверхности. Ведь у нас отобрали наши средства к жизни — а теперь требуют, чтобы мы прожили на жалкие остатки. И представляют издевательство грабителя за мудрость, а мы должны кивать и соглашаться. Чудес не бывает, и если Березовский получил от Чубайса доходный Омский нефтеперерабатывающий завод за одну сотую его стоимости, то 99 сотых взялись не из воздуха — их вынули из наших карманов. Вернее, из государственного финансирования врача и учителя, которые обеспечивали достойную жизнь меня и моих детей. Это азбука. В ней — одна из сторон реформы, один из маяков ее курса. Второй слой подлога, который таится в афоризме Кириенко, мы рассмотрим ниже — он не так очевиден.

К концу 1998 г. стало хорошим тоном говорить о «завершении этапа либеральных реформ» — конце либерализма. Был, мол, в России в 1992-1997 гг. либерализм, а теперь он себя исчерпал и наступает период более активного вмешательства государства в экономику. Так говорят и те, кто проклинает этот либерализм («дикий и варварский капитализм свободного рынка»), и те, кто его очень уважает (например, корифей экономической науки Лившиц), и прагматики неопределенной окраски (например, Кириенко).

Что важный этап уничтожения России завершен и начинается новый, с новым оснащением — было очевидно. Можно было бы, конечно, условно назвать предыдущий этап либерализмом, как в свое время назвали Ельцина и Черномырдина демократами, и не вникать в суть. Но если есть хоть немного времени, полезно разобраться.

Чтобы разобраться, надо ответить на вопрос, можно ли считать либеральным (по социально-философским и экономическим взглядам) то политическое течение, которое было у власти после 1990 г. (т.н. «демократы»)? Сразу отставим в сторону вопрос о нашей либеральной интеллигенции, которая млела при виде Сахарова. Ее либерализм уже мало кого интересует и никакого влияния на политику Гайдара и Чубайса он не оказал. А сейчас остатки этого пушечного мяса нашей «демократии» отброшены, как грязная тряпка. Будем говорить о реальных заправилах политики и экономики.

Что такое либерализм в общепринятом понимании? Он определен тремя взаимосвязанными наборами признаков, лежащих в сфере философии, политики и экономики. По ним и пройдем.

В философии дан ответ на вопрос «что есть человек?». Для либерализма (классика — философы XVII века Гоббс и Локк, сейчас — Поппер) человек — свободный атом, индивидуум с неотчуждаемыми правами. С другими людьми он входит в отношения эквивалентного обмена, так возникает общество. Государство, как «ночной сторож», смотрит лишь за тем, чтобы не было воровства при этом обмене. Поскольку «атом» мал, в своих соударениях на жизненном рынке он не может прозреть истину. Это «народ всегда прав», а для либерализма народа нет, есть граждане. Отсюда — развитая в полной мере Поппером мысль, что общественные изменения могут делаться только малыми шагами, методом проб и ошибок. Это — запрет на крупные социально-инженерные проекты, которые неминуемо ведут к огромным избыточным страданиям людей.

По своей философии ельцинизм (вся его бригада) принципиально и радикально противостоит либерализму. В гораздо большей степени, нежели русский большевизм (философская основа большевизма у нас заменена набором мифов, поэтому доказывать этот тезис сейчас не буду). Не только практика, но даже и риторика ельцинистов показывает, что самого понятия «права личности» для них не существует. Незаметно, но прочно в обиход вошел термин — «правовой беспредел». Именно то, что он прижился незаметно, говорит о его соответствии реальности. Никогда еще простой человек, не относимый к политическим противникам («просто личность») не был так радикально лишен его естественных и социальных прав и не был так беззащитен против произвола самых разных «сильных».

Очевидно, что советское общество не было либеральным (оно относилось к типу традиционных обществ). Общественный договор, которым оно было скреплено, предполагал не эквивалентный обмен, а множество взаимозависимостей — долг, любовь, служение и т.д. Режим Ельцина разрушил эти связи, но при этом вовсе не произошел сдвиг к либерализму. Напротив, отношения резко сдвинулись от равновесия, от эквивалентности обмена — к угнетению и силе страха.