– ...то вы получите имя и адрес владельца через десять секунд.

– Через две секунды, – поправил Морс.

– И вы сделали такое?

– Я сделал такое.

– Боже мой! Ну и дерьмо же вы! – Ее глаза засверкали от ярости.

– Но вот что смешно, – продолжал Морс, игнорируя оскорбление. – Я знаю его имя, но до сих пор не знаю вашего.

– Я уже сказала вам – Луиза.

– Нет, думаю, что нет. Раз уж вы решили играть роль миссис Хардиндж, вам захотелось взять и имя – Луиза. Почему бы и нет? Может быть, вы не столь хорошо знакомы с Колриджем. Ну а как насчет Харди[9]? Это другое дело. Помните, когда Харди был молодым человеком, он полюбил девушку, которая была немного выше его по социальному статусу, богатству и привилегиям. Он попытался забыть ее. В действительности же всю свою жизнь он пытался забыть ее.

Теперь уже Морс опустил взгляд и смотрел на стол.

– Не хотите ли еще кофе, мадам? – вежливо улыбнулся приятный молодой официант. Но "мадам" отказалась, встала, собираясь покинуть бар.

– Клэр, Клэр Осборн – мое имя.

– Большое вам спасибо, Клэр, за газету.

– Не стоит того. – Ее голос теперь слегка дрожал, а глаза внезапно наполнились слезами.

– Я увижу вас за завтраком? – спросил Морс.

– Нет. Я рано уеду.

– Как сегодня утром?

– Как сегодня утром.

– Понимаю, – кивнул Морс.

– Кажется, вы слишком много понимаете.

– Может быть, я все же не все понял.

– Спокойной ночи, Морс.

– Спокойной ночи, Клэр.

По прошествии часа и еще нескольких порций горячительного Морс наконец решил отправиться на покой. Оказалось, что он с трудом может сконцентрировать внимание на чем-либо, кроме слегка качающихся ступенек, которые ему пришлось преодолевать одну за другой. На втором этаже на лестничную площадку смотрела дверь номера 14; и "если хоть капля света будет просачиваться из-под двери, сказал он себе, он мягко постучит и достойно выслушает гневную отповедь".

Но света не было.

Клэр Осборн лежала без сна до рассвета, откинув пуховое одеяло и заложив руки за голову, и пыталась зацепиться за что-нибудь, зафиксировать взгляд на воображаемой точке, расположенной в шести футах перед ее носом. Ее мысли витали то вокруг вежливого, самонадеянного, беспощадного, мягкого, много пьющего и тонко чувствующего человека, с которым она провела этот вечер; то вокруг Алана Хардинджа, доктора Алана Хардинджа, преподавателя Лонсдейлского колледжа, Оксфорд, чья дочка Сара погибла под колесами грузовика, когда ехала на велосипеде в школу. Это случилось утром предыдущего дня.

С долгим выдохом «у-уф», последовавшим за стоном кожаного кресла «флоп», шеф полиции Стрейндж разместил свое большое "я" напротив главного инспектора Гарольда Джонсона. Подъем по лестнице явно не доставил ему удовольствия, поскольку шеф был не приспособлен к такого рода подвигам, но он обещал своей спортивной, заботливой жене, что будет использовать на работе любую возможность для тренировки. Главным препятствием этим упражнениям оставался тот факт, что он был слишком слаб как духом, так и телом для решительного исполнения подобных обещаний. Но не в это утро вторника, 30 июня 1992 года, за четыре дня до того, как Морс зарегистрировался в отеле «Залив»...

Главный констебль накануне возвратился из двухнедельного отпуска и первым делом просмотрел корреспонденцию, на которую его весьма компетентная секретарша была либо не в состоянии, либо не уполномочена отвечать. Среди поступившей почты уже около недели лежало письмо со стихотворением о «шведской деве» (или так думала секретарша). Письмо было вложено в дешевый коричневый конверт, адресованный (она почти точно помнила) «Главному констеблю Смиту» (?), но конверт выбросили – извините! – и на полке остался только листок со стихотворением, напрасно расточая свой аромат в пустынном офисе – до понедельника, 29-го числа.

Главный констебль не был склонен обвинять свою помощницу в чем-либо: пять строф полузабытого поэта по имени Остин вряд ли можно было счесть хорошим обоснованием для объявления общенациональной тревоги, не так ли? Вместе с тем "дочь Швеции" в первой строчке в сочетании с "девой" в предпоследней прозвучали сигналом для него, и он позвонил Стрейнджу, который напомнил ему, что занимался расследованием на первой стадии дела главный инспектор Джонсон.

Копия стихотворения уже лежала на столе, когда Джонсон возвратился с обеда.

Однако события начали разворачиваться только на следующее утро. На этот раз новым толчком послужил в данном случае дешевый коричневый конверт, адресованный "Главному констеблю Смиту (?), кидлингтонская полиция, Кидлингтон". Конверт был проштемпелеван в Вудстоке, дата смазана. Письмо было очень коротким:

Бумага явно была та же, что и в первом письме со стихами. По нижнему краю листа оттиснуто: бумага из вторсырья *ОКСФАМ*Оксфорд*Британия. Все свидетельствовало также о том, что письмо напечатано на той же самой пишущей машинке, поскольку четыре центральные буквы в слове «letter» (письмо) имели особенности, характерные для знаков в стихотворении о «шведской деве».

На этот раз главный констебль вызвал Стрейнджа в свой кабинет немедленно.

– Отпечатки? – поинтересовался Стрейндж, рассматривая конверт и письмо.

– Напрасная трата времени, черт возьми! Конверт? Почтальон, который забрал его, – сортировщик; почтальон, который принес его, – служащий почты; девушка, которая принесла его мне, – моя секретарша...

– Вы, сэр.

– Да, и я.

– Ну а само письмо?

– Можете попытаться, если хотите.

– Я поручу это Джонсону...

– Не стоит поручать это Джонсону. В подобного рода делах от него чертовски мало толку. Я хочу, чтобы делом занялся Морс.

– Он в отпуске.

– Впервые слышу!

– Вы как раз были в отпуске, сэр.

– Хорошо, пусть тогда будет Джонсон. Но, ради Христа, скажите ему, чтобы он оторвал от стула задницу и сделал хоть что-нибудь!

Некоторое время Стрейндж молча раздумывал. Затем сказал:

– У меня есть идея. Вы помните письмо, которое было опубликовано в "Таймс" год назад?

– Ирландское дело – помню.

– Я всего лишь думаю – думаю вслух, – сэр, если бы вы позвонили в "Таймс"...

– Я? А почему бы вам самому не позвонить им?

Стрейндж ничего не сказал.

– Послушайте! Мне все равно, что мы делаем, пока мы делаем что-то, – и быстро!

Стрейндж выбрался из кресла.

– У Морса с Джонсоном хорошие отношения? – спросил главный констебль.

– Никаких отношений.

– Кстати, куда отправился Морс?

– В Лайм-Риджис – вы знаете, туда, где разворачивается действие "Вероисповедания".

– А-а. – Лицо у главного констебля оставалось непроницаемым, пока Стрейндж неуклюже добирался до двери.

– Вот такие дела, – сказал Стрейндж. – Вот что, по моему мнению, мы должны делать. Что вы говорите? Шумиха поднимется? Дело вызовет широкий интерес?

Джонсон согласно кивнул.

– Мне это нравится. Вы позвоните в «Таймс», сэр?

– Почему бы вам самому не позвонить им?

– Вы случайно не знаете?..

– Вы – можете – воспользоваться – телефонной – справочной, – раздельно продиктовал Стрейндж, – набрав один-девять-два.

Джонсон поджал губы, а Стрейндж продолжал:

– И пока я здесь, неплохо бы вам напомнить мне об этом деле. Хорошо?