– Позволь, позволь, Ваня, – заволновался Никитин. – Крестного мы сами застрелили еще вчера, когда брали его у высотки на площади Восстания. Он, видите ли, пришел посмотреть на место происшествия, скотина. Полюбоваться на дело рук своих. Ошибка начинающих и маразматиков... Видно, – в маразм впал. Но живым не дался, пришлось пристрелить... Так что ты, Ваня, наверное, по ошибке кого-то другого уделал, извини уж.
Холодок беспокойства, какой-то неуверенности в себе, в том, что он делает, прополз у Ивана по спине между лопаток.
– Ты мне зубы не заговаривай, мент драный, – Ивана злила тупая уверенность и безапелляционность, которая звучала в словах Никитина... – Крестного я убрал, на Арбате, понял?
Иван беспокойно оглянулся. Что-то не понравилось ему в движении машин по площади, слишком медленно они ехали, хотя дорога была свободна, слишком внимательно смотрели по сторонам люди, которые в них сидели.
– Перезвоню минут через десять, – буркнул Иван в трубку и бросил сотовик в открытое окно машины, на колени бесчувственному толстячку, а сам скрылся в здании вокзала, смешавшись с толпой спешащих на посадку только что объявленного поезда, пассажиров.
Через десять минут он звонил Никитину уже из здания Казанского вокзала, из обычного таксофона в каком-то подземном зале рядом с туалетами и камерой хранения. На длинной стене висели штук тридцать таксофонов и все были свободны. Иван подошел к среднему и говорил не опасаясь, что кто-нибудь случайно услышит.
Десяти минут Ивану хватило, чтобы осмыслить то, что сказал ему Никитин. Ему сразу же вспомнились все несуразности в поведение того человека, которого он принял за Крестного.
Во-первых, он не узнал Ивана, когда вошел в бар, а этого прежде никогда не случалось. На Ивана Крестный всегда реагировал четко и сразу, словно улавливая его запах или каким-то еще неизвестным Ивану чувством определяя его присутствие рядом с собой. Сейчас же Иван хотел быть неузнанным и поэтому ошибся: его не просто не узнал этот человек, он Ивана не узнал только потому, что не знал совсем, впервые видел.
Во-вторых, Крестный никогда не стал бы кивать, приветствуя Гризли, Он здоровался с глухонемым официантом глазами. Это было и целесообразно – делая знак официанту, Крестный был уверен, что тот его уже видит, – и в то же время соответствовало распределению ролей – Крестный никогда бы не опустился до того, чтобы привлекать к себе внимание официанта, унижаться даже до такого формального общения с ним. Иван знал насколько наигран и показушен демократизм Крестного.. он только играет в добродушного старичка, любящего общаться с «народом», с обычными москвичами, жить их жизнью. В гробу он видел их жизнь и их проблемы. Знает Иван, о какой жизни мечтает Крестный, рассказывал тот однажды в порыве откровенности.
Узнавать хозяина мгновенно – прямая обязанность персонала заведения. Тот, кто этого не усваивает, больше суток не работает. Не можешь служить – не иди в слуги! Служишь – знай хозяина! Мудрость простая, Иван ее хорошо понимал, хотя к нему она не имела абсолютно никакого отношения. У него хозяина никогда не было и не будет... Даже в Чечне, когда его держал на цепи бородатый черный чеченец-любитель заключать пари во время кулачного боя двух пленных русских солдат, даже он тогда не был для Ивана хозяином... Тот чеченец был враг, которому временно удалось одержать над Иваном победу, он просто оказался хитрее, ловчее и изобретательнее Ивана, попавшего в плен по своей неосторожности и усталости. Но хозяина над Иваном еще не было никогда! И никогда теперь не будет!
Иван заскрипел зубами. Ему стало стыдно перед самим собой, что он так дешево лопухнулся. Забыл, с кем он имеет дело! Забыл, насколько изворотлив, насколько искусен в обмане Крестный.
Он вспомнил еще несколько таких мелочей и теперь уже не сомневался, что убил совсем не того человека. Тот, в баре, только похож был на Крестного, но это был вовсе не сам Крестный.
Еще одна ошибка Ивана была в том, что он не разрешил этому мудаку разговаривать.
Всего через пару фраз он понял бы, что это не Крестный.
И ром он не смог выпить, хотя там было всего-то 0,7 литра. Крестный этого гаванского рома может выпить не меньше литра и только после этого начинает закусывать, привык на Кубе, он сам рассказывал Ивану, что его учил пить ром Рауль Кастро.
И он не стал бы набрасываться на мясо! Да-да, перед тем уродом, которого застрелил Иван, на столе лежал большущий кусок чего-то такого хорошо прожаренного со сложным гарниром, как вспомнил Иван теперь. А Крестный был приверженцем «народно-демократического стиля в гастрономии», как он сам выражался, – селедочка, огурчики. Впрочем, иногда и он позволял себе стать на некоторое время гурманом и обжорой, особенно в одиночестве, когда никто за ним не наблюдал. Но ведь в кабинете Крестный был именно совершенно один. Нет, то, что он ел мясо и еще что-то там экзотически-гастрономическое, ни о чем не говорит.
А вот самое главное, – Крестный не был бы так покорен и исполнителен как этот проглотивший язык после приказа Ивана и, наверное, уже наложивший себе в штаны придурок в баре. Крестный умеет сопротивляться, умеет бороться за жизнь, пусть в руках у него нет силы, а в кармане – пистолета. Он сопротивляется в любых обстоятельствах, – не физически, а психологически, причем иной раз гораздо эффективнее, чем если бы он отстреливался из пулемета... Переломить это сопротивление очень трудно, это Иван знал прекрасно. Не раз на себе испытал.
Иван с досадой ударил себя кулаком по ладони. Старый лис опять провел его, как зеленого сопляка! А сам ушел и хихикает сейчас над ним, Иваном! Впрочем и над Никитиным – тоже, того он без всякого сомнения обманул, так же как и Ивана.
Подставил какого-то лоха, которого уговорил одеться так же как одевается он, Крестный... Никитин лажанулся точно так же, как Иван, в этом нет никакого сомнения. Осталось только его с этим поздравить.
– Никитин? – спросил Иван едва кто-то снял трубку на другом конце телефонной линии.
Иван вновь набирал номер дежурного по управлению ФСБ, но уже не представлялся и не никого не просил приглашать. Он сделал это один раз и этого вполне достаточно, считал он. Если Никитин заинтересован в разговоре с Иваном, он от телефона не отойдет и сам будет снимать трубочку вместо дежурного.
И не дожидаясь ответа, добавил голосом тихим, но убедительным, в котором слышалась уверенность человека, сделавшего вывод совершенно самостоятельно и предлагавшего другому сделать то же самое:
– Ослы мы с тобой Никитин...
– Согласен, Иван, – сказал в ответ голос генерала Никитина, он снова был на связи, потому, что ждал этого звонка.
За десять минут Никитин тоже успел сообразить, сам ли, или с помощью своего аналитика Герасимова, что Крестный обманул их обоих. Он, словно осьминог, оставил вместо себя обманку, а сам тихо удрал и растворился в полной неизвестности.
– Выебываемся друг перед другом, – продолжал Никитин, ему уже вовсе не хотелось разговаривать с Иваном, не любил он признаваться в ошибках перед профессионалами, но нужно было поддерживать контакт, чтобы не потерять Ивана в Москве бесследно, так, как сейчас потеряли Крестного.
– А дело не сделали... – завершил фразу генерал Никитин.
– Крестный все еще жив, Никитин, – глухо сказал Иван в трубку телефона. – Я пристрелил в баре на Арбате его двойника.
– Мы тоже убрали подставку, Иван. Тоже, оказывается, двойник. И сколько их всего у него – неизвестно, – добавил несколько обескураженным тоном Никитин, ему пришлось признаться перед Иваном в своем промахе. – Следующий раз, Ваня, ты умой его сначала, чтобы косметику смыть, рассмотри его хорошенько, со всех сторон, поговори с ним, чтобы убедиться, что – настоящий, а потом уже башку ему дырявь или горло перекусывай.
– Крестный – мой, Никитин! – сказал Иван. – ... И я найду его, Никитин!.. Найду. Можешь даже не пытаться перебегать мне дорогу. Это тебе ничего не даст! Я все равно найду его раньше тебя! Все!