Влад давно уже сообразил, куда и почему пропал Шарипов, и с готовностью соглашался с возмущениями капитана. Единственное его удивляло, так это зачем Женя так азартно и с веселостью поддерживал тему супружеской измены. Даже Влад больше нервничал от фантазий Иваныча. А Женя похихикал, по геройствовал, а сам, сразу же после засыпания командира со штурманом вырядился по форме и прихватил табельный пистолет. Запудрив мозги дежурному об оперативной необходимости, похитил двухцилиндровый мотоцикл прапорщика Матюхина, который хранил его на вертолетной площадке. И с запасной канистрой бензина на багажнике махнул через перевал в Ушарал с инспекторской проверкой своей благоверной супруги, дабы проверка состоялась в самый рискованный момент, а именно, где-то до утренней побудки, как говорится, когда тебя никто не ждет. При подъезде к городу натолкнулся на ВАИ, которая устроила ночную погоню до самой квартиры. Там его и повязали, но в верности своей возлюбленной он убедился. Все остальные неприятности волновали слабо, как бы побочные помехи основного счастья.

Утром они встретили спецрейс ЯК-40, из которого после не интересующих их пассажиров сначала по трапу начал спускаться мотоцикл, а затем появился Женя, которого Иваныч еще долго после этого случая звался Реджепбаем с легкой заменой некоторых букв в имени и переносом значения его. Ударение оставил на прежнем слоге.

— Ну и какого хрена устроил ралли Зайсан-Ушарал? Легче было бы, если бы застукал? Патронов на две дичи аж две обоймы прихватил, бортач стрелок. Ума ноль. И слух слабый. Или соображалка не варит. Ясно же говорил, что где-то на вторую неделю гормоны закипают. Какой же балбес в первую ночь проверки устраивает? — с этих слов начал свою лекцию Иваныч вечером за застольем по случаю получения внеочередных выговоров. Влад от последних слов Иваныча даже поежился. Зря он это говорит. Взгляд Жени вновь приобрел тоскливо задумчивую окраску. Нравоучение командира он перевел в свою плоскость мышления. Влад толкнул Иваныча в бок, и командир, поняв свою оплошность, ткнул кулаком под Женин нос. — Даже и не планируй. Ты еще не видел меня в гневе. Запомните, мальчики, вы вступили на офицерскую стезю, где долг превыше всего. А если там кто-то трахает твою жену, так ты чью-нибудь здесь. И это называется товарищеской взаимовыручкой. И никак не по-другому.

Поскольку основным виновником такого потока "наград" являлся Женя, командир потребовал в качестве компенсации за нервные перегрузки Шарипову профинансировать сие застолье. Борттехник, осознавая свою вину, все же попросил впредь столь щекотливую тему на застольях не поднимать.

— Это хорошо, что Матюхин убыл по заставам, — заметил Влад. — А то и ему пришлось бы компенсировать амортизационные. Бензина надо в бак долить, чтобы без претензий.

— Ха! — возмутился Женя. — Интересно, а на чьем бензине он катается? Ни каких компенсаций, иначе отправлю на государственную заправку. Пусть по госцене покатается.

— Главное в нашем сумбурном бытие — растить детей, по возможности собственных и надеяться, — продолжал Иваныч, не обращая внимания на реплики молодежи, — что и твоих случайных на стороне кто-то кормит. Но на всякий случай, как Зиятдинович любит говорить, посещая места, где бывал раньше, не скупись на конфеты, закупи пару килограмм и раздай встретившимся детишкам соответствующего возраста. Авось и твоему перепадет. Не от тебя, так от твоего товарища.

И в конце пьянки, прежде чем провалиться в царство Морфея, Иваныч предупредил, что, проснувшись утром, он должен видеть здесь обоих. Иначе устроит грандиозное мордобитие с членовредительством.

Экипаж полностью соглашался с доводами командира и с каждым последующим тостом восхвалялся его разумностью и жизненностью рассуждений.

Дальнейшая командировка пролетела в стабильном режиме с плановыми полетами на границу и редкими тревожными вылетами, как на санзадание для оказания врачебной помощи, чаще женщинам на заставе, и редко на задержание нарушителя, случайно по редчайшим и труднейшим тропам, умудрившегося прорваться сквозь практически сверхплотные погранпосты.

С первой командировки Влад возвращался, как опытный и летчик, и офицер, прошедший за такой срок почти все нюансы службы. И первую неделю дома блаженствовал в семейной идиллии, купался в доброжелательности и благосклонности супруги, порой ревностно задумываясь над такой резкой переменой и полным отсутствием недовольства и раздражения. И, когда он уже стал привыкать к такой приятной семейности Татьяны, у супруги начали прорезаться нотки легкого недовольства. Влад, дабы загасить огоньки раздора в самом их зачатии, старался быть самой послушностью и любовью, угождая ее капризам и потакая во всех желания и просьбах. Но волна раздора упорно нарастала, грозя в любой момент, перерасти в штормовую, накрыть с головой, наполнив нутро кислотой и горечью соленой пены.

Командир эскадрильи майор Черский, устраивая еженедельные субботние совещания, любил своими нравоучениями наставлять на путь истинный офицерский состав эскадрильи. Блистая красноречием перед голодными подчиненными, а разбор недели всегда проходил перед обедом, а он часто увлекался собственным пониманием актуальности поднятых проблем, что начисто забывал про распорядок дня, вынуждая офицеров страдать избыточностью слюны от съедобных паров, источаемых кухней, расположенной впритык к совещательному кабинету. Конечно, любая наука на голодный желудок усваивается прочней и надежней. Но была еще одна нервирующая причина: суббота — банный женский день, и жены, оставляя детей с мужьями, толпой шли в пограничный отряд на помывку с парилкой. И такие, хоть и предвиденные задержки, очень нервировали женский коллектив эскадрильи. Но майору Черском плевать на семейные разборки, у него еще не кончился запас тем и желание довести их до подчиненных не иссякло. Часто в запарке он уходил на второй круг.

— Ну и чего там стоило было трепаться? — встретила раздраженным голосом Татьяна Влада. — Только бы ничего не делать. Отлично знаете, что все ждут, неужели нельзя сказать командиру. За неделю не натрепятся, а нам сейчас несись, как угорелые. И не попариться толком, не помыться. Уже к семи выгоняют.

— Таня, не один же я там, — пытался защититься Влад.

— Наплевать мне на всех. Обед в час, так будь добр, хоть к двум придти. А уже шестой час. О чем вообще столько говорить можно, хуже баб, только бы и мололи языком.

— Ну, так детей у нас нет, вот, и шла бы одна.

Ох, лучше бы он это не говорил. Ведь сколько твердит истина, что молчание- золото. А теперь столько дерьма высыпалось на него. Он даже среди офицерского состава не слышал таких характеристик. Это и есть то торнадо с женским именем Таня, которое он ожидал. А бороться со стихией не только он, но и все человечество еще не научилось. Для собственной безопасности проще затаиться и переждать. Благо в окошко уже стучали соседки и увели на несколько часов это грозовое облако.

Но Влад знал, что энергия стихии не ослабнет за эти часы, поэтому решил пойти к Сафину и за стопариком разрядиться.

— Это получается, без вины виноватый, как у Островского, — жаловался Влад товарищу. — Даже в оправдание нечего придумать. Вот почему нет солнца, откуда взялась туча, если она загорать собралась. Вот почему почтальон письмо принес с задержкой, как будто он его лично взял у ее мамы и бегом через весь Союз нес, а Влад ему помешал. Вот почему у Марселя зарплата на сорок рублей больше. А невдомек, что ты на шесть лет старше, что двое детей и звание на одну звездочку больше. Звание плюс за бездетность. Вот тебе и сорок рублей. Так я еще виноват, что у меня за бездетность высчитывают. Может усыновить кого-нибудь? Вот увидишь, сейчас припрется, и я буду виноват, что в бане влажность повышенная и пару в парилке недостаточно, хотя парилка ей по барабану, но у баб услышит и меня обвинит. Сейчас нажрусь, так хоть уважительная причина для скандала будет, раз его все равно не избежать.

На хмельное состояние Татьяна внимания не обратила. Буря разыгралась по совершенно иному поводу. Нина, жена Тимошенко, просто мимоходом заметила, что нашим мужикам с Новым годом не подфартило. То есть, командировка как раз попадает на этот большой государственный праздник.