X
Светлая майская ночь сменила уже сумерки; небо усеяно было звездами, и окрестность постепенно освещалась серебристым блеском месяца, который всплывал над темным горизонтом, когда Лапша снова очутился на лугу. Первый человек, который увидел его, была та самая востроглазая, тараторливая бабенка, слывшая в
Марьинском первой запевалкой и хороводницей. Она выбежала на луг выкликать телку, которая нигде не отыскивалась, и прямехонько налетела на Тимофея.
- Ох! - пронзительно вскрикнула она, откидываясь в сторону; но испуг ее прошел мгновенно, как только всмотрелась она в черты мужика.
- Фу, как ты меня испугал! Я думала, и. бог знает кто! - заговорила она, поглядывая на Тимофея, которого месяц целиком освещал, с головы до ног, - батюшки! да ты никак хмелен? И то хмелен!.. Где это тебя угораздило? - примолвила она со смехом.
Тимофей действительно качался из стороны в сторону; он бессмысленно водил шальными глазами; волосы его торчали в беспорядке; рубашка и ноги были выпачканы грязью; он держался обеими руками за грудь, из которой вырывалось глухое хрипенье.
- Где ж ты это был-то? а?.. - подхватила она, - словно леший какой выпачкался, право!.. Что ты? - промолвила она, пристальнее вглядываясь в Тимофея, который вдруг страшно застонал, - что с тобой делается? ась?..
- Расшибся… ох!.. в вертеп упал, расшибся… добре… - слабым, сдавленным голосом произнес Лапша, продолжая водить глазами и покачиваться с ноги на ногу.
Он, очевидно, был хмелен.
Востроглазая бабенка, надо полагать, совершенно удовольствовалась этим объяснением. Она оглянула его еще раз и пустилась по лугу, покрикивая пискливым голоском: "пусень! пусень!"…
Лапша простоял минуты две на одном месте, страшно распяливая глаза и как бы желая припомнить, где он. Наконец сознание будто возвратилось к нему; он продолжал путь; но не столько, казалось, управляла им мысль, сколько тяжесть туловища, головы и рук, которые сами собою наклонялись к земле и влекли его вперед. Он машинально добрел до своей риги; ворота были заперты; он пытался несколько раз отворить их, но не осилил и повалился у входа лицом к земле.
А между тем в доме у него еще бодрствовали; спали только маленькие дети.
Катерина и Маша стояли под уличными воротами; они очевидно ждали чего-то.
- Диковинное дело, право! нейдет, да и полно! - сказала Катерина, в сотый раз выглядывая на улицу.
- Должно быть, с ребятишками убег куда-нибудь… Далеко, может, зашли, - заметила Маша.
- Куда им зайти? Ночь давно… Давно бы прийти пора. Этого никогда не бывало, чтоб малые ребятенки по ночам шлялись, - нетерпеливо возразила мать.
Услыша детские голоса недалеко от околицы, она вышла из-под ворот и, сопровождаемая дочерью, пошла по улице.
- Петруша! - крикнула она. - Петя!
- Я здесь, - отозвался голос. Катерина ускорила шаг.
- Петя, ты? - спросила она, приближаясь к группе мальчишек. Это, точно, был Петя, но только не ее сын, а белокурый курносый мальчуган.
- Ума не приложу! - сказала она, обнаруживая на этот раз очевидное беспокойство.
Она медленно возвратилась к избе своей и села на завалинку. Детские голоса стали умолкать; на улице становилось все тише и тише; кое-где слышался говор мужиков и баб, которые сидели подле ворот своих. Месяц поднялся уже выше крыш, и дальняя часть улицы, которая находилась до сих пор в тени, начала озаряться голубоватым светом. Но Петя все еще не являлся.
- Вот так-то: сидишь-сидишь, ждешь-ждешь, и невесть, право, что в голову приходит! - проговорила Катерина с грустным оттенком в голосе. - Уж не пошел ли он на мельницу?.. в воду не упал ли?.. Да нет, пришли бы, сказали… Главная причина потому больше берет сумненье; больно мальчик-то смирен; нет этого у него, чтоб он баловать стал либо сунулся зря куда ни попало.
- Слышь, матушка, да вон он где! - радостно воскликнула Маша, - не пошел ли он с ребятами в ночную, лошадей стеречь?.. Пойдем, спросим-ка, пока не ушли еще…
Они встали и проворно пошли к околице. Не дойдя еще до конца улицы, они встретили двух мальчиков, которых звала бабушка, сидевшая у избы.
- Ребята, не видали вы, не пошел мой Петрушка с ребятами в ночную?
- Нет.
- Кто же в ночную-то поехал?
- Двое: Костюшка Дорофеев да Васька Кузнецов, только одни и поехали…
- Чай, дядя Степан с ними, - с живостью подхватил один из мальчиков.
- Знамо, с ними; да ведь она про ребят спрашивает…
- Ах ты господи, творец небесный! да где ж он? - произнесла Катерина взволнованным голосом.
- Ты это о чем, касатка? - спросила, подходя к ней, старуха, сидевшая на завалинке и призывавшая мальчиков.
- Да вот, тетушка, парнишка пропал у меня, - начала Катерина, оглядываясь вокруг и прислушиваясь к каждому крику, срывавшемуся время от времени с отдаленных полей, - боюсь, не прилучилось бы чего, невесть куда делся…
- И-и, касатка, чему случиться! Ведь он с отцом ушел, - спокойно возразила старуха.
- Как, с отцом? Когда?
- Да ноне, вечером… Тетка Арина в рощу ходила; идет оттуда, а они идут…
Прошли, говорит, лугом-то, да в овраг и схоронились…
- Вишь, матушка, а ты сумневалась! - сказала Маша, - я говорила: ничего!
- Да разве отец-то не привел его? - спросила старуха.
- Он сам не приходил, самого дома нет, - сказала Маша.
- Что ты, касатка? он давно дома; его давно видели! - возразила старуха. -
Эй, невестка, а невестка! - крикнула она, обернувшись к избе.
- Ась? - отозвался дребезжащий голос, по которому присутствующие узнали востроглазую запевалку.
- Ты, никак, говорила, Тимофея, Катеринина мужа, встрела?..
- А что?
- Да вот, говорят, дома его нетути… С ним парнишка-то его был?..
- Нет, один шел… да добре очень уж хмелен, бормочет невесть что… не разберешь ничего… расшибся, говорит, в вертеп упал… Какой, я чай, должно быть, по дорогам валялся. Нет, парнишки с ним не было…
С последними словами Катерина, волнение которой возрастало с каждой секундой, повернулась к дому и пошла быстрее прежнего. Маша, следовавшая за нею, несколько раз забегала вперед и с удивлением поглядывала на мать: дыхание Катерины было так тяжело и порывисто, что слышалось в десяти шагах. Она не могла дать себе отчета в том, что чувствовала; ей хотелось только более, чем когда-нибудь, увидеть своего Петю. Вопреки ободрительным мыслям, которыми старалась она подкреплять себя, смутное, но тягостное предчувствие чего-то недоброго теснило ее сердце и волновало кровь. Шаг ее постепенно ускорялся, и, наконец, в некотором расстоянии от избы она бросилась бежать. Минута - и она была в избе; еще минуты довольно было ей, чтоб убедиться, что мужа там не было. Она выбежала на двор и без оглядки пустилась к риге.