V

Во всю дорогу со стариком и с Петей ничего не произошло особенного, кроме встречи, о которой нам необходимо сказать несколько слов. Они находились уже верстах во ста от Сосновки. Они ехали большой дорогой и недавно покинули деревню, где отдохнули и пообедали. Сытая лошадка везла очень бодро, несмотря на то, что впридачу к товару на возу сидели дедушка Василий и мальчик.

- Дедушка, погляди-ка, никак солдаты идут?.. - сказал Петя, правивший лошадью. - Слышь, чем это они гремят так?

Старик тряхнул шапкой и прищурился.

- Должно быть, колодники… - проговорил он. Народ, видневшийся на дороге, шел вперед по одному направлению с нашими путешественниками. Петя, движимый любопытством, принялся легонько передвигать вожжами. Старик не ошибся: это были, точно, колодники. Уж можно было отличать мундиры солдат от одежды людей, которых они сопровождали; мерный, однообразный звук цепей позволял даже считать шаги преступников. Воз не замедлил догнать конвой. Человек пятнадцать колодников, в оборванных кафтанах и полушубках, с мешками за спиною, с цепями на ногах, и шапках, лепившихся криво и косо на бритых головах, медленно подвигались между авангардом из трех и арьергардом из пяти солдат; в числе последних двое были верховые и держали пики. В обращении конвойных и колодников не было, казалось, ничего враждебного; они преспокойно разговаривали между собою; преступники рассказывали свои истории, солдаты - свои. Особенною разговорчивостью отличался один из арьергардных, произношение которого обличало хохла; он шел рядом с преступниками и вел с ними самую непринужденную беседу. Подъехав к конвою, дедушка Василий и Петя, переставший уже хромать, слезли с воза; последний побежал вперед. Старик вынул из кармана несколько копеек для раздачи преступникам, как вдруг Петя пронзительно крикнул; бросился сломя голову к торгашу и крепко обхватил его руками. Испуг изображался в каждой черте побледневшего лица мальчика; в первую секунду он слова не мог выговорить.

- Дедушка!.. - вымолвил он, наконец, изменившимся голосом и крепче еще прижался к старику. - Верстан… Верстан… тут…

- Ой ли?..

- Поедем, скорей… поедем, дедушка!.. - подхватил Петя, дрожа всем телом.

Все это происходило в двух шагах от конвоя. Солдаты и колодники остановились и оглянулись.

- Ну, чого там? Що не выдалы? - проговорил хохол, как бы удивляясь любопытству, овладевшему товарищами. - Ступайте, братцы, уперед… Пошел, пошел!.. чего сталы?

- Дай, братец, вздохнуть маленько; у меня и то ноги припухли… цепью добре перетерло… смерть! - сказал один из преступников.

- Мало що; меня самого ноги-то упухли… ступай, говорят, начальство не приказывает останавливаться! - возразил хохол.

Конвой тронулся, и цепи снова загремели.

- Полно, ласковый, чего бояться? Он теперь не страшен, как цепью-то скрутили… Чего бояться? - уговаривал между тем дедушка Василий. - Пойдем к ним; вот я дам им копеечки… а тем временем спросим, что за причина такая…

- Нет, дедушка, я лучше на воз сяду… я не пойду… он убьет меня…

- Э, глупенький! - подхватил старик, - да как же ему убить-то?.. Не бойсь, не тронет теперича; говорю: не страшен!.. Пойдем-ка, пойдем…

Он взял лошадь под уздцы, другую руку дал мальчику и минуты через три они снова догнали солдат. Хохол шел теперь позади всех; к нему обратился дедушка

Василий.

- Вот, служба, - сказал он, ободряя Петю, который начал пятиться, - раздай-ка им по копеечке; на дорогу пригодится… Слышь, - промолвил он, указывая солдату на широкий выбритый затылок, который возвышался над остальными, - этот нам знакомый… Как нищим был, вот этого мальчика с собою водил… Скажи, брат, на милость, за какие он провинности?..

- За душегубство… - словоохотливо возразил солдат, принимая деньги и передавая их ближайшему преступнику с наставлением: "обделы усех", что тот сейчас же и сделал. - С ним такой старик ходив, - продолжал солдат, - такой же нищий… так у него грошей много было, он его и убыв… с товарищем его упечаталы… Вишь, тут и товарищ его идет… Може, и его знаете?.. Эй, Балдай! - крикнул солдат, - знакомые тебя спрашивают…

Торгаш и Петя тотчас же узнали рябого Балдая; вместе с Балдаем обернулся также и Верстан; но как тот, так и другой не выразили даже удивления при виде Пети и старика. Шершавые седые брови Верстана с мрачною неподвижностью насупились над глазами; бросив холодный, равнодушный взгляд на мальчика, Верстан и Балдай отвернулись, не проговорив ни слова.

- Пойдем, дедушка, пойдем! - твердил Петя, дергая за рукав старика.

- Погоди, - вымолвил тот, - надо узнать о слепом, которого ты хвалил-то… что добрый такой был… как, бишь, его звали?..

- Фуфаев, дедушка…

- Слышь, служба, с ними еще слепой ходил: куда ж делся?.. Спроси-ка; звали его Фуфаев…

- Какой що там Хухаев?.. С нами нет… Эй, Балдай, - присовокупил солдат, - спрашивают Хухаева… с вами ходыв…

Но Балдай и Верстан не отвечали; они даже не обернулись.

- Не знают, - произнес словоохотливый хохол, - Хухаева с ними не було…

Как ни безопасны были убийцы старого Мизгиря, Петя не переставал жаться к старику, пятился назад и дергал его за руку. Дядя Василий уступил, наконец, мальчику; он отстал от конвоя, помог Пете взлезть на воз, сам сел, взял вожжи и рысцою погнал лошадь. Немного погодя они обогнали конвой и вскоре потеряли его из виду.

Во все продолжение этого дня и даже весь следующий день Петя ни о чем больше не думал, ни о чем не говорил, как о Верстане, Балдае и убитом дяде Мизгире.

На третий день он только раза два о них вспомнил; на четвертый у мальчика только и речи было, что о Никаноре, об отце, матери и степи, к которой они приближались. Они ехали, однакож, очень долго. Дедушка Василий останавливался по пути почти в каждой деревне; раза два потребовалось прожить целые сутки в уездных городах, где старик забирался новым товаром. К замедлению пути немало также способствовало время: стояла глухая осень; дожди лили беспрерывно, превращая дороги в трясины и непроходимые топи; потом дожди миновали, и наступили морозы: дороги сделались еще хуже, извилистые колеи и глубокие котловины, скованные холодом, превращались в кремень - надо было ехать шагом. Дедушка Василий нетерпеливо ждал первого снега, чтобы променять телегу на сани; но зима никак не хотела установиться; снег выпадал несколько раз, но, как нарочно, всякий раз наступала оттепель, и снова приходилось колесить на телеге.

Но худо ли, плохо ли, они все-таки, однакож, подвигались. В последних числах октября под вечер прибыли они в сельцо Васильевку, приход Анисьи Петровны

Ивановой. Расспросив дорогу в Панфиловку, они тотчас же туда отправились.

- Там уж лучше переночуем, - промолвил дедушка Василий, - дорога теперь хорошая, степью-то; к тому и лошаденка не пуще, чтоб устала, довезет… Ну, ласковый!