– С такими, как я, – сухо подсказал он и опустил руку ей на бедро.

– Нет, – проговорила она срывающимся голосом, почти задыхаясь. – Вы не из числа неимущих. И вы не ребенок.

– Но я трудный?

Да, он действительно был трудным. И в его тоне снова ощущалась насмешка.

– Вы способны быть трудным, – осторожно высказалась она. Он, конечно же, не прочь показать себя трудным…

– Я стараюсь быть приятным, – вполголоса произнес Фэн. Они снова подошли к купе «А», и не успела Найна сказать ему, что собирается идти к себе отдыхать, как он уже открыл дверь и, взяв ее за талию, без церемоний втолкнул в купе.

– Э-э… – произнесла она, – нельзя ли…

– Мне можно. Ты мне заплатила и дала задание. Я твой мужчина. Забыла, что ли?

– Да, но…

– А если я должен убедительно сыграть свою роль, нам давно пора приступить к репетиции.

– К репетиции? – прохрипела Найна. – Какая еще репетиция?

– Вот такая. – Фэн поднял руки и стал расстегивать ей пальто.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Найна оцепенела от прикосновения Фэна. Ей хотелось сказать, чтобы он убрал руки прочь, эти руки, срывавшие защитные слои с ее мозга так же быстро и ловко, как пальто с ее плеч. Разум подсказывал ей, что надо немедленно пресечь это. Но у нее не раскрывался рот. С какой-то странной отчужденностью она думала: вот сейчас она может утратить сокровище, которое берегла для кого-то единственного в ее жизни… сейчас… в этом комфортабельном купе… в этой ловушке.

Это была бы запредельная ирония судьбы: Найна ведь сама хотела, чтобы ее отец поверил, что Фэн и есть тот единственный…

Фэн разделался с ее пальто и бросил его на кресло. Найна безмолвно смотрела вверх, ему в лицо. Его глаза светились необыкновенно ярким золотистым светом, эти обольстительные глаза. Но потом, когда он уже расстегивал верхнюю пуговицу ее желтой клетчатой блузы, Найне стало казаться, что эта его затея, эта полушутка, которая ему потребовалась, чтобы что-то ей доказать или даже наказать ее, превращалась в нечто другое, чего он сам не ожидал и вовсе не хотел.

За мгновение до поцелуя в его глазах, видела Найна, мелькнуло сомнение.

Затем его пальцы скользнули ей под блузу. Поглаживая и щекоча ее шею и спину, они вызвали ощущения, которые до этого ей только снились. Когда Найна уже не могла молчать, она тихо простонала, и губы Фэна холодно завладели ее губами.

Уж больно холодно. Тут что-то не то, это должно быть не так. Как-то слишком уж сдержанно и методически просовывал он язык ей в рот и зарывался пальцами в ее волосы, чтобы удержать ее и не дать ей отвернуться. Она положила руки ему на плечи. Поначалу это было с ее стороны попыткой привнести тепло в объятие, которое, чувствовала она, и не было объятием, а только пробой или – как он сказал – репетицией.

Но всего через несколько секунд она перестала дожидаться, казалось, отсутствовавшего запала страсти. Желание ее погасло, и она оттолкнула его.

Он, не пытаясь удержать ее, сразу отступил назад. В это же мгновение поезд накренился на повороте, и Фэна отбросило к окну.

– С вами все в порядке? – спросила Найна, когда он искал, за что бы ухватиться.

Он усмехнулся уголком рта.

– В каком смысле?

– Ну, повреждений нет?

– Не замечено.

Он собирался с ней так заигрывать? Ну что ж, пусть.

– Зачем вам понадобилось целовать меня? – спросила Найна, подбирая пальто. Она села и сложила его у себя на коленях.

Фэн отошел в сторону и опустился на диван. В купе сразу стало как-то просторней.

Он пожал плечами.

– Извини. Разве ты не за это мне платила?

Найна решила не связываться. Она подозревала, что он пытается отыграться за то, что она купила его. Получить-то ее деньги ему хотелось, но ей было ясно, что она пала в его глазах с тех пор, как дала их ему. Хотя какая разница, как он относится к ней! Это не важно.

Увы, как раз это и было важно.

– Нет, – ответила она. – Я вам заплатила, чтобы вы провели Рождество в кругу моей семьи и, если понадобится, вмешались, окажись очередной папин протеже слишком назойливым.

– Ладно, поцелуев не будет – только в случае крайней необходимости. – Он откинул назад голову, и Найна увидела, что его шея у самого воротника чистой, сливочного цвета шелковой рубашки покрылась испариной. – Тогда сообщите мне, – произнес он, помолчав, – что я должен знать, чтобы играть свою роль с надлежащей убедительностью. Можете, конечно, не распространяться о том, что вы привыкли, чтобы все было по-вашему, и что в этот сезон вы увлеклись лимонной кислотой.

– Ни к чему такому я не привыкла и ничем таким не увлекаюсь, – огрызнулась Найна. Она смотрела на него испепеляющим взглядом. Ей уже хотелось махнуть рукой на то, что она задумала. Его поцелуй был для нее гораздо более глубоким потрясением, чем она собиралась признать. Ведь даже в мыслях она не могла себе позволить влечение к Фэну. На этом держалась их сделка. Но если теперь пойти на попятную, он подумает, что она испугалась его. А ведь почти что так и было.

Найна подождала, пока уляжется раздражение, и глубоко вздохнула.

– Ну хорошо, – сказала она, – наверное, вам надо узнать, что серьезных романов у меня вообще не было. Работаю я в Сиэтле, потому что это достаточно далеко от Чикаго, причем снимаю квартиру вдвоем с подругой. И я люблю свою работу. У нас дома на Рождество все эти три вещи неизменно обсуждаются за столом, в то время, как поедаются индюшка, брюссельская капуста и пудинг с черносливом.

Фэн улыбнулся. На этот раз его улыбка была симпатичной, почти сочувственной. Но он тут же все испортил, сказав:

– Не было серьезных романов? В это я еще могу поверить, если учесть, до чего несладкая штука лимон. Я также могу понять, что твой отец возражает против того, чтобы его дочь марала руки трудом, с его точки зрения не подобающим девушке из приличной семьи, и что тебе приходится заниматься этим подальше от дома. Но, черт возьми, как ты попала в социальные работники? Что ты понимаешь в потребностях простых людей?

Найна сделала усилие, чтобы не поморщиться от этих слов. Она не думала, что Фэн в самом деле старается уколоть ее. Просто он был неспособен понять, что не нужно голодать и терпеть нужду, чтобы знать, как это тяжело, и хотеть помочь. Она полагала, что некоторым образом именно потому, что в детстве была обеспечена, когда выросла, захотела что-то вернуть. Но детство Фэна настолько отличалось от ее детства, что он был не в состоянии ее понять. А она никогда не считала, будто деньги на банковском счету позволяют человеку пренебрежительно относиться к другим людям.

Объяснять ему это не было смысла, и наконец она просто сказала:

– Я люблю детей и хочу помочь им.

– Угу. – Несколько секунд он сосредоточенно смотрел на нее, наморщив лоб, будто решал головоломку. Потом перевел взгляд на окно.

Найна разглядывала повернутый к ней четко очерченный профиль, полуопущенные тяжелые веки и линию умопомрачительно чувственных губ. Внезапно ее охватило острое желание протянуть руку и коснуться его, но она сумела перебороть себя и тихо произнесла:

– Мне жаль, что вас мама бросила. Жаль, что… что ваша жизнь… была нелегкой.

– Что? – Он резко повернулся к ней. Его лицо выражало одновременно раздражение, насмешку и неверие. – С чего это ты взяла?

– Иногда в вас сквозит… горечь. И еще вы сказали, что очень много работаете. Наверное, это потому, что вы всегда терпели недостаток и хотите, чтобы когда-нибудь у вас было все…

– Я не говорил, что очень много работаю. Это сказала моя любезная сестрица. И потом – я не знаю, что вы понимаете под словом «достаток», но, что бы это ни было, с меня достаточно того, что у меня есть.

Ну да, конечно. Поэтому он и поддался, когда она пошла на подкуп. Единственное, чего у Фэна Хардвика предовольно, так это неоправданной спеси. А еще – упорного нежелания смотреть в глаза реальности.

У Найны испарилось всякое желание утешать.