Письмо из Бузулука

(Письмо графу С. Д. Шереметеву)[11]

Осматривая по должности вверенные мне артезианские колодцы в России, я, проездом из Оренбурга, остановился для отдыхновения в г. Бузулуке.

Об этом городе вскользь упоминается в сокращенной географии Адольфа Пинкертона, издание 1803 года: «Бузулук был временным пребыванием злодея Пугачева».

А в географии Ивана Гейма более пространно о сем городе сказано: «Бывши в древности сторожевым постом от набега кочующих народов и находясь при слиянии двух рек Бузулука и Самары, сей город в наше время процветает торговлею, утучняя волжские караваны пшеницею».

История сего города мне неизвестна. Есть вероятие, что он основан «вольными людьми», бежавшими в степь «за зипуном», ради грабежа, или просто «от тесноты и жесточи московского государства». Обратившись потом «в сидячих людей», они основали город, представляющий в настоящее время нечто невообразимое.

Населен он дикими купцами и по невежеству своему занимает первое место в Российском государстве.

В административном отношении он подчинен самарскому губернатору А. Д. Свербееву, моему старинному знакомому, а для быстрых, не требующих отлагательства распоряжений – уездному исправнику с товарищем.

Кроме двух рек, в городе имеется грязной жидкостью наполненная канава, «в ней же свиньи преплавают».

Ходят эти свиньи и по улицам, массами и в одиночку.

Летом – ослепляющая пыль, осенью – невылазная грязь, останавливающая движение канцелярских бумаг, прекращающая взыскание и описи имущества, ибо к описуемым в это время пробраться невозможно, и, несмотря на все это, обыватели города Бузулука (здешние барыни называют Бузулюк) точно так же, как люди «в странах, благословенных природою», могут находить счастье.

Процветает невежество, процветает и торговля.

Главная отпускная торговля города – водка. Ее отпускают из складов и оптом, и в розницу, и распивочно, и на вынос.

Совсем обрусевший немец из Марбурга, в детстве сидевший на школьной скамейке с Бисмарком, имеет здесь единственную типографию. Он мне сказывал, что типография его, кроме как этикетов на водку, ничего не печатает.

«Иван Вышнеградский,[12] чувствуй!»

Думаю заняться прожектом экспедиции заготовления водочных этикетов и ярлыков.

В Оренбург я ездил по своим делам частным. У меня там была башкирская земля, но оказалось – ее взяли у меня обратно вследствие ревизии Ковалевского.[13]

Наплевать, не надо!..

Сочинения, т. 2, СПБ. 1904 г.

Приезд шаха Персидского[14]

(Письмо графу С. Д. Шереметеву)

При жаре, достигающей по Реомюрову градуснику до 30 градусов, берусь за перо, чтобы побеседовать с Вами. Мы, старики, болтливы, а потому не осудите меня, если письмо мое будет длинно, а может быть, и бессодержательно. Это будет зависеть как от жары, так и от некоторого чувствоваемого мною в последнее время мозгового переутомления.

Начну со встречи шаха персидского, которую я смотрел с балкона гостиницы коммерции советника и кавалера Константина Палкина.

Быстрый проскок его величества, царя царей, не дал мне возможности рассмотреть орлиный взор его, один только нос повелителя Ирана неизгладимо запечатлелся в моей памяти. Не одними только внешними украшениями – алмазами и бриллиантами – выделяется он из среды своих подданных: величайшему из земных царей дарован природою величайший из земных носов нос.

Репортеры хотели было подвергнуть его осмеянию, но им внушили, чтобы они не касались этого предмета, как предмета для иранцев священного, дабы не испортить наших переговоров относительно Персидского залива.

Сэр Морриер приказал своим агентам тщательно просматривать русские газеты, чтобы найти предлог испортить наши отношения. Известно, что англичане всячески стараются отвлечь наше внимание от Персидского залива и добровольно предлагают нам морскую стоянку в Бабель-Мандебском проливе. Это мне откровенно рассказывал генерал-адъютант шаха Насируль-Мульк, с отцом которого я был знаком в Реште в 1838 году.

На другой день по приезде был представлен шаху, когда его величество сидел в ванне, содержатель увеселительного сада «Аркадия» Гюнцбург – в комическом виде представлял итальянских певцов.

Звезда Льва и Солнца 2-й степени.

По выходе из ванны представлялось бесчисленное множество фотографов.

Звезды разных степеней. Генерал-фотографу Насветевичу 1-й степени.

Старый друг мой тайный советник Гамазов представил его величеству мои сочинения:

1. «Превосходство кремневого ружья».

Мысли старого служаки (Москва, в тип. Селивановского, 1843 г.).

2. «Ошибки военачальника в битве при реке Калке». Военно-критический этюд. Извлечен из журнала «Благонамеренный».

3. «Неудобства пистонного запала». Извлечен из журнала «Инвалид», 1846 г.

4. «Возможность столкновения на реке Шпрее». Рассуждение. Извлечен из журнала «Московский листок», 1888 г.

Принято благосклонно. Последнее сочинение приказано перевести на персидский язык. Собственноручно написано:

Что значит:

«Благодарю. Не оскудевай умом».

А фотографам звезды:

– О Восток!

Зимним дворцом остался очень доволен. Все время пребывания повторял одну фразу:

– Пале манифик! Электрик манифик![15]

От портрета Паскевича отвернулся. Эривань вспомнил.[16]

Не любишь!..

В Сербии нехорошо, в Испании тоже: по газетам, королева уехала в Аранхуед.

Сочинения, т. 2, СПБ., 1904 г,

Послесловие

Неподражаемый рассказчик

«Кажинный раз на этом месте…» Немногие знают, что эти крылатые слова впервые произнес прославленный рассказчик Иван Федорович Горбунов.

Крестьянский сын из подмосковного фабричного села Ивантеевка, «из-за стесненных средств» покинувший третий класс гимназии, Горбунов занимается перепиской, дает уроки в небогатых купеческих домах Замоскворечья. Он наблюдает быт и нравы московского захолустья, жадно вслушивается в удивительные извивы образной русской речи, почти ежедневно посещает дешевый раек Малого театра.

Москва 1849 года… Никому не известный юноша Горбунов каллиграфическим почерком переписывает никому почти не известную комедию «Банкрот». Вечером к переписчику зашел белокурый, франтовато одетый молодой человек, лет двадцати пяти – автор комедии.

– Позвольте вас спросить, – робко обратился к нему Горбунов, – я не разберу вот этого слова.

– «Упаточилась» – слово русское, четко написанное.

Так впервые встретился автор «Банкрота» («Свои люди – сочтемся») А. Н. Островский с лучшим другом и соратником своим И. Ф. Горбуновым.

Горбунов одно время и жил в доме А. Н. Островского. Здесь в 1853 году сотрудники «молодой редакции» «Москвитянина» услышали его первые рассказы из народного быта. Прием был восторженным.

Знатоки и чародеи звучащего русского слова Александр Островский и Пров Садовский сразу же разглядели необыкновенность горбуновского таланта. Они его первые ценители, вдохновители, наставники. Садовский страстно пропагандирует новоявленный талант по всей Москве. В 1854 году в свой бенефис он выводит Горбунова на сцену Малого театра в роли молодого купца в пьесе M. Н. Владыкина «Образованность». А через год при содействии Садовского и Тургенева Горбунов переходит навсегда в петербургский Александрийский театр.